Свет иных дней - Бакстер Стивен М.. Страница 51

Ночь выдалась на редкость ясная, и на перевале разгулялся ледяной ветер. Этот ветер отнимал у Цтци тепло его жизни.

Это была печальная, одинокая смерть, и Маркусу, наблюдавшему за Цтци, показалось, что в какое-то мгновение древний охотник попытался подняться, словно бы осознав свою жуткую ошибку, словно бы поняв, что умирает. Но он не смог подняться, а Маркус не мог дотянуться до него через червокамеру, чтобы помочь.

Поэтому Цтци суждено было и дальше лежать в одиночестве, и лед стал для него гробницей на пять тысячелетий.

Маркус отключил червокамеру, и Цтци снова упокоился.

Из доклада Пейтфилда: «Многие страны – не только Америка – сталкиваются со скорбными внутренними диалогами насчет относительно новых моментов правды о прошлом. Обычная история во многих случаях об этих моментах упоминала вскользь, если упоминала вообще.

Во Франции, к примеру, случилось просто национальное психологическое бедствие из-за того, насколько много людей, как выяснилось, сотрудничали с нацистами при оккупации во время Второй мировой войны. Ободряющие мифы насчет значения Сопротивления сильно пострадали – и в немалой степени из-за недавних откровений по поводу фигуры Давида Мулена, уважаемого лидера Сопротивления. Почти никто из тех, кому знакома легенда о Мулене, не был готов узнать, что свою карьеру он начал в роли нацистского "крота", хотя потом действительно вступил в борьбу за дело нации, а потом на самом деле его пытали и казнили эсэсовцы в тысяча девятьсот сорок третьем году.

Современные бельгийцы, похоже, потрясены тем, что перед ними предстала жестокая реальность "Свободного государства Конго", сурово управлявшейся колонии, где главная цель была – выкачать с территории страны ее природные богатства (главным образом каучук). А управление велось путем побоев, убийств, местных рабочих морили голодом, они погибали от антисанитарии, болезней. В итоге исчезали целые поселения. В промежутке с тысяча восемьсот восемьдесят пятого года по тысяча девятьсот шестой в Конго было убито около восьми миллионов человек.

В странах на территории бывшего Советского Союза люди сосредоточились на эре сталинистского террора. Немцам пришлось снова столкнуться с Холокостом. Японцы впервые за несколько веков вынуждены узнавать правду о своих военных преступлениях в Жечуане и в других местах. Израильтянам крайне неприятно осознавать собственные грехи перед палестинцами.

Хрупкая демократия в Сербии может рухнуть под действием появления новых подробностей о зверствах в Боснии и в других республиках бывшей Югославии.

И так далее.

О большей части этих ужасов было, конечно, хорошо известно и до появления червокамеры, и было написано немало правдивых историй. И все же совершенно потрясает бесконечная отвратительная пошлость всего этого, жестокость, боль и ненужность.

Многие из конфликтов прошлого возникли на почве застарелой этнической и религиозной вражды. Так вышло и на этот раз: нам довелось стать свидетелями раздоров между отдельными людьми, бунтов, межэтнических столкновений и даже государственных переворотов и мини-войны. И гнев в основном направлен на "Наш мир" как на гонца, который доставил такие дурные вести.

Но могло быть и хуже.

Оказывается – при том, что люди так злятся на свои древние ошибки, о которых порой раньше никто и не ведал, – большей частью каждое сообщество начинает настолько сильно осознавать свои преступления перед собственным народом и другими народами, что в конце концов это приводит к желанию покаяться. Ни один народ не безгрешен; никто, судя по всему, не готов первым бросить камень, и почти все из уцелевших крупных институтов – будь то нация, корпорация, Церковь – встают перед необходимостью извиниться за преступления, совершенные от их имени в прошлом.

Но есть и более страшный шок, с которым предстоит столкнуться.

Червокамера, в конце концов, дает свои уроки истории не в форме словесного изложения или аккуратных анимационных карт. Она мало что говорит о славе и чести. Скорее она просто показывает нам людей по отдельности, и эти люди очень часто голодают, страдают или умирают от рук других людей.

Слава, известность больше не имеют значения. Теперь мы видим, что каждое умирающее человеческое существо является центром вселенной, неповторимой искрой надежды и отчаяния, любви и ненависти, уплывающей в одиночестве во вселенский мрак. Червокамера словно бы привнесла в рассмотрение истории новую демократию. Линкольн, пожалуй, сказал бы, что история, возникающая из пристального изучения с помощью червокамеры, станет новой летописью человечества: историей о людях, созданной людьми и для людей.

Теперь важнее всего становится моя личная история – или история моей любимой, кого-то из моих родителей, моих предков, погибших самой жестокой и бессмысленной смертью в грязных окопах под Сталинградом, Пасшенделе или Геттисбергом или рухнув замертво на поле и так завершив жизнь, полную тяжкого труда. С помощью червокамеры и таких заслуженных генеалогических центров, как Мормонз, мы все теперь знаем все о своих предках.

Находятся такие, кто утверждает, что все это опасно и грозит дестабилизацией. В конце концов, за волной разводов и самоубийств, прокатившейся вскоре после первых подарков-откровений червокамеры, теперь последовала новая волна. Мы получили возможность пошпионить за своими партнерами не только в реальной жизни, в настоящем времени, но и в прошлом – настолько давно, насколько нам захочется. И всякий былой проступок может стать для нас объектом для издевательства, всякую старую рану можно разбередить. Но все это – процесс привыкания, который крепкие отношения должны пережить. И как бы то ни было, подобные, сравнительно тривиальные последствия применения червокамеры воистину меркнут в сравнении с великим даром глубочайшей исторической правды, которая впервые становится доступной для нас.

Поэтому я не поощряю тех, кто сыплет дурными пророчествами. Надо доверять людям. Дайте нам инструменты, и мы закончим работу.

Все больше слышится голосов с требованиями – которые, как это ни трагично, удовлетворить невозможно – найти способ, хоть какой-то способ, любой способ изменить прошлое: помочь давно умершим страдальцам, даже воскресить их. Но прошлое неизменимо. Изменить можно только будущее.

Нам досталось это время со всеми его трудностями и опасностями. Наверняка больше никогда не будет времени, когда свет истины и понимания будет проникать с такой потрясающей быстротой во мрак прошлого, никогда массовое сознание человечества не подвергнется таким драматичным изменениям. Новые поколения, родившиеся под вездесущим взором червокамеры, вырастут с совершенно другим взглядом на себя самих и на прошлое.

Хорошо это или плохо».

Ближний Восток, 1250 год до н. э.

Мириам преподавала курс экспертных счетных систем и, безусловно, не была профессиональным историком. Но, как почти все ее знакомые, она стала пользоваться червокамерой, как только это стало возможно, и начала изучать прошлое в соответствии со своими интересами. Интересы Мириам на самом деле были сосредоточены на одном-единственном человеке, чья судьба волновала историка и вдохновляла ее всю жизнь.

Но чем ближе червокамера подводила Мириам к объекту наблюдения, тем ей становилось страшнее, потому что этот человек словно бы растворялся. Сам акт наблюдения его как будто уничтожал, и он как будто повиновался какой-то неприятной разновидности принципа исторической неуверенности.

Тем не менее Мириам не отступалась.

Наконец, потратив много долгих часов, посвященных поиску этого человека под жестоким, обличающим солнцем древних пустынь, она начала справляться с выводами профессиональных историков, которые до нее побывали в этих пустошах времени. Мало-помалу она сама убедилась в том, о чем они догадывались.

Жизненный путь этого человека – очищенный от элементов сверхъестественного – был довольно грубой компиляцией идей нескольких вождей той эры – времени, когда из племен, бежавших из Палестины после падения ханаанских городов-государств, образовался израильский народ. Все прочее было выдумано или украдено.