Слишком много женщин - Стаут Рекс. Страница 41

– Я не знал, что вы меня заметили, – вежливо пробормотал я. – Спасибо.

Но Кремер не просто заметил меня.

– Посмотрите на это, – заревел он.

– Я смотрю, – сухо сказал Вульф. – И это все, что вы хотите мне показать?

Кремер откинулся назад, затем неожиданно снова ринулся вперед и положил кулак на стол Вульфа.

– Я собираюсь сделать заявление, – сказал он медленно, подчеркивая каждое слово. – У меня было много возможностей, Вульф, взяться за вас или попытаться сделать это. Но вы знаете, что в действительности я никогда не обвинял вас в укрывательстве убийц и никогда не считал, что вы способны на подобный поступок.

Он поднял кулак и снова опустил его.

– Сейчас я это сделаю. Теперь я думаю, что вы способны на это, и, полагаю, вы занимаетесь этим. Мне кажется, вы знаете, кто убил Мура и Нейлора, и я думаю, вы препятствуете мне схватить его. Достаточно просто?

– Вы понимаете, что вы говорите, мистер Кремер?

– Вы чертовски правы, понимаю.

– Арчи, – глаза Вульфа перешли на меня. – Выдвори его из моего дома. Если понадобится – силой.

Я, однако, проигнорировал указание шефа. Кремер как-никак был полицейским инспектором и, возможно, был вооружен, а на мне был мой лучший костюм.

Я продолжал сидеть на своем стуле.

– Джентльмены, – сказал я усмехаясь. – Я думал, что вы оба благоразумные люди, но теперь вижу, что ошибался. Вы оба уже побиты, и тут уж ничего не поделаешь. Вы пытаетесь драться, действуя, как дети. Инспектор Кремер, вы же, черт возьми, хорошо знаете, что мистер Вульф – большой хитрец. Вам должно быть известно, что он слишком умен, чтобы заниматься укрывательством убийцы. Он не станет ходить или (что вернее) сидеть с убийцей в кармане под предлогом заботы о его здоровье. Вы просто сошли с ума и зря ломаете мебель. А вы, мистер Вульф, прекрасно понимаете, что все сказанное инспектором – это просто слова, и если бы вы держали себя в руках, вам бы ничего не стоило, сохраняя вежливость, заставить его ретироваться, вместо того чтобы приказывать мне изображать из себя осла. Вы просто огорчены и взбешены, так как в конце концов вам попался противник, слишком ловкий для вас.

Я поднялся, направился к двери в холл и обернулся:

– Прошу извинить меня, джентльмены, у меня свидание с подозреваемой. Я детектив и работаю по делу об убийстве.

Я так и не узнал, чем закончился разговор. Вульф никогда об этом не упоминал, и когда немного позднее я попытался пару раз спросить его об этом, то получал в ответ лишь тяжелый вздох.

Суббота и воскресенье были действительно очень грустными. В субботу утром во время завтрака Вульф вызвал меня к себе в комнату, и когда я пришел, разрешил мне сесть и молча наблюдать, как он мрачно расправляется с четырьмя тостами и блюдом из яиц с маслом, помня о табу насчет разговоров о делах за едой. Покончив с завтраком, он дал мне несколько сногсшибательных поручений. Он определенно решил наброситься на это дело. Я должен был провести эти выходные дни с Бенсом Френкелем, Гарольдом Энтони, Розой Бендини и Гуинн Феррис по очереди и привести их к нему. И он собирался провести выходные, выуживая у них сведения!

Так все и случилось. За этими занятиями мы провели субботу и воскресенье, во время которых обделали еще два-три небольших дельца: я, например, сходил к лейтенанту Роуклиффу ознакомиться с бумагами и вещами Нейлора. Вульф тоже что-то делал в эти выходные дни. В субботу он провел три часа с Гарольдом Энтони и четыре часа с Гуинн Феррис. В воскресенье он пять часов общался с Розой Бендини и шесть часов – с Беном Френкелем. Он действительно копал и потел.

Поздним вечером, после того как ушел Бен Френкель, Вульф довольно долго неподвижно просидел в своем кресле, после чего заметил низким рокочущим голосом, который перенял у своего последнего собеседника:

– Мне, наверное, надо бы увидеться с другими людьми. С директорами и руководителями отделов. Ты можешь позвать их сюда завтра утром, часов в одиннадцать?

Я печатал на машинке, пытаясь побыстрее покончить с записями о прорастании растений. Не поворачивая головы, я твердо заявил:

– Не могу. Они занятые люди, инженеры. Они считают, что мы даем ложный сигнал тревоги. Даже Армстронг – вы знаете, это тот маленький жилистый мужчина, – даже он начинает подозревать, что они попусту тратят деньги компании.

Он не стал спорить, даже не хмыкнул. Я продолжал печатать. Закончив с милгониями, я начал про фаленопсис. Бежали минуты, я трудился уже больше часа. Наступила полночь, была пора ложиться спать, но я не спешил, потому что Вульф откинулся назад, закрыв глаза и делая движения губами: он то выпячивал их, то поджимал, и так снова и снова. Мне было любопытно, чем все это кончится.

Он поерзал в кресле, глубоко вздохнул и приоткрыл глаза, так что образовались две узкие щелочки.

– Арчи!

– Да, сэр.

– Ты был прав.

– Да, сэр.

– Я, как ты сказал, сражаюсь против кого-то, кто слишком хитер для меня. Или слишком хитер, или слишком везуч. Мистер Мур мертв уже почти четыре месяца, а мистер Нейлор – девять дней, и что мы имеем?

– Счет о понесенных расходах.

– Да, это беспрецедентный случай. У нас есть только один факт, который мог бы нам помочь, – прогулка мисс Ливси с мистером Нейлором, но мы не знаем, имеет ли это значение или нет, и у нас нет возможности выяснить это. Мы не можем заняться отсортировыванием настоящих версий от поддельных, потому что у нас нет версий вообще. У нас буквально ничего нет. Нет и у Кремера. С нами когда-нибудь такое случалось?

– Нет, сэр.

– Нет, не случалось. Я нахожу это интересным, и меня это стимулирует. Что мы делаем, когда у нас нет версий? Ты знаешь?

– Нет, сэр.

– Мы их создаем. Нам, возможно, придется придумать их больше, но начнем мы с одной. В порядке эксперимента. Закрой эту проклятую машинку, поверни кресло в мою сторону и послушай меня.

– Да, сэр.

Ему понадобился почти целый час, чтобы нарисовать полную картину, в течение которого я делал пометки в блокноте. В конце концов он резко спросил:

– Ну?

Я неопределенно кивнул головой:

– Если это лучшее, что можно придумать, мы должны попытаться сделать это, – или скорее я должен. Самое меньшее, что мы можем в результате этого получить, это еще одно убийство.

Лучшим свидетельством того, как мало мы продвинулись в нашей работе по этому делу, было изменившееся отношение ко мне со стороны служащих компании, что я почувствовал, когда появился в отделе фондов в тот понедельник. Было время, когда, проходя через зал, я ловил сотни обращенных на меня взглядов. Этого больше не было. Мне уделяли почти так же мало внимания, как и одному из посыльных мальчишек, разносивших почту.

По плану операции мне предстояло первым делом нанести не слишком короткий визит Эстер Ливси. Желая, чтобы он состоялся по возможности раньше, прежде чем Розенбаум вызовет ее для утренней диктовки, я сделал это сразу же после того, как оставил шляпу и пальто в своей комнате, которую мне все еще позволяли занимать. Я пересек зал и вошел в ее комнату, закрыв за собой дверь, которая к моменту моего прихода была открыта.

Эстер закончила вытирать пыль и разбирала документы на письменном столе. Она искоса взглянула на меня, а затем резко повернула голову в мою сторону и спросила требовательным тоном:

– Что вы хотите?

Я сел и улыбнулся ей:

– У вас вырабатывается дурная привычка спрашивать, чего я хочу. Это нервы.

– Что вы хотите?

Она выглядела старше, казалась утомленной, и я не пытался обманывать себя, что она стала для меня скорее коллекцией рассортированных клеток и почти на девяносто процентов состояла из воды. Я по-прежнему думал, что она во мне нуждается, и эта мысль все еще не покидала меня, когда я смотрел на нее. Самым дьявольским во всем этом было то, что я был задействован в операции, которая, похоже, могла сделать ее гораздо более несчастной.

– Сядьте и расслабьтесь, – сказал я ей.