Моя шоколадная беби - Степнова Ольга Юрьевна. Страница 7
– А как же...
– Я не отдыхала пять лет. У меня спайки в бронхах и плохие анализы.
– А...
– Вызови Верещагина, я передам ему дела.
– Но...
– И учти, я использую отпуск за все пять лет. Так что вы уж тут... притирайтесь.
– Катерина Ивановна!
– Креативным директором сможет быть даже кретин. Это тебе не бухгалтерия. Верещагин справится.
– Генеральный вас не отпустит!
Катерина расхохоталась. Она хохотала долго, не стесняясь показывать две идеальной формы подковы из белых ровных зубов.
Ну вот, а Андрей Андреевич уверял ее, что про их отношения уже судачит все агентство. Но раз даже Алла, которая знает все и про всех, считает, что генеральный может ее не отпустить, значит, их конспиративным маневрам можно поставить пять.
– Генеральный меня отпустит. Готовь заявление.
Алла развернулась и чересчур прямой спиной дала понять, что не одобряет Катерину Ивановну за бабские капризы и непоследовательность.
Генеральный, увидев заявление Катерины, схватился за голову.
– Солнце! – заорал он. – Без ножа режешь! Какой отпуск?! Через неделю «Олдису» сдавать план рекламной кампании, нужно провести массу презентаций, какой отпуск, солнце?!
– Я передам дела Верещагину, он справится. – Катерина присела на подоконник, задрала подол и стала рассматривать свою коленку.
Андрей Андреевич приложил руку к тому месту, где по идее должно биться сердце, но у него начинался упругий, круглый живот. Морщась, он потер это место, и было непонятно, что его беспокоит: сердце или желудок. Он погримасничал вдоволь, изображая, как чужие капризы сводят его в могилу, потом подскочил к Катерине и одернул на ней подол. Коленка скрылась под красным шелком.
– Верещагин – кретин и никудышный организатор! У него нет пространственного мышления, нет абстрактного мышления, у него нет вообще никакого мышления!
– Хорошо, выдвигай свою кандидатуру! – Катерина подтянула подол к бедру и помахала ногой почти у его носа.
– Ты!!! Ты, Солнце, незаменимый, талантливый креативщик! Ты умный организатор и отличный руководитель! – Он снова потер то ли сердце, то ли живот и занавесил Катеринину ногу, стараясь на нее не смотреть.
– Ну, хорошо! – Катерина встала и потянулась, закинув руки над головой. – Ладно, Андрей Андреич, буду пахать, как негра!
– Ну, Солнце! Хочешь, осенью, после ноябрьских праздников, отпущу тебя на два месяца?!
– После ноябрьских – это зима, – с притворной тоской сказала Катерина и присела на край директорского стола.
– Зима – не зима, поедешь в теплые страны, – генеральный уселся в свое кресло и вперился взглядом в Катеринины коленки. Коленки были хороши – блестящие, темные, с горчинкой на вкус, как настоящий шоколад. Он знал. Сегодня вторник, мой день, подумал он, а вслух сказал:
– Я заскочу вечером в девять, как обычно.
– Не получится, – усмехнулась Катерина и потрепала его по блестящей лысинке. – Не получится, пупсик. Мне нужен отпуск и масса свободного времени, чтобы заняться собой. А в девять у меня уже не будет сил ни на что, я очень устала.
Генеральный вновь подивился тому, какую власть имеет над ним эта темнокожая женщина. Как только он видит ее, сердце дает сбой, проваливается куда-то в желудок, бухает там, как молот, мешает дышать и мешает думать. Пахнет от нее чем-то особенным, белые бабы так не пахнут. Если не выполнить сейчас ее просьбу, он лишится трех дней в неделю – его дней, которые он ничем не сможет заменить, как наркоман ничем не может заменить героин. И она это знает, стерва. Еще эта стерва знает, что без работы она не останется, потому что талантливых рекламщиков не так много, как трендят об этом сами рекламщики, а то, что модно сейчас называть «креативом», и вообще немногим доступно.
Андрей Андреевич пощупал снова то место, где молотило сердце, прикинул все «за» и «против», вздохнул тяжело и сказал:
– Ладно, Катерина Ивановна, будет тебе отпуск. За все пять лет. Но сегодня мой день! – Он рывком задрал красный подол и вцепился губами в темную кожу. Катерина заулыбалась, глядя как солнце бликует на ровной поверхности лысины. Она знала, лысина пахнет шампунем, табаком, и каким-то китайским лекарством, которое он регулярно втирал, в надежде, что вновь обретет шевелюру.
Секс – такая безделица, ломаный грош, и если этим грошом можно платить за разрешение больших и маленьких своих проблем, да с удовольствием!
Без проблем. От нее не убудет.
Отпуск! Катерина влетела в свой кабинет, быстренько вызвала Верещагина и потратила полчаса на инструктаж. Юный Верещагин смутился, удивился, но кресло ее занял с видимым удовольствием.
Отпуск!! Катерина с трудом удержалась, чтобы не попрыгать к двери на одной ноге.
– Катерина Ивановна, – окликнул ее Верещагин, – это ваше?
Ей очень не хотелось задерживаться, но пришлось оглянуться. Верещагин довольно брезгливо, двумя пальцами, держал черную перчатку.
– За компьютером лежала, – объяснил он.
Катерина вернулась, заглянула под стол – мусора не было. Пока она была у генерального, Любаша сделала уборку. Перчатка показалась ей достаточно «приличной», чтобы отправить ее на помойку. Любаша часто так делала – вытаскивала из корзины «приличные», на ее взгляд, вещи и водворяла Катерине на стол. Катерина сначала возмущалась, но потом перестала, поняв, что люди, пережившие войну, никогда не смогут выбросить чашку с отбитым краем, или «почти целую» ручку. Катерина попросила Любу забирать «приличные» вещи домой, но та гордо заявила, что ей «чужого не надо» и продолжала складировать за компьютером разный мусор.
– Вот привязалась! – засмеялась Катя, имея в виду перчатку, а не Любашу.
Она сунула перчатку в сумку, решив, что выбросит ее по дороге в урну.
Отпуск!!! Катерина все же не удержалась и поскакала по лестнице на одной ноге, благо, в курилке никого не было. На выходе она запуталась в турникете-вертушке, больно ударилась ногой о железные трубы, засмеялась и сделала еще одну попытку проскользнуть между металлическими «зубами».
Краем глаза она вдруг заметила в будке охранника: смуглая кожа, темные волосы.
– Так ты охранник! – рассмеялась Катерина, наклонив к окошку кудрявую голову. – А откуда ты знаешь мое отчество?
– Помилуй, зюзик! – он в улыбке показал безупречные зубы. – Да ты каждый день мне пропуск под нос суешь! Да и на празднике тебя вчера все Катериниванили!
– А какого черта ты на презентации делал?
– Так ваш главный распорядился дополнительную охрану в штатском в зал запустить. В виду сложной криминогенной обстановки и многолюдности мероприятия. Охранял я там, Катерина Ивановна!
– Ясно. И на старуху бывает...
– Ты не старуха, зюзик. Умыла ты меня баксами-то! Я потом пожалел, что не взял. Взыграла вдруг гордая грузинская кровь.
Катерина вздохнула. Паника отменялась. Он оказался не ее сотрудник, не ее подчиненный. Можно было не дрейфить и собирать совещание. Можно было не торопиться с отпуском. Зимой в Египте даже лучше, ведь летом в Африке от жары можно сдохнуть даже с черной кожей.
Катерина отрыла в сумке перчатку и сунула в окошко.
– Ты кое-что у меня потерял.
Парень помял пальцами старую кожу и выкинул перчатку наружу.
– Я не ношу летом перчатки, зюзик! Ищи среди тех, кому плачено баксами, а я с голыми руками на дело хожу и с чистыми помыслами. – Он захохотал, довольный своим остроумием.
– Не смей называть меня зюзик. Эта перчатка твоя, она вывалилась из твоих штанов, когда ты катапультировался с шестнадцатого этажа. Лифтерша видела.
– Слушай, – обрадовался вдруг юноша с гордой грузинской кровью, – а ведь и правда в штанине что-то болталось! Но эта перчатка не моя, зю... Катерина Ивановна! Мои джинсы в кресле лежали, а там много чего валялось. Легкий беспорядок только украшает жилище одинокой женщины. Наверное, ее забыл кто-то из твоих... бывших, а она в мою штанину завалилась. И потом, – он выхватил перчатку из рук Катерины, – размерчик-то не мой!