Быть драконом - Стерхов Андрей. Страница 56

Я вытащил из его пальцев окурок, добил до фильтра, отправил щелчком в форточку и с неохотой признался:

– Одному озабоченному духу родное вернуть нужно.

– Опять взялся чужую беду отводить?! – ахнул Ашгарр.

– Имеет место быть, – подтвердил я.

– Ну ты в своем репертуаре! – Ашгарр осуждающе покачал головой. – Дух, надо понимать, не местный?

– В том все и дело.

– А подкинуть нельзя?

– Как?

– Ну, оставить где-нибудь его вещички. К примеру, на пустыре. Найдет.

– Найдет, конечно. Но только раньше какой-нибудь пацан найдет. А потом напишут в газетах, что от рук маньяка пала очередная жертва. Ты этого хочешь?

– Нет.

– Вот то-то. Нет, тут даже не вопрос – надо лично. Из рук в руки. Если у него есть руки, а нет – так в зубы. Зубы-то у всех…

– И когда стыковка на орбите?

– Если он меня сам раньше не найдет, то, думаю, завтра организовать. На рассвете.

– До первых лучей?

– Это уж как. получится.

– Неужели настолько силен, что и на свету балует?

– Настолько. Как любит говорить Чубайс, беспрецедентно.

– Не ровен час, развоплотит он тебя, – заволновался Ашгарр. – У тебя же Силы ноль.

– Ты же знаешь, я верткий, – сказал я как можно беззаботнее. – Просто так не дамся.

– Может, с тобой пойти?

– А толку? Ты же, как и я, пустой.

И эта была правда. Горькая, но правда. Больше Ашгарр ничего не сказал, лишь плечами пожал, дескать, поступай как знаешь. Не мальчик.

– Если что, о Саиде позаботься, – напоследок сказал я.

Ашгарр кивнул.

– Квартплату внес до конца года.

Ашгарр еще раз кивнул.

На том наш разговор и закончился.

Я ополоснул свою пол-литровую боевую кружку с трещиной возле дужки в виде буквы «Л» и поплелся в конуру. Свет включать не стал, но, прежде чем запрыгнуть в гамак, врубил Гребенщикова.

За день набегался так, что, едва голова коснулась подушки, сразу стал засыпать. Правда, еще слышал, как Борис Борисович дрожащим голосом пропел:

А потом уже ничего не слышал. Подумал: правильно, что Путин ему орден дал, – и тут же уснул.

Снилась мне Лера.

Нет, никакой эротики. Ничего такого. Шел самый обыкновенный черно-белый бред. И на этот раз он заключался в том, что моя отважная помощница на полном серьезе учила меня, как проигрывать на DVD-плейере старые виниловые пластинки. Она достаточно подробно и терпеливо объясняла: вот, шеф, пластинка, вот тут лоток, тут нажимаем, отсюда выезжает, аккуратно кладем, включаем, слушаем. Самое смешное, что огромная пластинка действительно умещалась на заточенном под маленький оптический диск лотке.

Чистой воды бред.

Трудно сказать, из каких кусочков пережитого собралась мозаика этой галиматьи, но одно точно – в реальной жизни я часто досадую, что старые виниловые диски пылятся на антресолях, а не крутятся на стареньких патефонах и радиолах. По сердцу мне эти черные блестящие блины. Радуют душу. А потому что живые. Иной раз достанешь из потускневшего конверта, проведешь ладонью по шершавой глади, почувствуешь всем своим естеством каждый бугорок, каждую впадину, каждую царапину – и возрадуешься. Уж больно похоже на кожу дракона в истинном его обличье. До умопомрачения похоже.

И я так скажу: виниловые борозды – это тебе не виртуальные нули и единицы, сжатые прессом актуального музыкального формата. Это реальная вещь. Настоящая. Самая что ни на есть настоящая. Как книга. Вот говорят, никакой разницы – что книга, что файл на жестком диске компьютера. Не верю. Файл стереть с винчестера – любому по плечу, раз плюнуть, а вот книгу в печь кинуть – тут не у каждого рука поднимется. Как говорится, почувствуйте разницу.

Старых винилов у меня полным-полно – с Федора Шаляпина начал собирать и на Викторе Цое закончил. Восемь огромных коробок набралось. Ашгарр время от времени порывается выбросить, но я не даю. Для меня в акте выноса на свалку вещи, которая долгие годы служила верой и правдой, присутствует элемент предательства. Буду хранить, пока не истлеют. И пусть Ашгарр всякий раз в разгар генеральной уборки называет меня барахольщиком. Переживу.

Сон я не досмотрел. В какой-то момент там, во сне, чей-то голос сказал: «Слово от Бога, цифра от дьявола», – я вздрогнул от ужаса и проснулся.

Как и планировал, проснулся ровно в полночь.

Запланировать-то запланировал, но вставать жуть как не хотелось. Лежал какое-то время с открытыми глазами, мечтая, чтобы поскорее наступил Новый год. Всегда от католического Рождества до православного устраиваю себе большие каникулы. И в этот раз устрою. Буду лежать день-деньской в гамаке, просматривая «Клан Сопрано» в переводе Гоблина, и пальцем не пошевелю. Вставать вообще не буду. Во-об-ще. Разве для того только, чтобы заглянуть в холодильник. И все. Никаких дел. К черту все дела.

Но до рождественских каникул было еще без малого полгода. К тому же обстоятельства складывались таким образом, что Нового года на этот раз для меня могло и не случиться. Поэтому досчитал до трех, приказал себе: «Рота, подъем!» и выбрался из сетки. Новый день наступил, нужно как можно быстрее избавляться от чужих артефактов. И не спать. Ни в коем случае не спать. Худо, когда дух-мститель является к тебе во сне. Во сне даже и убежать не сможешь. Развоплотит к чертовой матери, душу в клочья изорвет и за Пределы выкинет. Не соберешь.

Уже через сорок шесть минут я ломился в запертые двери третьего учебного корпуса Университета экономики и права, который по старинке именуется промеж людей «нархозом».

Стучать пришлось долго. Минут десять. Наконец фойе пересек средних лет и плотного телосложения мужик в застиранном зеленом камуфляже. Чуть приоткрыв дверь, он хмуро заметил:

– Глаза разуй, звонок увидишь.

После чего широко зевнул.

Какой голос гулкий, подумал я. Таким хорошо застольные песни петь. А вслух – помня о том, насколько обидчивы иные сторожа, – стал оправдываться:

– Извини, браток. В следующий раз обязательно позвоню. Обязательно.