Экзотические птицы - Степановская Ирина. Страница 35

«Здесь палец в рот никому не клади», — поняла она. Что ж, для той роли наблюдателя, которую она всегда выбирала для себя, этого вывода оказалось достаточно; ее он не разозлил и не растрогал. Сейчас она раздумывала над тем, что уже достаточно поздно и надо ли ей оповестить о своем уходе Ларису и позвать ее с собой или предоставить ей поступать со своим ухажером так, как ей заблагорассудится. Подумав, Оля решила предупредить:

— Я скоро ухожу!

Лариса скорее прочитала это по губам, чем расслышала.

— Все в порядке, пока! — в свою очередь прочитала по губам Оля ответ.

Долг дружбы был выполнен, теперь она могла уже встать и идти, никто не стал удерживать бы ее, но на улице барабанил дождь, это чувствовалось по дробному стуку капель по жести. На улицу выходить из теплой комнаты не хотелось. Олю даже стало клонить в сон. «Накрыться бы чем-нибудь и поспать! — подумала она. — Как же я пойду отсюда одна?» Она плохо ориентировалась в том районе, куда попала. А привез их сюда на стареньких «Жигулях» тот самый Ларкин знакомый. Надо бы спросить у кого-нибудь, где ближайшая станция метро, но спросить не у кого. Все заняты разговорами друг с другом, односложно и бессвязно обсуждают какие-то детали предыдущих встреч, но все на каком-то не очень понятном Оле жаргоне. Но вместе с тем ей совершенно не было обидно, что вот и в этой компании она, очевидно, никого не интересует, и не было жаль потраченного зря времени. Она просто наблюдала жизнь, вот и все. И эта жизнь в таком проявлении, как и во многих других, казалась ей очень глупой. А вот что было не глупо в жизни, она еще не могла решить для себя.

Она решила оторваться от спинки дивана и сходить в туалет. «А то добираться бог знает сколько, можно и до дому не добежать», — подумала она. В тесном коридорчике, выйдя из туалета, она по ошибке нажала не на тот выключатель.

— Черт вас всех побери! Целоваться надо не здесь, а на кухне! — Открылась дверь, незаметная ей ранее, так как была обклеена такими же старыми обоями, как и весь коридорчик, и из нее появился высокий сутулый молодой человек с русыми, гладко зачесанными назад волосами, в черном, болтающемся на худых плечах свитере и джинсах.

— Извините. — Оля растерялась и стала снова наугад нажимать выключатель. Ее смущало, что в коридорчике был отчетливо слышен шум воды, спускающейся из унитаза неожиданно бурным потоком. — Я ухожу, — зачем-то сказала она. — Не вижу, где моя куртка…

— Что, не нравится сборище? — криво ухмыльнулся молодой человек.

— Я никого здесь не знаю, — дипломатично ответила Оля.

— А зачем тогда приходила? Хотела познакомиться?

— Подружка попросила вместе с ней сходить.

Оля по натуре была прямодушна. Иногда она предпочитала молчать, но приукрашивать себя, делать более цветистой речь или внешность принципиально не хотела. «Какая есть, такая есть, — думала она о себе. — По крайней мере не надо заботиться всю жизнь о поддержании имиджа. — Думая так, в первую очередь она имела в виду мать и ее жизненное кредо — всеми силами поддерживать неземную красоту и представать перед кем только можно женщиной волшебной, очаровательной, восхитительной. — А кому в принципе это так уж важно?» Олю забавляло, насколько обязательным считает мать быть одетой и причесанной, как на великосветском рауте, даже когда собирается в магазин за продуктами, а уж как она разговаривает с продавщицами — просто принцесса крови. Вместе с тем Оля прекрасно знала, что бабушка ее со стороны матери была простым бухгалтером в ЖЭКе, а дедушка — плотником, и ее в отличие от матери, которая не любила говорить о своих родителях, никогда это не смущало. Юлия же, особенно раньше, когда еще была замужем за Азарцевым, в любом разговоре обязательно упоминала, что ее тесть был генерал-лейтенантом, высокопоставленным чиновником Генерального штаба. Собираясь же выкинуть в мусоропровод набитый мусором пакет, она часто и неплохо напевала: «Как упоительны в России вечера!..» Особенно проникновенно звучало про «…хруст французской булки».

— А ты не знаешь, кто здесь хозяин? — спросила Оля. — Попрощаться бы надо, а то неудобно так уходить.

— А ты, когда заходила, здоровалась?

— Да, — растерялась Оля, — но боюсь, этого никто не заметил. Здесь уже и тогда было очень шумно.

— Ну вот. Также никто не заметит, если ты попрощаешься.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Ну, тогда я уйду по-английски.

— Давай. — Он стоял и наблюдал, даже не думая помочь, как Оля довольно долго перекладывает чьи-то вещи, разыскивая свою черную куртку.

— Где же может быть моя куртка? — Оля растерянно провела взглядом по сторонам.

— Подожди! — хлопнул вдруг себя по лбу парень. — Две какие-то куртки свалились, и я повесил их на гвоздик в чулан!

— Это, наверное, наши! — обрадовалась Оля. — Мы ведь последние пришли!

— Выбирай! — Парень распахнул шире дверь и указал Оле на одежду, висевшую в чулане.

— Моя! — сказала радостно Оля и показала на свою куртку. Парень куртку с гвоздика снял, но даже не сделал ни единственного движения помочь даме одеться. Да Оле это было и ни к чему. Она, непроизвольно раскрыв от удивления глаза, будучи не в силах оторваться, рассматривала содержимое кладовки.

Действительно, за неприметной обшарпанной дверью скрывалась кладовка. Но как же непохожа эта кладовка была на все другие подобные помещения, которые в своей жизни видела Оля. Это был вовсе не склад старых вещей, сломанных лыж, детских санок — это был кабинет настоящего ученого-алхимика! На самой видной полке треугольной этажерки в углу помещался настоящий, распиленный в горизонтальной плоскости человеческий череп. Он щерился на Олю редкими длинными зубами и темными глазницами. Откинутая назад крышка мозговой части напоминала раскрытую раковину; на дне чаши черепа хранились вполне прозаические вещи — ластики, скрепки, сломанные пополам бритвочки. Оля заметила белый кусочек жвачки, прилепленный к скуловой кости черепа. На полке выше черепа желтело стеклянными глазами небольшое чучело вороны с выжженной надписью на подставке «Nevermore», а на полке ниже, на бархатной черной подставке, лежал набор блестящих и на вид прекрасно отточенных скальпелей.

Помещение освещалось двумя длинными лампами голубого дневного света, который придавал всему, что было в чулане, мертвенные оттенки. Но Олю поразили вовсе не ворона и не череп. В стену, примыкающую к комнате, был вмурован огромный аквариум, в котором плавали чудесные разноцветные рыбы. Такой аквариум Оля видела несколько лет назад в фойе театра имени Образцова. Чудесный зимний сад с попугайчиками и канарейками, на которых она так любила смотреть в детстве вместе с отцом, когда часто приходила сюда на спектакли, больше не существовал, зато в узком проходе в зрительный зал размещались огромные аквариумы с рыбами. Каких там только не было видов! Нечто похожее было и здесь. Равнодушно и достойно еле шевелили прозрачными плавниками одетые в оранжево-золотистую чешую золотые рыбки. Голубели в подсветке среди темно-зеленой воды какие-то незнакомые Оле, по-видимому, глубоководные особи. С чрезвычайным высокомерием носил свой меч меченосец, и только серенькие перламутровые стайки гуппи подвижно сновали в водорослях туда-сюда. Еще там был некто в полосатой черно-бело-желтой чешуйчатой кожуре, он застыл будто в полусне возле серого камня, и то и дело подплывавшая к нему красавица в переливчатом сине-красном наряде не могла вывести его из этого равнодушного созерцания. Плавали там и другие, еще и еще, и Оля не могла отвести от них взгляд, будто припала к косяку, стесняясь непрошеной войти внутрь, но и не в силах равнодушно удалиться.

— Какая красота! — выдохнула она.

— Нравится? Ну, заходи, — довольно равнодушно предложил хозяин.

Табуретка в помещении была только одна — возле узкого стола, больше напоминающего стеллаж. Габариты чулана не позволяли поставить здесь еще один, хотя бы такой же скромный предмет для сидения.

— А это кто? — изумилась Оля. В темном террариуме, который вначале она не заметила, находился кто-то живой, и даже числом не один. И они смотрели на Олю из разных углов террариума черно-желтыми точками глаз.