Быть драконом - Стерхов Андрей. Страница 2

Отправив по ходу пьесы воздушный поцелуй Лере (она, исполняя на клавиатуре сложные гаммы, успевала не только подслушивать, но и подглядывать), я поторопился пригласить господина вице-президента в свой кабинет.

Держался Леонид Петрович несколько заторможенно, а опустившись в указанное кресло, и вовсе застыл в неудобной позе замерзающего посреди степи ямщика. Я же – не в пример ему – вольготно откинулся на спинку и по дурной привычке, которую приобрел за время, когда с 1901-го по 1908-й служил помощником следственного пристава Сыскного управления при губернском обер-полицеймейстере, вытянул ноги меж тумб дубового стола. После чего насадил шляпу на колпак настольной лампы и, привычным движением поправив на переносице очки, спросил о том, о чем обязан был спросить:

– Леонид Петрович, скажите, вы в курсе, что я берусь не за всякие дела?

За какие берусь, уточнять, разумеется, не стал.

Ответил он не сразу. Словно пытаясь прочистить горло (на самом деле преодолевая непонятное смущение), покашлял в кулак, только после этого сказал:

– Да-да, конечно. Мне говорили о вашей специализации. Поэтому… – Он еще раз кашлянул. – Поэтому, собственно, и пришел именно к вам.

– Прекрасно. А кто, если не секрет, подсказал?

Мне никогда не приходило в голову заниматься саморекламой. Зачем? Мир людей полнится слухами, и моя клиентура размножается сама. Делением. Иногда – почкованием. Я не вмешиваюсь. Но во избежание недоразумений держу процесс под контролем.

Он долго вспоминал имя, не вспомнил и полез за органайзером. Движения его при этом были суетливы, а руки так подрагивали, что стало очевидно – парень издерган и чего-то боится. Такая вот несуразица: смотрится брутально, кулаки – кувалды, весь из себя такой хозяин жизни, но тем не менее чего-то здорово боится.

– Ерошкин, – нашел он наконец запись. – Ерошкин Михаил Леонидович.

Я кивнул – да, было дело. Приходил ко мне где-то с полгода назад господин Ерошкин М.Л., арт-директор ночного клуба «Шпроты», широко известного в узких кругах любителей сибирского драм-н-бейса. Просил найти источник сглаза, по наивности полагая, что именно в этом причина резкого ухудшения здоровья-самочувствия. На поверку оказалось – ничего подобного.

Там другое.

Высыхал на корню из-за недетской проблемы с второсортной нежитью: присосалась к нему под видом засидевшейся в девках аспирантки лярва вульгарная, пыталась со свету сжить, почти уже сжила.

Таким вот был настоящий диагноз у массовика-затейника.

Угомонил я ту лярву оборзевшую, между прочим, с трудом. С превеликим трудом. Но конкретно. Презрел тендерные заморочки и, применив боевую магию самого грубого пошиба, закатал стерву в асфальт в точке схождения линий Силы. А именно – на углу Горького и 5-й Армии. Постанывает теперь там в ночь полнолуния, пугает запоздавших прохожих. Жалобно так постанывает. Но мне ее, паскудницу, не жаль. Ни капли. Ни капелюшечки. Потому как считаю: лярвы ничем не лучше обычных вампиров. Пусть не кровь из людей тянут, а энергию сексуальной природы – какая разница? Все одно на выходе хладный труп.

Нет, ничем лярвы не лучше кровососов. Даже, пожалуй, дряннее будут. С обычными вампирами, иной раз бывает, и сговориться выходит, а лярвы, те нормальных слов и слышать не хотят. Лярвы – они и есть лярвы. И самое подлое, что эти гнуснейшие из порождений Запредельного своим жертвам вечную любовь сулят, на что, собственно, их, доверчивых, и ловят. Люди же на любовь, как мотыли на свет, – сломя голову. Ловить их на обещание любви – последнее дело. Вот почему лично для меня, изрядно пожившего, но не уставшего жить дракона, хорошая лярва – это лярва, закатанная в асфальт. Ей-ей.

– Итак, Леонид Петрович, – продолжил я тормошить клиента, – чем могу быть полезен?

Господин Домбровский замялся, не зная, с чего начать.

– Начните сначала, – участливо посоветовал я. – С самого начала.

Он посмотрел на меня с признательностью, кивнул и приступил:

– Вы, Егор… Простите, как ваше отчество?

– Владимирович по батюшке.

– Вы, Егор Владимирович, что-нибудь слышали о… о так называемом проклятии фараонов?

Я от удивления дернул головой – ничего себе «с начала»! И подумал: что-то уж больно с низкого старта парнишка рванул. Но вслух сказал:

– Конечно, слышал.

– И верите?

– Во что именно?

– Ну, в то, что все, кто участвовал в исследовании гробницы Тутанхамона, были за это впоследствии наказаны?

Вот такой вопросик он задал мне одеревеневшим голосом. Поди ответь называется.

Нет, я не верил.

Разумеется, не верил. Я знал. Наверняка. Верить, не верить – удел людей, а я не человек, я дракон. Поэтому знаю и знаю точно (мне-то да не знать), что ту славную гробницу в Долине Царей охранял поющий демон по имени Аспер Черный. Или – что смысла не меняет – Черный Аспер. Вменяемый такой демон-хранитель. И мало того что вменяемый, так еще и по-своему честный. Обставил все загодя предупредительными и запретительными знаками, печати всюду понатыкал, табличку подкинул глиняную, где глубью по глади: «Вилы смерти пронзят того, кто нарушит покой фараона». Как говорится, кто не спрятался, я, созревших лет перебродивший дух, не виноват.

А то, что Говард Картер ее, табличку эту, от других участников экспедиции заныкал, так с него и спрос.

Впрочем, там же еще среди прочих драгоценных цацек и особая нагрудная бляха лежала для находчивых. На тыльной ее стороне дотошный демон честно отписал: «Здесь тот, кто зовом пустыни обращает в бегство осквернителей могил. Здесь тот, кто стоит на страже гробницы Тутанхамона». Читай – не хочу. Какие еще такие дополнительные предупреждения нужны? На мой непредвзятый взгляд, достаточно и этих.

Доктор Картер, между прочим, в отличие от всех остальных, сразу все прекрасно понял, высочайшую степень угрозы осознал и, немного в магии кумекая (хотя, может, и не кумекая, а по чужой подсказке), тут же соловья себе хитрого завел. Таскал повсюду в клетке, дабы тот своим беспрерывным пением зов Черного Аспера заглушал. Помогало. До поры до времени. До тридцать девятого, если ничего не путаю, года. А когда в тот грустный год счавкала волшебного соловушку змея Гимель, специально вызванная Черным Ас-пером из Запредельного, тогда и присутствию Говарда Картера в физическом плане бытия конец пришел. Прохрипел доктор напоследок, как до этого и все его помощники: «Я слышу зов, он влечет меня», – да и отлетел себе благополучно куда положено. В Запредельное. В обнимку с озверевшим от неприкаянности духом.