Консервный ряд - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 22

– Пусть Эдди испечет торт, – сказал он. – Он ведь когда-то работал поваром в Сан-Карлосе.

Предложение было встречено с таким восторгом, что Эдди пришлось признаться, что тортов он в жизни не пек.

Мак внес в разговор о торте сентиментальную нотку.

– Доку было бы очень приятно, – сказал он. – Домашний торт – это не какой-нибудь вонючий покупной. В домашний торт душу вкладываешь.

Чем ближе к вечеру, тем меньше оставалось виски и тем сильнее ребят разбирал азарт. То и дело кто-нибудь бежал к Ли Чонгу. Один мешок опустел, зато в ящике Ли становилось все многолюднее. К шести часам виски был прикончен, перешли на тенисовку, платя за бутылку пятнадцать лягушек. На полу уже высилась гора гофрированной бумаги, из которой можно было наделать украшений для всех нынешних и забытых праздников.

Эдди следил за огнем в плите как мать-наседка. Он пек в тазу торт. Рецепт торта взяли с банки фритюра, фирма гарантировала кулинарам полный успех. Но торт с самого начала повел себя очень странно. Когда тесто было готово, оно вдруг запыхтело и стало корчиться, как будто внутри извивались змеи, и когда его посадили в духовку, на нем стал дуться пузырь; достиг размеров бейсбольного мяча, натянулся, заблестел и вдруг с шипением лопнул. На поверхности торта образовался глубокий кратер, Эдди сделал еще немного теста и заполнил дыру. На этом странное поведение торта не кончилось: низ скоро начал гореть и дымиться черным, а верх вздымался и опадал как резиновый, то и дело постреливая. Когда Эдди поставил его остывать, он напоминал собой одну из миниатюр Белли Геддеса, изображавшую поверхность лавы, рябую, как лицо, изрытое оспой.

Этому торту явно не повезло: пока ребята украшали лабораторию, Милочка выела из него, что могла, потом ее тут же вырвало, и она улеглась спать прямо на теплое еще тесто.

А Мак с ребятами взяли гофрированную бумагу, маски, палки от половых щеток и тыквы из папье-маше, красные, белые и синие ленты и двинулись через пустырь и улицу к лаборатории. Остатки лягушек они истратили на кварту Старой тенисовки и два галлона вина, цена которого сорок девять центов бутылка.

– Док любит вино, – сказал Мак. – Думаю, он любит вино больше виски.

Док никогда не запирал лабораторию. У него была теория, что если кто захочет к нему влезть, он влезет, несмотря на запоры, что человек по природе своей честен, а главное – в лаборатории было мало того, на что позарился бы простой смертный. Ценными вещами были книги и пластинки, хирургические инструменты, оптические стекла и все в том же духе – словом, то, на что уважающий себя взломщик смотреть не станет. Применительно к ворам, грабителям и клептоманам эта теория работала, но Док не учитывал друзей. Книги у него часто зачитывались; вернувшись домой, он не находил ни одной банки бобов, но зато мог найти у себя в постели нежданного гостя.

Украшения сваливали в кладовку, и вдруг Мак остановил ребят.

– Что может особенно порадовать Дока? – спросил он.

– Вечеринка! – сказал Элен.

– Нет, – помотал головой Мак.

– Украшения, – предположил Хьюги, он чувствовал за них особую ответственность.

– Нет, – опять сказал Мак. – Лягушки, – вот что должно по-настоящему обрадовать Дока. А ведь может случиться, что к его приезду Ли запрет лавку и Док увидит лягушек не раньше утра. Нет, нет и нет! – воскликнул Мак. – Лягушки этим вечером должны быть здесь, посреди комнаты, завязанные лентой с надписью: «Милости просим домой, Док».

К Ли была тотчас отправлена делегация, которая встретилась с решительным сопротивлением. Чего только не было пущено в ход, чтобы победить подозрительность Ли… Ему напомнили, что он сам будет присутствовать на вечеринке и, значит, лягушки не выйдут из-под его контроля, его уверяли, что никто никогда не посягнет на его имущество. Мак написал бумагу, официально подтверждающую, что Ли законный владелец лягушек – на случай, если кто вздумает претендовать на них.

Когда протесты Ли стали слабеть, ребята взяли ящик с лягушками, отнесли в лабораторию, обвязали его красными, белыми и синими лентами и положили на него открытку, где йодом было выведено сочиненное Маком приветствие; и начались декоративные работы. Виски было к этому времени выпито, и потому настроение у всех было праздничное. Под потолком крест-накрест развесили гофрированную бумагу, тыквы взгромоздили куда повыше.

Скоро к веселью присоединились случайные прохожие. Раз такое дело – сгоняли к Ли, принесли еще спиртного.

Явился и сам Ли Чонг, но у него, как известно, был слабоват желудок; его вырвало, и ему пришлось удалиться домой. В одиннадцать изжарили отбивные и съели.

Кто-то полез смотреть пластинки, нашел альбом Куин-Бейси, и знаменитый проигрыватель загремел на весь околоток. Шум был слышен от доков до «Ла Иды».

Несколько клиентов «Медвежьего стяга», решив, что Западная биологическая – конкурирующее заведение, вопя от восторга, ринулись на приступ. Возмущенные хозяева отразили нападение, битва была долгая, самозабвенная и кровавая; слетела с петли входная дверь, и было выбито два окна. Разбилось, к сожалению, несколько банок. И еще Элен по дороге из кухни в туалет опрокинул на себя сковороду с горячим жиром и сильно обжегся.

В час тридцать по полуночи в лабораторию зашел пьяный и отпустил в адрес Дока замечание, показавшееся оскорбительным. Мак нанес ему удар, который до сих пор помнят и обсуждают. Пьяный оторвался от пола, описал в воздухе дугу и приземлился прямо на ящик с лягушками. Кто-то хотел сменить пластинку, уронил нечаянно звукосниматель и игла сломалась.

Никто никогда не изучал психологию умирающего веселья. Вначале оно может быть бурным, ревущим, неистовым; затем наступает нервная лихорадка, затем шум стихает и очень, очень быстро веселье испускает дух; гости расходятся кто куда – спать, домой, в какое-нибудь еще злачное место, оставив позади себя бездыханный труп.

В лаборатории везде горел яркий свет; входная дверь болталась на одной петле. Пол усыпан осколками стекла. Всюду разбросаны пластинки – одни разбиты, другие только в зазубринах. Тарелки с застывшим жиром и косточками отбивных валялись на полу, под кроватью, а некоторые вознеслись на самый верх книжных полок. Стопки печально опрокинулись набок. Кто-то, видно, пытался залезть на полки, уронил целую секцию, и книги рассыпались по полу, заглянув в глаза смерти. Все было кончено, катастрофа произошла.

Сквозь пролом из ящика выпрыгнула лягушка, села, замерла – нет ли опасности; тут же выпрыгнула вторая, села рядом. Но чуяли они только свежий, влажный, прохладный воздух, лившийся в комнату через сорванную дверь и разбитые окна. Одна из них сидела на открытке с надписью «Милости просим домой, Док». Посидев немного, обе лягушки скромненько запрыгали к двери.

Какое-то время по ступенькам на улицу катился, прыгая и завихряясь, поток лягушек. Какое-то время Консервный Ряд был переполнен, кишел лягушками. Такси, привезшее в «Медвежий стяг» припоздавших гостей, раздавило на улице пять бедных квакуш. Но к утру все лягушки исчезли. Одни нашли сточную канаву, другие поскакали вверх по холму в ближайший водоем, третьи обрели прибежище в дренажных трубах; еще несколько десятков попряталось на пустыре.

А в окнах лаборатории ярко и сиротливо горел свет.