Порт-Артур. Том 2 - Степанов Александр Николаевич. Страница 45

– Надеюсь, что до того времени крепость сдавать вы не собираетесь?

– Вообще сдавать Артура никто, не станет, разве возьмут его штурмом.

– Мы, конечно, поможем вам огнем своих орудий и десантом.

– Еще большую помощь флот может оказать своими орудиями и снарядами, – вмешался молчавший до того Белый. – Нам нужно около сотни орудий мелкого и среднего калибра с комплектов снарядов к ним.

Адмиралы, видимо, не ожидавшие такого оборота разговора, замялись.

– С судов нельзя снять ни одной пушки без ущерба для их боеспособности, – промямлил Вирен.

– Разоружите ваши мелкие суда – «Забияку», «Гайдамака, транспорт  «Ангару», стоящие в порту миноносцы, негодные для дальнейшей службы вследствие полученных повреждений, – предложил Кондратенко.

– Вы, Роман Исидорович, замечательно осведомлены о том, что и где у нас имеется, – удивился Ухтомский.

– Меня интересует все, что может усилить оборону крепости. Каюсь, на днях под вечер заглянул к вам в порт и собрал нужные мне сведения, – улыбнулся в усы генерал.

Немного поспорив, моряки уступили.

– Теперь поговорим об использовании судовой артиллерии крупного калибра для нужд сухопутной обороны, – предложил Белый. – Пока что стрельба судов является в значительной степени пустой тратой снарядов.

– Производимой по вашей же просьбе, – вставил

Вирен.

– Совершенно верно, но в боевой обстановке минувших дней было не до этого. Каждому кораблю необходимо иметь свой наблюдательный пункт на берегу, с которым он был бы связан телефоном. Кроме того, я укажу всем районы для обстрела. Тогда при проявлении цели сразу будет ясно, какому судну открывать огонь.

– Завтра же к вам будут направлены старшие артиллеристы со всех броненосцев и крейсеров, – заверил Ухтомский.

На этом деловой разговор и кончился. Гости и хозяева перешли в столовую. Вскоре подъехали все еще перевязанный после ранения 28 июля командир броненосца «Ретвизан» Шенснович и командир «Севастополя» Эссен. Шенснович попросил разрешения зачитать докладную записку о дальнейшей деятельности флота.

– Вопрос этот решен, – мы остаемся в Артуре, пока он будет держаться, и лишь в крайнем случае попытаемся уйти хотя бы в нейтральные порты, – сразу запротестовал Вирен.

– Я предлагаю прорываться из Артура поодиночке и прежде всего имею в виду «Баяна». Он обладает ходом в двадцать узлов. Выйдя с темнотой из Артура, к рассвету крейсер будет уже милях в ста-ста двадцати от Артура, то есть достигнет Циндао.

– Скоро наступит осень с ее длинными темными ночами и частыми туманами. При таких условиях вести тесную блокаду на море невозможно, – поддержал Шенсновича Эссен. – Я тоже готов попытать счастья на своем тихоходном броненосце.

– Вы забываете о бесчисленном количестве мин, которыми еженощно японцы забрасывают наш внешний рейд. Прежде чем прорвать блокаду, придется миновать винегрет из плавающих в море мин, – возразил Ухтомский.

– Их и вытралить можно.

– Это привлечет внимание японцев, и они будут начеку.

Простившись с моряками, генералы отправились с докладом к Стесселю.

У него они застали городского комиссара подполковника Вершинина. Выше среднего роста, с окладистой бородой, он был похож на нижегородского купца. Это сходство увеличивалось окающим говором Вершинина. Он был сильно взволнован.

– Поскольку вы являетесь артиллерийским офицером, в которых сейчас большой недостаток, вам надлежит сдать гражданские дела и принять батарею по указанию генерала Белого, – сердито говорил Стессель.

– Я назначен комиссаром высочайшим приказом и без повеления Петербурга своего поста не оставлю, – возразил подполковник.

– Я предам вас военно-полевому суду за отказ выполнить мое распоряжение в осажденной крепости. Чтобы завтра мой приказ был выполнен. Марш отсюда! – уже прикрикнул Стессель.

Вершинин неловко, совсем не по-уставному, повернулся и вышел.

– Зажирел и совсем распустился, – обернулся Стессель к входящим Кондратенко и Белому.

– Как артиллерийский офицер Вершинин никуда не годится: отстал и позабыл все, что раньше знал. Мне его и даром не надо, – взмолился Белый.

– Тогда поручу ему уборку трупов, пусть хоть этим будет полезен, – решил Стессель.

В это время Вершинин уже сидел в кабинете Рейса. Дрожащим от волнения голосом он умолял начальника штаба помочь ему избавиться от строевой службы.

– Виктор Александрович, будьте благодетелем, избавьте от строевой службы. За благодарностью не постою.

Полковник задумался.

– Боюсь, что генерал закусил узду. В таком случае ничего с ним не сделаешь. Будет рвать и метать, если не подчинитесь. Разве что сходите к Вере Алексеевне. Она одна может сладить с мужем в любое время.

– Недолюбливает меня генеральша. Отказал я ей в проведении налога на нужды благотворительного общества. Незаконно это, а она разгневалась.

– Внесите от себя тысчонку-другую на дела общества. Может, она и положит гнев на милость.

Откланявшись, Вершинин направился все же к Вере Алексеевне. Генеральша приняла его весьма сухо; хотя Дары и приняла, но помочь не обещала.

– Я в служебные дела мужа не вмешиваюсь. Придется к слову – спрошу, в чем дело.

С этим перепуганный комиссар и отбыл домой.

В ту же ночь Вершинин во главе команды жандармов и китайцев приступил к уборке трупов. Его все время тошнило. Он не мог переносить трупный запах. Чуть живой Вершинин вернулся поутру домой и, ругая на чем свет стоит Стесселя, приступил к сбору денег для нового подношения всесильной генеральше.

За столом Вера Алексеевна прислушивалась к разговору мужчин.

– Так, значит, моряки целиком пошли нам навстречу? – переспросил Стессель, выслушав Белого и Кондратенко.

– Вполне. Были очень любезны, – засвидетельствовал Белый.

– Что это с ними случилось? Чуют, видно, что в Артуре начинает пахнуть жареным и без нас им крышка. Того – в море, Ноги – на суше, а они – как мусор в проруби – посредине. Не знают, куда им податься, – проговорил Стессель.

– Вонь на позициях невозможная. Не знаю, как с ней и бороться. Жарко, трупов масса. Ужасающие миазмы, – заметил Кондратенко.

– Субботин рекомендует совать в нос паклю, смоченную в скипидаре. Я уже отдал об этом приказ.

– Едва ли это очень приятно, – усомнился Белый.

– С солдатней церемониться нечего.

Гости стали прощаться.

На другой же день на Залитерной батарее ротный фельдшер Мельников раздавал солдатам паклю.

– Закладай в нос, чтобы дохлым японцем не воняло, – пояснил он.

Блохин засунул, потянул в себя воздух и громко чихнул.

– Мусорное дело: щекотно, и все же слыхать.

– Обмакни в скипидар, тогда ничего не учуешь.

Солдат последовал его совету и тотчас выдернул паклю из носа.

– Кто такую глупость придумал? В носу свербит, аж слезы катятся, долго не вытерпишь, – возмутился он.

– Приказ генерала Стесселева!

– Пусть он тую паклю со скипидаром себе под хвост сунет, авось поумнеет! – под общий смех проговорил Блохин.

С наступлением темноты прибыли китайцы под командой жандармов для уборки трупов. На этот раз среди мобилизованных китайцев оказался и Вен Фань-вей. Вместе с другими он рыл длинные и глубокие ямы, в которые крюками стаскивали уже сильно разложившиеся и отравляющие воздух вонью трупы японцев. Особенно много убитых лежало между Залитерной батареей и Китайской стенкой. Убитых русских уже свезли на военное кладбище, на поле остались лишь тела японцев. Работа была трудная, и приходилось часто делать короткие перерывы. Выбившиеся из сил китайцы валились прямо на землю и старались уснуть, но это не всегда удавалось: мешал сильный ружейный и артиллерийский огонь. Работая, Вен заметил одного китайца, который не столько занимался уборкой трупов, сколько старался поближе пробраться к укреплениям, приглядывался к ним, видимо, изучая состояние русских батарей и валов. Китаец припадал к земле, чтобы на фоне неба отчетливее видеть, что происходит на русских укреплениях. Это показалось Веню подозрительным, он невольно вспомнил бежавшего после суда Танаку. Желая проверить свои подозрения, садовник подошел к незнакомцу и попросил у него закурить. Прян сеете спички Вен внимательно поглядел на своего собеседника в сразу узнал в нем Танаку, каким видел его на суде. Но шея у Танаки была забинтована платком; шрама не было видно. Танака тоже внимательно поглядел на Вева, но не узнал его. Глубоко надвинутая на голову шапка скрывала его обрезанное ухо.