Золотая чаша - Плейн Белва. Страница 29

Она вспомнила выражение безнадежности на лице Ольги, ее трясущиеся руки, придерживающие воротник у горла, ее отчаянный вскрик: «Что станет с моим ребенком?»

Можно ли допустить, чтобы была загублена жизнь чудесной маленькой девочки.

– Хенни, таких тысячи.

– Да, но их-то я не знаю.

– Хенни, что это за мысли приходят тебе в голову?

– А если бы умерла я, и Фредди остался бы абсолютно один в этом мире, где царит закон джунглей?

– Фредди, что он подумает?

– У него доброе сердце, да она ему и мешать не будет.

– Признайся, все эти мысли оттого, что у тебя только один ребенок.

– Если бы у меня была дочка, Лия, я бы отдала ее в школу, накупила бы ей разных платьиц – желтых, красных, белых. Баловала бы ее, как никто никогда не баловал меня самое.

Теплая рука Дэна гладила ей лоб.

– Закрой глаза. Попробуй уснуть. Пусть сон унесет тебя туда, где нет забот.

Но она широко раскрыла глаза.

– Мы могли бы удочерить ее. Я не имею в виду официально, просто взять ее к себе.

– К нам? В нашу семью?

– А почему нет. Мы же хотим еще ребенка, только ничего у нас не получается.

– Сейчас уже поздно. Фредди почти взрослый.

– Ничего не поздно. Ты бы не сказал так, если бы я забеременела.

– Но ты не беременна, а взять ребенка – серьезный шаг. Я понимаю, у тебя на душе неспокойно, но обдумай все как следует.

– Я обдумала.

– Подумай еще.

– Ты этого не хочешь, а я-то была уверена, что ты поддержишь меня, именно ты.

– В принципе я за, но в нашем конкретном случае, когда Фредди такой…

– Что ты имеешь в виду под «Фредди такой»? – резко спросила она.

– Фредди предстоит пройти длинный путь, который может оказаться очень нелегким.

– О чем ты говоришь? С Фредди все в порядке.

– Он трудный ребенок. Не такой как все. Ты знаешь это не хуже меня, Хенни, но мы боимся говорить об этом.

– Я ничего не боюсь и не понимаю, о чем ты говоришь. Может то, о чем не говоришь, исчезнет само по себе.

– Он очень впечатлительный ребенок, конечно, я знаю это, Дэн, но ведь это не делает его… странным.

– В будущем могут возникнуть всякие осложнения, – спокойно сказал Дэн.

Она ответила, сознавая, что ее слова полны горечи:

– Ты хочешь, чтобы он был похож на Пола. И ты сама тоже.

– Я никогда не говорил ничего подобного, Хенни. – Последовала долгая пауза. – Сегодня такой суматошный день, я устал. Пойду посмотрю, как там Пол и твоя мать.

Он открыл дверь. Из гостиной донеслись приглушенные заботливые голоса.

– Мама в ярости?

– Нет. Она меня удивила. Не сказала ни одного сердитого слова.

– Я была уверена, она взорвется.

– У нее, наверное, шок. Пол говорит, взрыв еще будет, когда пройдет первое потрясение, и она спокойно обдумает то, что с тобой сегодня случилось. – Дэн поколебался. – Я не хотел быть резким, Хенни. Но взять чужого ребенка – это огромная ответственность. По-честному, мне не хочется этого делать. Но если ты… в общем ты должна полностью отдавать себе отчет в том, на что идешь.

– О, я отдаю.

Пока Хенни лежала в ожидании спасительного сна, ей показалось, что личико ребенка маячит в туманной мгле за окном. Девочка ласково манила ее к себе, словно говоря: я жду тебя. Жду, когда придет время, и когда ты будешь готова.

Пол, развалившись, сидел в кресле Дэна в гостиной. Удивительный день! Поскорее бы рассказать обо всем друзьям. Вносить залог за родную тетю. Ее подруга, та другая женщина, бедняжка, какая же она хрупкая, как стеклянная статуэтка. Боже, при виде такой нищеты становится дурно. А как похоже на Хенни – взять на себя все хлопоты… Он помнил семейные истории о детстве Хенни, о том, как она спасала больных кошек, а однажды привела в дом маленького потерявшегося мальчика. Сегодня ей повезло, но впредь следует вести себя более осторожно. Какому-то пикетчику недавно выбили глаз в такой же вот потасовке. Он читал об этом в «Таймсе».

Пол закрыл глаза, чувствуя, что засыпает. Бабушка и Фредди разговаривали, сидя на диване. Вернее, говорила бабушка, а Фредди слушал, как зачарованный, держа на коленях тарелку с недоеденным пудингом.

– После войны, – говорила Анжелика, – вспыхнула эпидемия желтой лихорадки, тогда и умерла моя мама. Потом мы переехали на Север.

– Расскажи мне про это еще. Анжелике был приятен интерес мальчика.

– Я помню, как по всему городу раздавались пушечные выстрелы. Тогда, видишь ли, считали, что таким образом можно уничтожить возбудителей болезни. А еще считали, что ночной воздух заразен, поэтому на ночь закрывали все окна. В жару это было ужасно. По утрам, когда окна открывали, в воздухе висел запах горящего дегтя. Это тоже считалось одним из средств борьбы с болезнью.

– Дальше, – нетерпеливо сказал Фредди. «Романтик. Хлебом его не корми, дай послушать такие вот истории», – подумал Пол.

– Моя мама сказала нам, что скоро умрет. – Анжелика всегда держалась очень прямо, но при случае, когда повествование требовало, как сейчас, проявления гордого достоинства, могла выпрямиться еще больше. – Из окна ее комнаты я смотрела на повозки с гробами, проезжавшие по улице и, помню, подумала, каково это быть мертвым и трястись в гробу, что скоро предстоит и моей маме. Но потом, помню, подумала, что люди в гробах, к счастью, уже ничего не чувствуют.

– У нас был дворецкий, старый-престарый негр по имени Сизиф; когда мама умерла, он вышел на улицу и прикрепил к дереву, росшему у ворот ограды, траурный знак – кусок картона, обрамленный черной полосой. Шел дождь. Вернувшись в дом, он сказал мне: «Скоро разыграется сильная буря. Всегда бывает буря, когда умирает старая женщина». Это было странно, потому что мама казалась мне совсем не старой. Да, каких только воспоминаний не хранится в душе каждого из нас.

На минуту бабушка и мальчик замолчали, погрузившись каждый в собственные мысли.

Потом Фредди отрывисто сказал:

– Хотел бы я жить в то время. Оно похоже на сказку. А какие мужественные были люди.

Пол почувствовал, как в нем закипает злость на бабушку да и на Фредди тоже. Мужество проявила сегодня Хенни, принимавшая участие в благородном деле.

– Нет, Фредди, это не так, – возразил он. – Это было время, когда на определенной части нашей территории отсталые узколобые люди творили величайшую несправедливость. Ты можешь только радоваться, что не жил в то время.

– Тебя там тоже не было, откуда тебе знать, – отпарировала Анжелика. – Люди склонны к преувеличениям, часто они осуждают то, о чем ничего не знают. Тогда существовала утонченная культура. Были определенные устои. И у нас были герои, каких сегодня не встретишь. Во всяком случае не здесь, – закончила она с презрением, обмахиваясь, как веером, носовым платком. Полу не хотелось втягиваться в бессмысленный спор.

– Ну, в любом случае это все пустые разговоры, потому что время нельзя повернуть назад. Знаешь, какое самое лучшее время в жизни человека, Фредди?

– Нет, какое?

– Я скажу тебе: настоящее. Вчера уже прошло, завтра еще не наступило, сегодня – это единственное, что у нас есть. Правильно?

– Да, наверное.

Как быстро меняется у него настроение, как легко подпадает он под чужое влияние, подумал Пол, испытывая раздражение и жалость одновременно.

– Хочешь как-нибудь навестить меня в Йеле? Останешься на уик-энд, я тебе все покажу, может, и тебе захочется туда поступить. Будешь изучать естественные науки, как и твой папа. Или музыку, раз ты так хорошо играешь на рояле, или экономику, как я сам.

– Папа говорит, что мне надо поступать в Городской колледж, что там собрались лучшие умы со всей страны.

– Вот в этом я с тобой согласна, Пол, – быстро сказала Анжелика. – У Дэна какие-то абсурдные псевдодемократические идеи относительно образования, как будто частный колледж – это что-то дурное.

Пол нахмурился. Могла бы, кажется, не критиковать в присутствии мальчика его отца.

– Знаешь что? – обратился он к Фредди. – Ты наверняка не сделал еще уроки на завтра. Иди к себе в комнату, позанимайся.