Семья Звонаревых - Степанов Александр Николаевич. Страница 36

Вася объяснил, что он студент-технолог и производственную практику проходил в орудийной мастерской Путиловского завода, где изготовлялись эти пушки, поэтому хорошо знаком с их устройством.

— Понятно, почему Вам не требуется технической помощи. Надо просить командира дивизиона, чтобы одного из Вас перевели в другую батарею, ухватились за эту мысль командиры батарей. — Хотя бы до приезда в дивизион артиллерийских техников.

В октябре 1914 года немцы бросили все свои силы на фронт Ивангород Варшава. Наступила дождливая осень, дороги раскисли, русские армии, перебрасываемые с реки Сан на среднюю Вислу, с огромным трудом тащились по прифронтовым дорогам.

Отбросив слабые русские заслоны на левом берегу Вислы, немцы вплотную подошли к Ивангороду и с ходу бросились на штурм крепости. Начались упорные, напряжённые бои.

Полтора десятка лет тому назад Борейко начинал свою офицерскую службу в «дославном Жанвиле», как тогда называли Ивангород, и поэтому хорошо ориентировался на местности. Капитан быстро понял, где могут немцы прорваться в крепость и подумал, как следует этому воспрепятствовать. Свой доклад он направил прямо Шварцу в штаб крепости, как ему посоветовал Звонарёв, хорошо знавший Шварца по Порт-Артуру.

— Отправляйся ты сам, Серёжа, с моей цидулькой. Шварц знает меня мало, — решил Борейко. — Только не задерживайся в крепости, хотя я уверен, что немцы не смогут прорваться в неё, если всё будет сделано по-моему, напутствовал Борейко своего друга.

Огневая позиция батареи находилась на берегу реки, прикрытая высоким и крутым обрывом. Тупорылые гаубицы, задрав вверх свои дула до отказа, были в полной недосягаемости для вражеского огня. Неподалёку, хорошо укрытые, располагались передки и зарядные ящики батареи.

Немцы сосредоточили весь огонь на одном из недавно сооруженных фортов и расположенных около него полевых укреплениях. Столбы огня, дыма, земли поднимались при каждом взрыве и, обрушиваясь своей смертоносной, сокрушающей мощью, казалось, неминуемо должны были уничтожить, стереть с лица земли форт. Но дым и пыль рассеивались, и артиллеристы с облегчением видели, что форт стоит, выдерживая удары немецких батарей. Немецкие штурмы неизменно отбивались.

С наступлением темноты атаки немцев стали ослабевать и Борейко вернулся на батарею. Звонарёв, на лодке переправившись через Вислу, направился в штаб крепости к Шварцу.

Штаб крепости был до отказа заполнен разместившимися здесь организациями различных корпусов и дивизий. Шварц, в чёрной кожаной куртке с георгиевской петличкой, плохо бритый и, видимо, страшно утомлённый, с трудом слушал, что ему докладывал Звонарёв.

— Оказывается, Ваш командир толковый офицер. Я много лестного слышал о нём в Артуре, да и сейчас подполковник Куприянов не нахвалится им. Особенно после галицийских боёв. Его произвели вне очереди в капитаны, представили к орденам. На досуге я займусь изучением записки Вашего командира, — пообещал Шварц.

— Тогда, господин полковник, разрешите мне лучше сейчас зачитать записку, а то у Вас досуга никогда не будет, а дело срочное и серьёзное, настоял Звонарёв.

Шварц неохотно согласился.

— При условии — сперва вместе пообедаем, Сергей Владимирович, предупредил Шварц.

Звонарёв не отказался и за обедом рассказал Шварцу, в чём суть предложений Борейко. Полковник сразу заинтересовался ими, забыв про еду, подвёл Звонарёва к большой карте крепости, где были нанесены все укрепления и батареи. Вместо обеда оба занялись обсуждением того, что предлагалось в докладной записке. Шварц понял, что предложения дельные и их следует как можно скорее провести в жизнь.

— Что бы Вам недели на полторы раньше прихать сюда! Тогда ещё не начинались бои. Можно было бы сделать многое. А теперь очень трудно или просто невозможно, — сожалел Шварц.

Затем он приказал позвать к себе на совещание командира артиллерии крепости. Вскоре прибыл пожилой полковник с сиплым голоском пропойцы. Ознакомившись с запиской Борейко, он криво усмехнулся и назвал все эти прожекты ерундой. К удивлению Звонарёва, Шварц стал яростно защищать предложения Борейко.

— Если уж называть ерундой, то это Ваш отказ от таких дельных соображений, какие изложены в записке! — резко сказал Шварц.

Полковник понял, что допустил какой-то промах, и попытался смягчить свой отказ:

— Поздно, поздно! Не начнись бои, ещё можно было бы кое-что сделать, а теперь… — проговорил полковник, разводя руками.

— Не согласен! Именно сейчас, и немедленно, надо многое сделать. А пока Вы свободны! — отпустил командира артиллерии комендант.

Когда Звонарёв уже собирался уходить, адъютант доложил Шварцу, что к нему прибыл начальник эвакуации раненых и больных района Ивангорода доктор Краснушкин. Сергей Владимирович попросил разрешения немного задержаться в штабе крепости.

— Доктор Краснушкин мой близкий родственник. Он сообщит мне новости о доме, о жене и о детях… — взволнованно проговорил Звонарёв.

— Конечно, оставайтесь сколько Вам надо! Это редкое счастье встретить на войне близкого человека.

Звонарёв около получаса ждал в приёмной, когда в дверях появился Краснушкин, похудевший, по-военному подтянутый, но по-прежнему радушный, с обаятельной доброй улыбкой.

— Здорово, брат! — обнимая Звонарёва, произнёс он. — Так рад тебя видеть, ты представить не можешь! Даже не ожидал, что так люблю тебя!

Они отошли к окну и Краснушкин принялся неторопливо рассказывать о всех новостях, какие он знал о Варе, детях.

— Скучает наша Варенька! Письма получает редко. Рвётся на фронт. И, сказать по правде, боюсь, что она добьётся своего. В одно прекрасное утро ты откроешь глаза и увидишь свою жёнушку где-нибудь на передовой. Такой у неё характер! Это не то, что моя Катя. Не может сидеть спокойно. Такая энергия — просто диву даёшься.

«Милая, родная, — думал Звонарёв, чувствуя, как волна нежности заливает сердце. — Прости меня, я виноват перед тобой…».

Да, да, он виноват перед ней, он не может забыть того дня, когда встретил Надю. Он до сих пор чувствует её сухие жадные губы, видит её блестящие, слезами подёрнутые глаза, вздрагивающие ресницы. Виноват, потому что все эти дни после их свидания он полон воспоминаниями, и не только воспоминаниями, а желанием новой встречи.

«Как странно, как всё непонятно! Ведь я люблю Варю, она бесконечно мне дорога. Она единственный родной мне человек. Я никогда не оставлю её просто потому, что не могу жить без неё. А Надя? Что сказала бы Варя, узнав об этом?…».

— Знаешь, Серёжа, — слушал он тихий голос Краснушкина, — я постараюсь зайти к Вам на батарею. Мне нужно повидать Борейко, передать ему кое-что о жене. К сожалению, не очень приятное. Но сказать нужно. Нет, нет, не сейчас и не здесь. Я буду у Вас к вечеру. Передай Блохину, пусть он придёт к тебе. Мне он тоже нужен. Ну, пока, дорогой, до вечера!

Когда Звонарёв вернулся на батарею, Борейко уже ждал его. Он принялся нетерпеливо его расспрашивать. Со слов Звонарёва Борейко узнал в командире крепостной артиллерии полковника Голяховского, пьяницу и забулдыгу.

— Выпили мы с ним вместе не одно ведро водки. Тогда Голяховский был капитаном, а я в его роте младшим офицером. Так ты говоришь, что он мой план назвал чушью? Значит, был трезв. Он всегда мне говорил, что, начни пьянствовать смолоду, наверное, окончил бы две академии и был давно генералом, но, к сожалению, слишком поздно пристрастился к водке и поэтому не преуспел по службе. Завтра обязательно побываю в штабе Шварца и обо всём подробно переговорю. А ты, Серёжа, посидишь на КП и постреляешь по немцам. Имей в виду, их внимание приковано к укреплению номер один.

Ещё было темно, когда немцы бросились на штурм укрепления номер один и захватили его. Вся русская артиллерия сразу открыла огонь по этому укреплению, а немецкая обрушилась на крепостные батареи.

Расположенные по большей части открыто, крепостные орудия быстро замолкли. Только хорошо замаскированные батареи продолжали вести огонь. В их числе были и две тяжёлые гаубичные батареи. Напрасно немецкий самолёт, непрерывно находящийся в воздухе, сигнализировал разноцветными ракетами своим батареям: гаубичные батареи оставались неуязвимыми. Немцы не сумели удержаться на занятых позициях и оставили укрепление, стараясь подтянуть резервы, собрать силы для дальнейших атак. Русские, в свою очередь, не стремились занять оставленное врагом укрепление. Зачем? Это привело бы только к лишним потерям, которых и без того было много.