Моя шоколадная беби - Степнова Ольга Юрьевна. Страница 33
– Да я все равно не брит, – отмахнулся от нее Мат-Мат и небрежно надел парик набекрень. – Я согласен! – крикнул он Зойке.
– Ой! – Зойка развернулась и побежала, стуча каблуками.
– Вот тебе и ой, – буркнула Катерина. – Ты же женщина современная!
– Дверь закрывать надо! – жалобно пискнула Зойка с лестницы.
– В твой огород камень, – сказала Катерина Мат-Мату, цепляя на дверь цепочку и запирая ее на замок. – Хреновая из тебя горничная!
– Хреновая, – согласился он, сграбастал ее в охапку и потащил обратно в спальню.
Она не проснулась, а очнулась. Открыла глаза, а над ней – облака и птицы. Как здорово, что она распорядилась разрисовать потолок! Сразу ясно, что ты не в тюремной камере и не в больнице. А остальное – ерунда, с остальным она справится.
– Эй, Мат-Мат! – крикнула Катерина, но ответа не дождалась. Судя по стрелкам часов, она проспала не больше двадцати минут – поддалась чистоте и уюту своей постели, усталости, измученности и... тому, что Матвей надумал ее баюкать.
Ей было смешно сначала, когда он ее раздел, уложил, объяснил, что он не горничная Марина, а нормальный Мат-Мат и в этом есть существенная разница. Что он три дня терпел, терпел, пока она мылась в душе, пока лопала фрикадельки, пока пила молоко, пока отплясывала под Сердючку, пока Зойка несла всякую чушь и слепила его своим блюдцем на шее, но больше он терпеть не может, не хочет и не будет...
Она прошептала: «Шов разойдется», а он заорал, что у него сейчас вообще абсолютно все разойдется, что он лопнет по швам, если...
Когда все закончилось, он положил ее голову себе на плечо, сказал, что он снова Марина, пропел «баю-бай», еще раз пропел, и еще. И даже покачал, как ребенка. Катерина вырубилась, позорно заснула, утратив контроль над ситуацией.
Она вдруг подумала, что он мог уйти. Совсем уйти. Ведь тыкала же она ему постоянно этой запиской, где с настырностью истерички три раза написала «Проваливай!».
– Мат-Мат! – заорала она, вскочила и понеслась по квартире.
В кухне его не было, в зале не было, только в ванной горел свет. Она на цыпочках подкралась к двери и прислушалась.
– Слышь, Федорыч, – не своим, тихим голосом говорил Матвей, – ты на меня не дави. Я за это дело взялся, я его и закончу.
Катерина испугалась, что в квартире находится еще и неведомый Федорыч, но потом поняла, что Мат-Мат разговаривает по телефону.
– Нужно будет, отвечу, – тоном резидента сказал в ванной Матушкин. – Но это дело мое! Нормально у меня со здоровьем. И с головой нормально. Я их зацепил, я их и возьму. Это мое дело и я доведу его до конца! – заорал он так, что Катерина отпрыгнула от двери.
Она потихоньку вернулась в спальню, легла и попыталась себя убедить, что ничего не слышала. Размышлять, что за делишки пытается провернуть Мат-Мат, пользуясь ее квартирой и телефоном, у нее не было сил. Она посчитала птичек на потолке, хотя точно знала, что их там десять, посчитала и облака, хотя была абсолютно уверена, что их ровно пять штук. «А можно ли считать облака штуками?» – тут же задала она себе глупый вопрос, и так же глупо себе ответила: «Ну не килограммами же их считать!»
– Подъем, бэби! – закричал из коридора Мат-Мат. – Ты просила разбудить тебя в пятнадцать ноль-ноль! У тебя, кажется, церемония коронации!
Он возник на пороге бодрый, веселый, без тени раздражения, которое почудилось Кате в его голосе три минуты назад. Он был чисто выбрит, умыт, без парика и поролоновых грудок, но в синем халатике и с педикюром.
– У меня церемония кремации, – равнодушно поправила его Катерина. – И я не могу на нее не пойти. Я должна проститься с Робертом.
– Я понимаю, – кивнул Матвей, и вся его шутовская веселость куда-то пропала. Катерина порассматривала его тонкий профиль и решила – ему бы белогвардейца играть, у которого и дворянская кровь, и идея, и состояние, и гонор, и образование... А еще она подумала, пусть бандит, пусть у него и «дело», и Федорыч, лишь бы он не ушел сейчас, не закрыл за собой дверь, и она не осталась одна в этой большой квартире.
– Я понимаю, – повторил он тише. – Только подумай о том, что твоего Роберта кто-то убил. Убил так, чтобы подставить тебя. Но тебя отпустили! Как ты думаешь, тебе ничего не грозит?!
Катя пожала плечами, открыла шкаф и стала выбирать платье.
– Я думаю, нет, – пробормотала она. – Кому я нужна?.. Представляешь, у меня нет черного платья. А что ты имеешь в виду?
– Только то, что ты открыто таскаешь на себе цацки, которые стоят как весь бюджет Украины.
– Почему Украины?!
– Сними кольцо и сережки, вытащи ожерелье из сумки.
– Нет.
– Сними. Не дразни гусей, бэби. Еще непонятно, какое отношение они имеют к убийству, ведь...
– Никакого! Черт, у меня вообще нет ничего черного!
– Одевай красное. Это тоже цвет траура.
– Где? На Украине?
– Почему на Украине?..
– Слушай, не держи меня за идиотку! Я прекрасно понимаю все возможные причинно-следственные связи в этом гнусном, грязном деле. И я не собираюсь быть бессловесной, покорной жертвой. Я собираюсь решить эту задачку сама! От ментов ничего не дождешься. А уж тем более от этого... Марта Марковича. Я вычислю гада, который решил подставить меня. Я в том числе и для этого иду на церемонию. И для этого не снимаю цацки. Вполне возможно, что убийца придет на кремацию, вполне возможно, он как-то выдаст себя, вполне возможно, что я что-то услышу или замечу! И найду убийцу Роберта!
– Ого!
– Я хочу спровоцировать его на действия!
– Ого-го!
– И я надену красное платье!
– Ого-го-го-го!
– И пусть меня принимают за гражданку Украины!
Мат-Мат сел на кровать, похлопал себя по карманам халата, достал пачку сигарет и закурил. Сигареты были темные, длинные, дамские. Катерина посмотрела на его бордовые ногти на ногах, понюхала дым, и решила, что курить она не хочет. После изолятора ей хотелось чистоты, уюта и свежего воздуха.
– Мне было с тобой хорошо, – зачем-то сказала она, просунув голову в вырез платья.
– И мне было здорово, бэби, – сказал Мат-Мат, щурясь от дыма. – И будет еще не раз.
– Значит, ты не уйдешь? – Она потянула платье за подол и оно, словно вторая кожа облепило ее, неприлично обтянув все нюансы ее голого тела. – Не уйдешь?
– В твоем голосе я слышу надежду.
– Слышь, что угодно. Ты не уйдешь?
– Я бы ушел. Но кто же будет вести хозяйство?..
В траурном зале было много народу. По одинаково грустным лицам, обилию дорогих букетов и атмосфере всеобщей скорби, Катерина поняла, что Роберт Иванович был человек действительно хороший, и смерть его вызвала у очень многих людей чувство невосполнимой утраты. Дамы и господа были очень состоятельны – темные наряды, лица без косметики, отсутствие вычурных украшений не могли скрыть этого. Катерина и представить не смогла, что среди этих благородных, породистых лиц может быть и лицо убийцы. Она бросила это бесполезное занятие – всматриваться в лица пришедших, прислушиваться к их тихим разговорам. Она в своем красном платье почувствовала себя куртизанкой среди монашенок, но как ни странно, не поймала на себе ни одного осуждающего взгляда. Катя спиной прижалась к стене, протиснулась поближе к гробу, увидела, что он закрыт и вдруг громко, навзрыд разрыдалась. Это было так неожиданно для нее самой, что она подумала: все, пропала, сейчас все эти благородные тети и дяди осудят ее показное горе, начнут насмешливо переглядываться, брезгливо и презрительно смотреть на нее. Но ничего подобного не произошло, кто-то наоборот подхватил ее сочувственно под локоток и сказал на ухо: «Тихо, тихо!» Гроб вдруг поехал куда-то на полозьях, скрылся за черной шторкой. Катерина затихла и поняла, что опоздала безнадежно, что церемония уже подходит к концу – все слова сказаны, слезы пролиты, и гроб уехал в страшную топку, и там его будет терзать огонь, превращая в пепел и прах... Она схватила подхватившую ее руку и сильно сжала чьи-то холодные пальцы.