Зима тревоги нашей - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 36

– Ага. – Он восхищенно взглянул на меня. – А ты и сам умен.

– Видно, не очень, а то работал бы на себя, а не на хозяина.

– Ты здесь сколько времени – двенадцать лет?

– То-то и есть, что целых двенадцать лет. Не слишком ли долго, как вам кажется?

– И ты ни разу ни цента не положил в карман, ни разу не унес ничего домой, не записав в книжку.

– Честность – мой рэкет.

– Ты не шути. Я верно говорю. Я проверяю. Я знаю.

– Что ж, прицепите мне медаль на грудь.

– Все воруют – кто больше, кто меньше, а ты нет. Я знаю!

– Может, я просто жду случая украсть уж все сразу.

– Брось свои шутки. Я верно говорю.

– Альфио, вам попался бриллиант. Не трите его слишком сильно, а то как бы не обнаружилась подделка.

– Хочешь, я возьму тебя в дело компаньоном?

– А капитал? Мое жалованье?

– Что-нибудь придумаем.

– Тогда я ничего не смогу украсть у вас, не обворовав самого себя.

Он весело засмеялся.

– Ты умен, мальчуган. Но ведь ты и так не крадешь.

– Вы не слыхали, что я сказал. Может, я задумал украсть все сразу.

– Ты честен, мальчуган.

– Вот и я говорю. Чем ты честней, тем меньше тебе верят. Знаете, Альфио, лучший способ скрыть свои настоящие побуждения – это говорить правду.

– Что ты там мелешь?

– Ars est celare artem. [20]

Он пошевелил губами, повторяя, и вдруг расхохотался.

– Ха-ха-ха! Hic erat demonstrandum. [21]

– Хотите выпить холодной кока-колы?

– Мне вредно – вот тут! – Он хлопнул себя по животу.

– Не так вы еще стары, чтоб возиться с больным желудком, ведь вам еще нет пятидесяти?

– Пятьдесят два, и желудок у меня в самом деле больной.

– Допустим, – сказал я. – Вы, значит, приехали сюда двенадцатилетним, если это было в двадцатом году. Рано же в Сицилии начинают учить латынь.

– Я был певчим в церкви.

– Я сам участвовал в церковном хоре – носил крест во время богослужения. Ну, как хотите, а я выпью. Альфио, – сказал я, – вы придумайте для меня способ вступить в дело, а тогда я погляжу. Но предупреждаю вас, денег у меня нет.

– Придумаем, придумаем.

– Но у меня будут деньги.

Он смотрел на меня в упор, как будто что-то притягивало его взгляд. И наконец сказал тихо:

– Io lo credo. [22]

Чувство силы, если не славы, всколыхнулось во мне. Я открыл бутылку кока-колы и, поднося ее к губам, посмотрел поверх стеклянного ствола прямо в глаза Марулло.

– Ты славный мальчуган, – сказал он и, пожав мне руку, направился к выходу.

Что-то вдруг толкнуло меня его окликнуть:

– Альфио, а как ваше плечо?

Он удивленно оглянулся.

– Теперь не болит, – сказал он. И пошел дальше, повторяя самому себе: – Теперь не болит.

Вдруг он вернулся взволнованный.

– Надо тебе взять эти деньги.

– Какие деньги?

– Эти пять процентов.

– Зачем?

– Надо взять. Будешь мне выплачивать свой пай постепенно – сейчас немножко, потом еще немножко. Только требуй не пять, а шесть.

– Нет.

– Как это нет, если я говорю да?

– Мне это не нужно, Альфио. Я бы взял, если бы мне нужно было, но мне не нужно.

Он глубоко вздохнул.

Днем в лавку не так валил народ, как с утра, но все-таки дела было много. Не знаю отчего, но между тремя и четырьмя часами всегда наступает затишье минут на двадцать или на полчаса. Потом идет новая волна покупателей – трудовой люд по дороге с работы или хозяйки, спохватившиеся, что у них ничего нет на обед.

В час затишья явился мистер Бейкер. Он долго разглядывал сыры и колбасы за стеклом холодильника, дожидаясь, когда уйдут два замешкавшихся покупателя, оба из породы нерешительных, таких, которые сами не знают, чего хотят, – возьмут одно, положат, возьмут другое, положат – и точно надеются, что нужная вещь сама вскочит им в руки и попросит купить ее.

Наконец они все-таки что-то купили и ушли.

– Итен, – сказал мистер Бейкер. – Вам известно, что Мэри взяла тысячу долларов?

– Да, сэр. Она меня предупредила об этом.

– А вам известно, зачем ей понадобились деньги?

– Еще бы, сэр. Она уже полгода толкует об этом. Вы же знаете женщин. На мебели разве что немного пообтерлась обивка, но с того дня, как она задумала купить новую, это уже старый хлам, на котором сидеть нельзя.

– А вы не считаете, что сейчас глупо тратить деньги на такие вещи? Я ведь вам вчера говорил, какие намечаются перспективы.

– Это ее деньги, сэр.

– Речь идет не о каких-нибудь рискованных спекуляциях, Итен. Речь идет об абсолютно надежном помещении капитала. С этой тысячей она бы через год и мебель купила и еще бы тысяча у нее осталась.

– Мистер Бейкер, я не могу запретить ей тратить ее собственные деньги.

– Но вы бы могли объяснить ей, вы бы могли ее урезонить.

– Мне как-то не пришло в голову.

– Это ответ в духе вашего отца. Это ответ слюнтяя. Я берусь помочь вам стать на ноги, но только в том случае, если вы не будете слюнтяем.

– Постараюсь, сэр.

– Вдобавок она еще, кажется, не хочет иметь дело с местными фирмами. Польстится на скидку где-нибудь на распродаже и уплатит все наличными. Да еще неизвестно, что ей там всучат. Здесь, может быть, обошлось бы и дороже, но по крайней мере есть с кого спросить, если что не так. Вы должны вмешаться, Итен. Заставьте ее положить деньги обратно. Или пусть доверит их лично мне. Она не прогадает.

– Эти деньги – ее наследство после брата, сэр.

– Знаю. Я попытался ее образумить, когда она пришла за ними. Она сделала голубые глаза и сказала, что хочет поехать посмотреть. Как будто нельзя ездить и смотреть без тысячи долларов в кармане! Если у нее соображения не хватает, так вы-то должны соображать!

– Не разбираюсь я в этих делах, мистер Бейкер, привычки нет. Ведь у нас, с тех пор как мы поженились, никогда не было денег.

– Ну так советую вам разобраться, и как можно скорее, а то у вас их и не будет. У некоторых женщин пристрастие к мотовству все равно что наркомания.

– У Мэри нет такого пристрастия, сэр. Откуда?

– Нет, так будет. Стоит ей раз отведать крови и она почувствует вкус к убийству.

– Мистер Бейкер, вы это не серьезно.

– Совершенно серьезно.

– Мэри – самая бережливая жена на свете, да ей и нельзя иначе.

Тут он неизвестно почему разбушевался.

– От вас я этого не ожидал, Итен. Если вы хотите чего-то добиться, прежде всего сумейте быть хозяином в собственном доме. Можете повременить с новой мебелью еще немного.

– Я-то могу, она не может. – Мне вдруг пришла в голову мысль, что у банкиров особое зрение на деньги, вроде рентгеновских лучей, и он сейчас видит конверт, лежащий в моем кармане. – Попробую ее уговорить, мистер Бейкер.

– Если она уже все не истратила. Где она сейчас, дома?

– Собиралась поехать автобусом в Риджхэмтон.

– Боже мой! Ну конечно, тысячи долларов как не бывало.

– Это ведь не весь ее капитал, сэр.

– Не в том дело. Без денег вам никуда нет хода.

– Деньга деньгу делает, – вполголоса сказал я.

– Именно. Зарубите это себе на носу, иначе вы пропащий человек, так и будете всю жизнь торчать за прилавком.

– Мне очень жаль, что так случилось.

– Чем жалеть, лучше заставьте ее слушаться.

– Женщины чудной народ, cэp. Вы вчера говорили о том, как наживают деньги, и, может быть, ей показалось, что это очень легко.

– Так рассейте ее заблуждение: ведь, если у вас не с чего будет начинать, вам ни о каких деньгах и думать не придется.

– Не хотите ли выпить холодной кока-колы, сэр?

– Да, хочу.

Пить из бутылки он не умел, пришлось открыть пачку бумажных стаканчиков. Зато он сразу поостыл и теперь только глухо ворчал, как гром, замирающий в отдалении.

Вошли две негритянки из дома на перекрестке, и ему оставалось только залпом проглотить свою кока-колу и свое негодование.