Великие горы - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 3

– Вы спустились с больших гор?

Гитано медленно покачал головой.

– Нет. Я работал в долине Салинас.

Прежние мысли все не оставляли Джоди.

– А в тех больших горах вы когда-нибудь бывали?

Темные, много повидавшие глаза старика застыли, повернули свой свет внутрь – в голове Гитано чередой пошли прожитые годы.

– Один раз, когда был мальчонкой. Отец брал меня с собой.

– В самые горы?

– Да.

– И что вы там видели? – встрепенулся Джоди. – Людей, лошадей?

– Нет.

– А что там было?

Гитано все думал о своем. Он силился вспомнить, у бровей появились едва заметные морщинки.

– Что вы там видели? – повторил Джоди.

– Не знаю, – сказал Гитано. – Не помню.

– Там было жутко? Кругом сушь?

– Не помню.

От возбуждения Джоди совсем осмелел.

– Ну хоть что-нибудь вы должны помнить!

Гитано хотел что-то сказать, приоткрыл рот, подобрал нужные слова.

– Кажется, там было тихо... и красиво.

Глаза Гитано словно что-то увидели в прошедших годах – они потеплели, в них проскользнула улыбка.

– А потом вы в горы больше не ходили? – выпытывал Джо.

– Нет.

– И никогда не хотелось?

Но на лице Гитано уже появилось раздражение.

– Нет, – ответил он, и по его тону Джоди понял говорить об этом старик больше не желает. Мальчик стоял, словно зачарованный. Уходить не хотелось. К нему вернулась привычная робость.

– Давайте сходим в коровник и посмотрим скотину? – предложил он.

Гитано поднялся, надел шляпу и собрался идти за Джоди.

Уже почти стемнело. Они остановились возле желоба для воды, куда на вечерний водопой сбредались с горных лугов лошади. Большими узловатыми руками Гитано оперся о верхнюю перекладину забора. Пять лошадей спустились к желобу, напились вволю и, отошли в сторонку, принялись пощипывать сухие травинки, тереться боками о колья забора, отполированные до блеска. Прошло какое-то время, и из-за холма, тяжело ковыляя, появилась старая коняга. Зубы у нее были желтые, длинные; копыта плоские и заостренные, будто лопаты; ребра и таз выпирали из-под кожи. Через силу дохромав до желоба, она стала пить воду, громко причмокивая.

– Это старина Истер, – объяснил Джоди. – Самый первый конь моего отца. Ему тридцать лет.

Он взглянул в старые глаза Гитано, ожидая какого-нибудь ответа.

– Уже не тянет, – сказал Гитано.

Из коровника вышли отец Джоди и Билли Бак и направились к ним.

– Слишком стар, чтоб работать, – повторил Гитано. – Только ест, скоро смерть его приберет.

Карл Тифлин услышал последние слова. Он был зол на себя, что так жестоко обошелся со старым Гитано, и жестокость опять полезла из него.

– Давно бы пора пристрелить Истера, – заговорил он. – Избавили бы его от боли, от ревматизма. – Он искоса посмотрел на Гитано – уловил ли тот параллель, но большие костистые руки не шевельнулись, глаза недвижно смотрели на лошадь. – К старичью надо быть милосердным, избавлять от страданий, – продолжал отец Джоди. – Один выстрел, сильный шум, одна сильная боль – скажем, в голове – и все. Это лучше, чем вечная ломота в костях и гнилые зубы.

– Старики имеют право отдохнуть, – вмешался Билли Бак. – Шутка ли, проработали всю жизнь. Может, они не против еще поболтаться на этом свете.

Карл внимательно вглядывался в исхудавшую лошадь.

– Ты не представляешь, каков был Истер в старые времена, – сказал он с теплыми нотками в голосе. – Вскинутая шея, точеная грудь, изящный круп. Барьер из пяти перекладин брал почти с места. Я на нем выиграл заезд, когда мне было всего пятнадцать лет. Пару сотен всегда мог на нем заработать. Не представляешь, каков был красавец. – Он оборвал себя, потому что презирал мягкотелость. – Но сейчас его надо пристрелить, – заключил он.

– Он имеет право отдохнуть, – стоял на своем Билли Бак.

Отцу Джоди пришла в голову забавная мысль. Он повернулся к Гитано.

– Если бы в предгорьях росла яичница с ветчиной, – сказал он, – я бы тебя взял – пасись на здоровье. Но чтобы ты пасся в моей кухне – это мне не по карману.

И, засмеявшись, он вместе с Билли Баком пошел к дому.

– Расти в предгорьях яичница с ветчиной, – добавил он, – мы бы и сами подкормились.

Джоди знал: это отец ищет, как бы сделать Гитано побольней. Он и Джоди часто бил по больному месту. Всегда знал, как ужалить, как растравить душу.

– Это он так только говорит, – пояснил Джоди. – Ни в жизни он Истера не застрелит. Он его любит. Ведь Истер – его самая первая лошадь.

Солнце укатилось за высокие горы, стоявшие незыблемой стеной, и на ранчо все притихло. В вечернюю пору Гитано, похоже, почувствовал себя уютнее. Он издал губами чудной резкий звук и протянул руку за забор. Старый Истер подковылял на зов, и Гитано почесал под гривой тощую шею.

– Он вам нравится? – негромко спросил Джоди

– Да... только ни черта уже не тянет.

В доме зазвонили в железный треугольник.

– Ужин! – воскликнул Джоди. – Пошли ужинать.

По дороге к дому Джоди снова заметил – держится Гитано прямехонько, совсем как юноша. Старика в нем выдавали лишь судорожные движения да шарканье каблуков.

В нижние ветви кипариса возле сарая залетела стая грузных индеек. Лоснящийся от жира домашний кот прошествовал по дороге с крысой в зубах, такой здоровенной, что хвост ее волочился по земле. Где-то в предгорьях перекликались куропатки, напоминая журчание родника.

Джоди и Гитано подошли к задним ступенькам, и через дверь с металлической сеткой на них посмотрела миссис Тифлин.

– Бегом, Джоди. Проходите, Гитано, будем ужинать.

Карл и Билли Бак уже ели за покрытым клеенкой длинным столом. Джоди скользнул на свой стул, даже не сдвинув его с места. Гитано же продолжал стоять и мять в руках шляпу, пока Карл не поднял голову и не сказал:

– Садись, садись. Перед дальней дорогой набить брюхо не мешает.

Карл боялся, что сжалится над стариком и позволит ему остаться, потому и был все время начеку – нюни распускать нечего.

Гитано положил шляпу на пол и робко сел за стол. Брать ничего не стал. Карл протянул ему тарелку.

– Вот, накладывай.

Гитано ел очень медленно, отрезая крошечные кусочки мяса и сгребая пюре в маленькие кучки.