По прозвищу Викинг - Степанычев Виктор. Страница 43

Последовал молниеносный и резкий удар в болевую точку в районе поясницы, отключивший верхнюю часть туловища тюремщика. Левая рука, рванувшаяся к горлу, чтобы освободить его, бессильно опустилась, а правая была уже и без того заклинена петлей кнутовища.

Единственное, что Аламейда мог еще сделать, – безвольно подчиниться своему сопернику, оказавшемуся за спиной. Тиски, сжимающие ремень кнута, обвившегося вокруг шеи, повлекли его с порога в комнату и остановили, развернув лицом к двери.

Протащив за собой ослабевшего тюремщика, Викинг нагнулся и поднял с пола упавший пистолет. Он просунул его под правую опущенную руку Аламейды и, прикрываясь тюремщиком как щитом, двинулся к выходу. В открытом дверном проеме показалась удивленная физиономия очередного охранника, привлеченного шумом.

Осторожничать смысла уже не было, и Викинг дважды нажал на курок. Человека отбросило от двери на противоположную стенку, и он начал медленно оседать на пол, сохраняя на лице все то же выражение удивления. Викинг, с усилием толкая перед собой грузное тело Аламейды, вывалился в коридор. Он мгновенно оценил обстановку, которая была не очень приятной. Народа там оказалось больше, чем он рассчитывал. Прямо перед ним стоял Дювалье, позади двое вооруженных охранников, а за ними знакомый ключник.

На него пока еще работал фактор неожиданности, однако один из конвоиров Жака успел сбросить с плеча автомат и готовился к стрельбе, а другой, правда, пока еще только тянул рукой ремень «АК-47», пытаясь его снять. Дело решали мгновения. Самое главное было – не упустить парня с ключами от камер, который в испуге начал пятиться к выходу.

Викинг не мог применить пистолет. Стоящий прямо перед ним Дювалье перекрывал директрису стрельбы, а рука, находящаяся под мышкой Аламейды, не позволяла вести прицельный огонь. Он едва успел открыть рот, чтобы дать команду Жаку, как тот сам понял, что нужно делать, и рухнул на пол, освобождая поле боя.

Это было сделано своевременно, так как ствол охранника уже смотрел в его сторону и только щит в виде Аламейды прикрывал Викинга. Трудно было надеяться, что психика у парней крепкая и безмерная любовь к начальнику не позволит начать аборигену истерическую стрельбу в тесном коридоре. Тем более что полупридушенный Аламейда начал приходить в себя и дергаться, пытаясь развернуться и подставить Викинга под выстрел.

Опередив охранников на доли секунды, Вадим открыл огонь из «беретты». Палец самого шустрого все-таки успел нажать на курок, и, падая, он пустил короткую очередь из автомата. Пули рикошетом забились по стенам, но вреда никому не принесли, в отличие от выстрелов Викинга, поразивших обе цели.

Радости или удовлетворения это не принесло. Мозг работал в автоматическом режиме и только зрительно фиксировал этапы акции. Отработанный материал позже сам будет всплывать в памяти и анализироваться, хотя не всегда эти воспоминания будут приятны. Скорее – обратное. Иногда прошедшее хочется побыстрее забыть, но оно проявляется и выходит наружу измотанными нервами и ломкой. Ребята в отделе всегда глушили этот период старым русским способом – запоем. Даже Дед относился к такому расслаблению с пониманием, и с его легкой руки он стал называться реабилитацией.

Аламейда окончательно пришел в себя и начал предпринимать попытки освобождения. Викинг удерживал удавку на его шее левой рукой, которая уже начинала затекать, а правая была занята пистолетом и зажата крепким предплечьем тюремщика. Викинг почувствовал, как зажим усилился и Аламейда пробует ухватить «беретту». Однако это сделать ему не удалось. Одновременно удерживать руку противника и отбирать оружие было довольно проблематично.

В настоящий момент Викинга более всего интересовал ключник, который на четвереньках улепетывал по коридору к выходу. Аламейда являлся отработанным материалом и особого интереса не представлял. Поэтому Вадим выгнул, как только смог, запястье вниз и нажал на курок. Пуля хоть и по касательной, но должна была ранить гориллу. Раздался оглушительный вой, и предплечье расслабилось. Викинг вырвал из тисков руку с пистолетом и с размаху врезал рукоятью в основание черепа Аламейды.

Оттолкнув ногой падающее тело, он кинулся вдогонку за ключником, который подобрался почти вплотную к двери. Тот, увидев несущегося к нему Викинга, завизжал от страха и попытался вскочить на ноги, но нервное потрясение было настолько сильным, что он сумел только подпрыгнуть на непослушных ногах, удариться о косяк, еще раз дернуться и после этого замереть на полу, ожидая неизбежного и ужасного финала.

Викинг рывком поставил его на ноги и, уперев ствол под подбородок, на выдохе, рявкнул:

– Где ключи от камер, ублюдок?

Тот дрожащими руками начал рвать с пояса гремящую связку. Викинг, убедившись, что искомое на месте, поволок парня назад, к месту недавнего боя. Картина, которая открылась перед ним, радовала взор. Дювалье скованными руками нещадно молотил Аламейду, который еще пытался сопротивляться, хотя пол под ним уже густо заливался кровью.

«Живучий, однако, гад…» – мелькнула мимоходом мысль, но задерживаться и присоединяться к процессу он не стал – время поджимало, да и Жак мог вполне качественно завершить начатое им.

Викинг бросил на пол ключника и крикнул ему:

– Сними с Дювалье наручники. И не вздумай бежать!

Сам же, успокаивая дыхание, перешел на шаг и направился в комнату допросов. Элиас, по-прежнему скорчившись, сидел на стуле, сжимая зубами авторучку и широко раскрытыми глазами глядя в коридор. Вид его был настолько комичен, что Викинг едва не рассмеялся. Идея с ручкой пришла в голову случайно, и он не думал, что это может выглядеть так забавно. Однако на веселье времени не оставалось, и Викинг, схватив адвоката за шиворот, поволок его прочь из комнаты, прихватив с собой автомат, стоящий около стены.

Аламейда лежал не двигаясь. Жак сделал свое дело и занимался освобождением запястий от наручников. При этом Дювалье грозно рыкал на ключника, отчего руки того бились крупной дрожью и он никак не мог открыть замки.

Элиас, увидев картину побоища и кровь, растекающуюся по коридору, начал обмякать в руках Викинга и закатывать глаза. Тащить на руках эту сволочь, теряющую сознание, резона не было, и Вадим, как обычно в полевых условиях, отвесил ему хорошую оплеуху, быстро возвратившую адвоката в реальность.

Дювалье освободил руки и выдернул автомат из рук лежащего охранника. Судя по тому, как он обращался с оружием, проверяя его, «калашников» канадцу был хорошо знаком. По резким, уверенным движениям Жака чувствовалось, что у того пошел кураж и сокамерник включился в игру. Викинг толкнул к нему адвоката и крикнул:

– Берешь старика под свою опеку. Я иду первым. Ты следуешь за мной. Понял?

Жак принял в свои объятия Элиаса и только кивнул в ответ. Викинг отстегнул магазин у автомата, лежащего рядом с третьим охранником, и засунул его за пояс рядом с «береттой». В ней должно было оставаться не менее половины боекомплекта, хотя он и не пересчитывал количество выпущенных пуль. Взгляд упал на вытянутую ногу охранника, распластавшегося в луже крови. Из-под задранной штанины виднелась рукоятка ножа, заткнутого за голенище армейского ботинка. Викинг вытянул полезную, хотя и грубую самоделку и уложил ее в продолговатый карман на груди.

Надо было спешить. Выстрелы могли привлечь внимание охраны, и в первую очередь часовых на вышках. Подняв за шиворот с пола съежившегося ключника, он двинулся к выходу. Уже на ходу Викинг обдумал диспозицию и около двери произвел перестроение своего отряда, пояснив Жаку его действия.

Дювалье ударом ноги открыл дверь и, прикрываясь адвокатом, вывалился наружу. Удерживая Элиаса и подняв одной рукой автомат, Жак сразу начал поливать из него правую вышку. Точность стрельбы была отвратительная, но отвлекала внимание и давала возможность Викингу расправиться с часовым слева.

Он выскочил наружу и, мельком окинув взглядом двор тюрьмы, убедился, что непосредственной угрозы там нет. Вскинув «калашников», прицельной очередью снял часового на левой вышке, а после этого, круто развернувшись, перенес огонь на охранника, спрятавшегося в испуге за плетеным ограждением от густого, но бестолкового огня Жака.