Знают ответ орхидеи - Стаут Рекс. Страница 6

Вулф уставился на меня.

– Черт побери! – выдохнул он. – Но ведь нам было поручено всего лишь найти его. Мы можем доложить мистеру Хэролду, что его поручение выполнено.

– Нет. Хотя я и уверен, что это так. Стоит дать Хэролду знать, что его собственный сын обвиняется в убийстве, как он прискочит из своей Омахи взглянуть на него через решетку и непременно скажет «нет». И уж тогда лейтенант Мэрфи от души посмеется над тремя ослами. Не просто посмеется, а околеет со смеху. К тому же мне достанется на орехи от вас.

– Ты считаешь, у нас безвыходное положение?

– Вовсе нет. Лучшее, что вы могли бы сейчас предпринять, так это повидать его и сделать собственный вывод. Но поскольку вы не любите заниматься делами на выезде, а он не имеет возможности приехать сюда для личной беседы с вами, вам остается во всем положиться на меня. То есть отправить к нему меня.

– Ты, Арчи, человек талантливый. Я всегда восхищался твоим умением найти выход из безвыходного положения.

– Я сам этим восхищаюсь. Но у всего есть свой предел, к которому мы в данный момент подошли. Именно об этом я размышлял в такси по дороге сюда. Кремер, Стеббинс, Мандельбаум или кто-нибудь еще из казенного ведомства быстро пронюхают, что к чему, узнает и Мэрфи, который, как вы знаете, человек сообразительный. И если этот субъект на самом деле окажется Полом Хэролдом, кому достанутся все лавры? Здесь вы должны проявить свой, могучий, как старое дерево, талант.

Он гадко хрюкнул и позвонил, чтобы принесли пиво.

– Подробный рапорт, пожалуйста. Все, что ты видел и слышал в суде.

Я засел за работу, на что ушло не много времени, и окончил ее на том самом месте, когда клерк начал подсчитывать голоса, а я в спешном порядке покинул зал. Тут Вулф потребовал «Таймс» с отчетом о процессе. Я направился к нашему шкафу и быстренько подобрал номера, начиная с 27 марта и по сегодняшний день включительно. Он начал с самого начала, а поскольку я решил, что и мне не мешало бы подключиться к изучению этих самых материалов, мне пришлось начать с конца. Он уже дошел до второго апреля, а я как раз просматривал номер от четвертого апреля, и нам было не избежать столкнуться лбами, но тут раздался звонок в дверь. Я отправился в прихожую и, разглядев через прозрачное с нашей стороны стекло плащ цвета древесного угля и черную шляпу, которые видел сегодня уже дважды, отправился доложить Вулфу.

– Он сдержал свое слово. Алберт Фрейер у наших дверей.

Брови Вулфа поползли вверх.

– Впусти его, – буркнул он.

3

Адвокат так и не побрился. То, с чем он пришел, на самом деле не терпело отлагательств, и скрести щеки было некогда. Похоже, он решил, что сумел кое-кому что-то такое доказать, когда, доставленный под моим конвоем в кабинет и представленный Вулфу, он даже не протянул ему руки. Если это на самом деле так, то его ждало разочарование, ибо Вулф – противник всяческих рукопожатий. Когда Фрейер опустился в красное кожаное кресло, Вулф повернулся в его сторону и сказал очень даже любезно:

– Мистер Гудвин рассказывал мне о вас, а также о неблагоприятном решении жюри относительно вашего клиента. Примите мои соболезнования.

– Он сказал вам, что вы обо мне еще услышите?

– Да, он и это упомянул.

– Хорошо. Вот я уже здесь, – Фрейер явно не мог оценить по достоинству большое кожаное кресло, используя лишь его переднюю половину, – Гудвин сказал мне, что ваше объявление в сегодняшних газетах не имеет к моему клиенту никакого отношения. Еще он утверждает, будто вы слыхом не слыхивали ни о каком Питере Хейзе. Я ему, естественно, не поверил. Не проходит и часа, как он появляется в суде, где слушается дело Питера Хейза, что, разумеется, нуждается в объяснении, за которым я сюда и пришел. Уверен: мой клиент не виновен. Он всего лишь жертва дьявольского заговора. Не берусь утверждать, что ваше объявление – часть этого заговора. Признаться, не вижу в этом никакого смысла, поскольку оно появилось в день оглашения решения жюри, однако я намереваюсь…

– Мистер Фрейер, прошу вас, не надо брызгать слюной, это не гигиенично. – Вулф отгородился от него ладонью. – Я могу значительно облегчить вашу жизнь.

– Нет. Сперва объясните мне, что значат ваши фокусы?

– Я вас понимаю. Вот почему и намереваюсь сделать то, что делаю крайне редко и лишь по принуждению. Сейчас это вызвано чрезвычайностью ситуации. Я скажу вам то, что рассказал мне мой клиент. Вы являетесь членом нью-йоркской коллегии адвокатов, не так ли?

– Да.

– И официальным защитником Питера Хейза?

– Да.

– Тогда я доведу до вашего сведения кое-что, не подлежащее разглашению.

Фрейер сощурил глаза.

– Я не обязан хранить в тайне то, что может послужить интересам моего клиента.

– От вас этого никто не требует. Единственное, что от вас требуют, так это уважать тайну другого человека. Интересы вашего клиента и моего клиента могут пересечься, а могут и не пересечься. Если они пересекутся, мы посмотрим, что тут можно извлечь, если же нет, я буду рассчитывать на ваше благоразумие. Итак, опубликованию этого объявления предшествовал…

Он рассказал ему все начистоту. Он не стал пересказывать дословно нашу длительную беседу с Джеймсом Хэролдом, но и ничего из нее не утаил. Когда он завершил свой рассказ, Фрейер имел полное представление, как обстояли дела на четыре часа сегодняшнего дня, то есть на тот самый момент, когда он позвонил в нашу дверь. Адвокат был хорошим слушателем и всего дважды прервал рассказ Вулфа: один раз что-то уточнил, другой – мимолетно взглянул на наш толстый и грязный ковер.

– Я не исключаю, что вы можете потребовать от меня физического подтверждения всему сказанному, – сказал Вулф. – Вы можете поставить под сомнение свидетельство мистера Гудвина, однако советую вам посмотреть его рапорт – пять страниц на машинке. Или же позвонить лейтенанту Мэрфи, анонимно, как вы понимаете. Что касается последнего, то здесь я целиком и полностью от вас завишу. Признаться, я бы не хотел, чтобы он занялся расследованием возможной связи между вашим П.Х. и моим.

– С подтверждением можно и подождать, – снизошел Фрейер. – Надо быть идиотом, чтобы выдумать все это, мне же известно, что вы отнюдь не идиот. – Он уселся поудобней и даже откинулся на спинку кресла. – Я вас слушаю.

– Осталось совсем немного. Когда вы сказали мистеру Гудвину, что вам неизвестно, откуда родом ваш клиент и что у него нет родственников, он решил взглянуть на этого Питера Хейза и с этой целью направился в суд. Он увидел подсудимого, когда того ввели в зал суда и все еще колебался, но когда было оглашено решение присяжных заседателей и ваш клиент вскочил и обвел взглядом зал, у него было уже совершенно другое лицо. Как считает мистер Гудвин, сходство с юношеской фотографией Пола Хэролда оказалось почти стопроцентным. Вы попросили у меня разрешения взглянуть на фотографию, и я, как вы помните, просил вас обождать. Теперь я сам прошу вас на нее взглянуть. Арчи!

Я достал из ящика стола одну из фотографий и передал ее Фрейеру. Он посмотрел внимательно, закрыл глаза, открыл их и снова посмотрел.

– Возможно. Вполне возможно. – Он снова посмотрел на фотографию. – Или нет. – Он перевел взгляд на меня. – Вы сказали, у него было совершенно другое лицо, когда он обвел взглядом зал после оглашения решения жюри? Что за лицо?

– В нем появилась жизнь. Оно стало… одухотворенным. Я говорил мистеру Вулфу, что у меня создалось впечатление, будто он пытался дать понять кому-то, чтобы его оставили в покое.

Фрейер замотал головой.

– Я никогда не видел его таким. В первое же наше свидание он заявил мне, что он, можно сказать, умер. Что его жизнь была и есть сплошное отчаяние.

– То есть, насколько я понял, вы вполне допускаете, что этот человек может быть Полом Хэролдом, – сказал Вулф. – У вас нет никаких фактов, доказывающих обратное. Так?

– Так, – адвокат задумался. – Никаких фактов. Он отказался обсуждать свое прошлое и сказал, что все его родственники умерли. Это, разумеется, настроило против него окружного прокурора. Вы сами понимаете, как это бывает.