Квартал Тортилья-Флэт - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 2

Затем сержант повернулся к Большому Джо, но Португалец уже успел немного протрезвиться.

— А ты куда хочешь?

— Я хочу домой, — тоскливо сказал Большой Джо.

Сержант и его записал в пехоту. Наконец он обратился к Дэнни, который давно уже стоя спал.

— Куда тебя направить?

— А?

— Я говорю: в каком роде войск ты хочешь служить?

— Что значит «в каком роде»?

— Что ты умеешь делать?

— Я? Я все умею.

— А что ты делал раньше?

— Я? Был погонщиком мулов.

— Ах вот как! Со сколькими мулами за раз ты сумеешь справиться?

Дэнни наклонился к нему с небрежным видом профессионала.

— А сколько их у вас?

— Тысяч около тридцати.

Дэнни взмахнул рукой.

— Давайте их сюда!

И вот Дэнни отправился в Техас и до конца войны объезжал мулов. Пилон маршировал по Орегону вместе с пехотой, а Большой Джо, как будет рассказано дальше, сидел в тюрьме.

Глава I

О том, как Дэнни, вернувшись с войны, получил наследство, и о том, как он поклялся защищать сирых и обиженных

Когда Дэнни вернулся домой из армии, он узнал, что получил наследство и что теперь у него есть недвижимая собственность. Его вьехо — другими словами, его дед — умер, оставив Дэнни два домика в квартале Тортилья—Флэт.

Когда Дэнни услышал об этом, он ощутил, что на его плечи ложится бремя забот, которыми чревато всякое обладание собственностью. Прежде чем отправиться осматривать свое имущество, он купил галлон красного вина и выпил его почти весь в одиночку. Тогда бремя спало с его плеч и в нем пробудились самые худшие свойства его натуры. Он орал во всю глотку, он сломал парочку стульев в бильярдной на улице Альварадо и затеял две короткие, но восхитительные драки. Но никто не хотел его замечать. В конце концов заплетающиеся кривые ноги понесли его к пристани, куда, готовясь выйти в море, сходились в этот ранний час рыбаки-итальянцы в резиновых сапогах.

Расовые предрассудки взяли верх над здравым смыслом Дэнни. Он стал угрожать рыбакам. Он называл их «сицилийскими ублюдками», «подонками тюремного острова» и «собачьими собаками». Он кричал: «Chinga tu madre, piojo». [3] Он показывал им нос и делал всякие неприличные жесты. Но рыбаки только усмехались, разбирали весла и говорили:

– Здорово, Дэнни. Когда это ты вернулся? Приходи сегодня вечерком. У нас есть молодое вино.

Дэнни был возмущен до глубины души.

– Pon uncondo a la cabeza! [4] — завопил он.

Они крикнули ему:

– До свидания, Дэнни. До вечера!

И, забравшись в утлые лодчонки, подгребли к своим моторкам, завели их и, тарахтя, уплыли прочь.

Дэнни почувствовал себя оскорбленным. Он двинулся обратно, вверх по улице Альварадо, разбивая по пути окна, и на втором перекрестке его арестовал полицейский. Дэнни питал большое почтение к закону и сопротивляться не стал. Если бы он не был только что демобилизован после победы над Германией, он получил бы шесть месяцев. Но сейчас судья дал ему только тридцать дней.

И вот в течение месяца Дэнни сидел на койке в городской тюрьме Монтерея. Иногда он рисовал на стенах непристойные картинки, а иногда вспоминал свою военную карьеру. Время в этой камере городской тюрьмы тянулось для него очень медленно. Порой к нему на ночь запирали какого-нибудь пьяницу, но обычно в преступной жизни Монтерея царил застой, и Дэнни изнывал от одиночества. Сперва ему немного докучали клопы, но когда они привыкли к его вкусу, а он свыкся с их укусами, недоразумения между ними прекратились.

Он стал развлекаться сатирами. Он изловил клопа, раздавил его на стене, обвел кружком и подписал карандашом — «мэр Клу». Потом наловил еще клопов и назвал их в честь муниципальных советников города. Вскоре вся стена была украшена раздавленными клопами, носившими имена видных деятелей Монтерея. Он пририсовывал им уши и хвосты, снабжал их огромными носами и усами. Тито Ральф, тюремный надзиратель, был шокирован, но промолчал, так как Дэнни не включил в свою картинную галерею ни судью, отправившего его в тюрьму, ни кого-либо из полицейских чинов. Он весьма уважал закон.

Как-то вечером, когда тюрьма пустовала, Тито Ральф вошел в камеру Дэнни с двумя бутылками вина. Через час он отправился за новыми запасами, и Дэнни отправился с ним. В тюрьме было неуютно. Они купили вина в заведении Торрелли и сидели там, пока Торрелли не вышвырнул их на улицу. Тогда Дэнни пошел на вершину холма и уснул в лесу под соснами, а Тито Ральф, шатаясь, побрел в тюрьму и доложил о его побеге.

Когда в полдень ослепительное солнце разбудило Дэнни, он решил весь день прятаться, спасаясь от погони. Он кружил среди кустов. Он выглядывал из молодой поросли, как затравленная лисица. А вечером, выполнив все условия игры, он вышел из лесу и отправился по своим делам.

В делах Дэнни не было ничего темного или таинственного. Он подошел к задней двери ресторана.

– Нет ли у вас черствого хлеба для моей собаки? — спросил он у повара.

И пока этот доверчивый человек заворачивал ему хлеб, Дэнни украл два куска ветчины, четыре яйца, баранью отбивную и мухобойку.

– Я заплачу вам потом, — сказал он.

– Берите даром. Я бы все равно их выбросил.

На душе у Дэнни полегчало. Раз так, значит, он не повинен в воровстве. Он вернулся в заведение Торрелли, обменял четыре яйца, баранью отбивную и мухобойку на большой стакан граппы и отправился в лес стряпать себе ужин. Вечер был темный и сырой. Меж сосен, охраняющих сухопутные пределы Монтерея, мокрым тюлем висел туман. Дэнни втянул голову в плечи и затрусил под защиту леса. Впереди он разглядел еще одну темную фигуру, и, когда расстояние между ними сократилось, он узнал подпрыгивающую походку своего старого друга Пилона. Дэнни был щедрым человеком, но тут он вдруг вспомнил, что продал все свои съестные припасы, кроме двух кусков ветчины и кулька черствого хлеба.

«Я не стану окликать Пилона, — решил он. — Он вышагивает, как человек, который объелся жареной индейкой и всякими другими лакомствами».

Но тут Дэнни вдруг заметил, что Пилон нежно прижимает руки к груди.

– Здравствуй, Пилон, amigo, [5] — закричал Дэнни.

Пилон ускорил шаг. Дэнни перешел на рысь.

– Пилон, дружочек, куда ты так торопишься?

Пилон смирился с неизбежным и остановился. Дэнни приблизился с некоторой опаской, но голос его был исполнен восторга:

– Я разыскивал тебя, милый ангелочек моего сердца, потому что, погляди-ка, у меня есть два больших куска от свиньи самого господа бога и мешок сладкого белого хлеба. Раздели же со мной и то и другое. Пилон, пышечка.

Пилон пожал плечами.

– Как хочешь, — злобно пробурчал он.

Они вместе углубились в лес. Пилон недоумевал. Наконец он остановился и посмотрел на приятеля.

– Дэнни, — печально сказал он, — откуда ты знаешь, что у меня под курткой бутылка коньяку?

– Бутылка коньяку? — вскричал Дэнни. — У тебя есть коньяк? Наверное, он для твоей больной старушки матери, — добавил он простодушно. — А может, ты хранишь этот коньяк для господа нашего Иисуса Христа, чтобы угостить его в день второго пришествия. Разве мне, твоему другу, пристало судить, для чего предназначен этот коньяк? И я даже не знаю, есть ли он у тебя. Кроме того, я не хочу пить. Я не дотронусь до этого коньяка. Кушай на здоровье мое свиное жаркое, ну а твой коньяк — он твой.

Пилон сказал сурово:

– Дэнни, я готов отдать тебе половину моего коньяка. Но мой долг — присмотреть, чтобы ты не выпил его весь.

Тут Дэнни переменил тему.

– Вот здесь, на поляне, я зажарю эту свинью, а ты поджаришь сахарные хлебцы из этого мешка. Коньяк поставь вот сюда, Пилон. Это самое лучшее для него место — так мы будем видеть и его и друг друга.