Школа, как это было... Часть I - Стенкин Георгий. Страница 16

Тут сыграла свою роль ирония природы, физиологии. И, конечно же, не совершенство нашей школьной системы.

Правильно. У нас одна девочка забеременела уже в восьмом классе. Так для нас, для парней это была всего лишь смешная история. Вот мол, не убереглась. Без понимания, без внимания к тому, что она уже женщина. И строит свою взрослую жизнь. Пусть так вот коряво — но свою жизнь.

А мы только готовились выпорхнуть из родительского гнезда.

Вот и Люська. Она не виновата, стечение обстоятельств, да и только.

Я видел, что весь десятый класс она как-то сторонилась меня. Кто-то мне сказал, что у неё есть парень, что он уже работает. Взрослый мужик.

Но я не верил. «Моя» Люська и со взрослым мужиком. Да она просто так развлекается. Не может там быть ничего серьезного. Нам ещё целый год учиться. И ещё выпускные экзамены сдавать. И готовиться к поступлению в институт.

Вот что серьезно. Вот что важно.

Да…

Прохлопал я Люську.

Конечно, я переживал. Да и она тоже. Девять лет — все-таки не девять дней.

Мы оба нервничали, и это ещё более отдаляло нас друг от друга.

Появилась какая-то недосказанность, приходилось пользоваться слухами.

В общем жутко.

И вот наступил выпускной вечер.

Было все очень красиво и торжественно. Сам процесс и сценарий. Об этом стоит рассказать отдельно. Но не сейчас.

В результате мы все оказались за большим столом, вместе с родителями. И разговор пошел о том, что же после школы. Мои родители и родители Люськи в один голос: — Ну, наши дети едут в Ленинград и поступают в институт.

И это прозвучало, как-то само собой. Как же иначе то ещё, может быть?

А Люська встала и говорит: — Нет, я не еду в Ленинград. Я остаюсь здесь.

До меня как-то сразу не дошло. Подумал, ну это для родителей.

Потом по программе мы отделялись от родителей, выпивали шампанского и шли гулять на всю ночь по городу.

Конечно, все происходило так здорово, как-то ярко и насыщено. Мы уже не были школьниками. Мы были уже почти взрослыми людьми. Дальше я уже все смутно помню. Так сильны были эмоции и впечатления, что просто все смешалось в голове.

Но вот что я отлично помню, так это то, что мы с Люськой стоим на набережной.

Небольшая луна и полное небо звезд.

И ярче всех — Южный Крест. Как будто хочет нам что-то указать.

Я ей рассказываю о звездах, о созвездиях.

Которые — высоко. И вечны. А свет от них идёт миллионы лет.

Самый подходящий момент, что бы начать разговор о нашем будущем. Стоя на пороге взрослой жизни.

Видимо, она тоже почувствовала важность момента.

И опередила меня.

Совсем без предупреждения и вроде бы, как-то — ни по теме, взяла меня за руку, сжала её в своих ладошках, и говорит: — Я буду мамой. Понимаешь? А отец ребёнка…

— Я люблю этого человека, и я буду с ним.

Сейчас я понимаю, что это далось ей нелегко. С какой стати она должна мне это говорить. Наверное, даже её родители ещё об этом не знают. Но видимо она хотела мне это сказать, поэтому и сказала.

Значит все-таки, что-то нас связывало. Раз она посчитала должным, мне об этом сказать. И значит, ей было не все равно. И это было не просто оправданием того, почему она со мной не едет в Ленинград. Это было признанием.

И это было концом.

Ну да — у неё уже «взрослая» жизнь. А я — остаюсь в прошлом.

Я не нашелся, что сказать. Только, крепко сжал её ладошки. И пробубнил что-то вроде: — Ну, значит так и должно быть.

А она, смотрела на меня своими голубыми, широко раскрытыми глазами — словно пыталась найти в моих глазах, какие-то ответы, на свои вопросы. И молчала. Не просила — скажи что-нибудь. И не стыдилась — своего признания.

Стояла, не высвобождая своих рук — из моих, смотрела на меня, и молчала.

Я не мог, оторваться от неё. И не мог, ничего сказать.

Потому, что где-то в груди, разливалась боль. Комок, подступал к горлу. Мышцы напряглись. Хотелось бежать от неё.

Но я не мог.

Я смотрел в её глаза.

И прощался с ней.

Потом, всё-таки разжал руки. Погладил её по плечу. И сказал, сдерживая дрожь в голосе: — Всё будет хорошо. Пойдём к «нашим».

И всю оставшуюся ночь изображал из себя счастливого выпускника.

Хотя мне было очень плохо. Я не понимал, почему мне плохо. Ведь не было никаких конкретных планов для «нас». Да и само понятие «мы» не существовало.

Но мне было очень плохо.

Как же так? Ребёнок? Она — любит?

Зачем?

Почему?

Этого не может быть.

Это не правильно.

Нельзя так.

Должен быть какой-то выход.

Нужно всё исправить.

Это что — взрослая жизнь такая?

Почему я не поговорил с ней раньше?

Как я мог это допустить?

Агония — или метаморфоза?

Я понял, что боль — это тоже часть жизни. Как не бывает ночи без дня, так не бывает жизни — без боли.

И после этого у нас не было возможности поговорить. То ли она чувствовала себя смущенной оттого, что мне призналась. То ли я был очень рассержен на неё, и всем своим видом демонстрировал это. Не знаю.

Ведь если ей нужно было мне признаться, значит, и она чувствовала, что между нами что-то есть. Если бы ничего не было — какой смысл что-то объяснять, в чем-то признаваться. Значит, я ей был как-то по-своему дорог.

Конечно, она чувствовала себя смущенной и не знала, что ещё можно мне сказать. Поэтому и избегала меня.

А я, был страшно рассержен, обижен и зол. И я тогда, совсем не понимал, что переживает она. Отношения со мной — тут все понятно. Жирная точка. А вот её новая жизнь. Правильно ли она поступила. Ей нужна была моя помощь.

А я, ходил как рассерженный индюк.

Ещё и поэтому, я зол на неё и до сих пор.

Мы виделись через полгода. Но обменялись только парой ничего не значащих фраз. Стена непонимания, между нами была высокой. И продолжала расти.

Потом, мы виделись через несколько лет. И разговаривали уже вообще как простые знакомые. Всё кончилось. Но боль — осталась.