Последний рубеж - Стерхов Андрей. Страница 35

«Ненавижу!» – попытался крикнуть Влад измотавшей его жаре. А получилось:

– Ыаиу!..

Как будто жабу трактором раздавили.

Разбухший язык, уже не помещаясь во рту, ворочался плохо и своим наждаком царапал нёбо. Губы потрескались, стали лопаться и шелушиться. Едкий пот затекал под защитную маску и заливал глаза. Всякий вдох набивал легкие очередной порцией стекловаты. Каждый шаг давался с таким трудом, что тянул на подвиг. Лишь в силу былых тренировок Влад сохранял сосредоточенную невозмутимость и держался.

Если верить карте (а почему ей не верить?), от обнаруженной дыры в электризуемом заграждении он намотал за девять часов шестьдесят пять километров. До Айверройока, где Влад надеялся разжиться нужной информацией, оставалось еще тридцать. Три перехода по десять. Три неслабых таких перехода по опостылевшей равнине, где нет ничего, кроме выжженной солнцем земли и времени, трудно и вязко текущего в палящем воздухе. Три перехода легкой трусцой. Дыц, дыц, дыц!.. Роняя проклятия, глотая пыль, вдыхая гарь. Гарью тянуло откуда-то с востока. Похоже, где-то там горела сухая трава.

Что касается дыры в ограждении, долго искать не пришлось. Он шел от вездехода строго на юг и обнаружил ее напротив места вынужденной остановки. Дырища оказалась знатной. Аборигены, наплевав на запретительные плакаты (исполненные, между прочим, аж на четырех языках), куда-то дели целый пролет между двумя изоляционными столбами. Испарились на раз восемь с половиной погонных метров системы ЭКП-501, в простонародье – Сетки.

Каково!

Чтоб вот так вот, не имея специальной подготовки к работе с высоковольтными установками, аккуратно управиться, – это, между прочим, особый инструментарий надо иметь. Видать, имеют, раз место не усыпано трупами людей и лошадей. Никто на Сетке не сгорел и от шагового напряжения не погиб. Чисто сработано. Чисто и с ходу – без изнуряющих организационных и технических мероприятий.

С картой Влад сверялся только на коротких привалах. Во время передвижения старался не думать о том, сколько осталось. Знал: будешь об этом думать, обязательно начнешь, путаясь и сбиваясь, считать шаги. А какой в этом толк? Помимо того что устанешь физически, измотаешь себя и психически. И неизвестно еще, что хуже. Тут не думать надо, а ногами веселее перебирать. Глядишь, и доберешься к ночи, куда наметил. Как говаривал Джон Моррис (дай Бог ему навек здоровья и до краев в его стакан!), если все время грести от одного берега, обязательно догребешь до другого. Здравая мысль. Глупо с ней спорить. А раз так, нечего мозги подсчетами парить. Греби себе да греби!

Правда, отключиться не так-то просто – ненужная мысль, что та же липучка. Но выход есть: не можешь отключиться – переключись, постарайся думать о чем-нибудь другом. О чем угодно, только не о километрах. О горячем ветре, например, которого – ищи в поле. О пыльных армейских ботах, о превратностях судьбы, о мокрых подмышках, о ставшем вязким шоколаде, о Курте… О Курте?! А почему бы и нет? Можно и о нем. О Курте Воленхейме. О человеке, под начало которого попал случайно, из-за чьей-то внезапной болезни.

И Влад, действительно – пока мысль не сбилась на что-то другое, – размышлял о покойном напарнике.

Слышал, что родился тот и вырос в Копшшоло. Есть такой промышленный центр на захолустной и вонючей Сарме. И вот верно говорят: чтобы понять человека, надо взглянуть на место, где он вырос. Видел Влад как-то раз это самое Копшшоло. Есть там на что посмотреть. Посмотреть и ужаснуться. Перекошенные бараки под латаными-перелатаными крышами, бесконечные цеха допотопных заводов, чадящие трубы теплоцентралей, свалки химических отходов, радиоактивные могильники, вонь и чад наползающих на город мусорных полигонов. Дрянь, а не город. Город Копшшоло – дрянь, а Курт – маньяк из дряни.

Натурально маньяк. Как же ему хотелось кого-нибудь убить! Нестерпимо хотелось. Все равно кого. Лишь бы.

Самое забавное, что таких, как он, по всей Большой Земле – миллионы. Ей-ей! Миллионы миллионов. Миллионы миллионов, втайне желающих кого-нибудь прикончить, обнаруживают однажды в себе такую манию и живут с ней, скрываясь и мучаясь. Не дай бог оказаться с одним из них на необитаемом острове. Они и казнь-то на электрическом стуле, и всяческие акты возмездия приветствуют вовсе не оттого, что жаждут справедливости. Какое там! Зависть, доводящая до неврозов, гложет их. Зависть, что те сумели перейти черту, а они – нет. Сводят счеты.

А за черту страсть как хочется. Им кажется… Нет, они на все сто и даже двести уверены, что там, за этой табуированной чертой, есть нечто такое, что могло бы сделать их обыденную, пустую, никчемную жизнь яркой и осмысленной. И, пожалуй, рванули бы толпой, когда бы не страх расплаты. Страх перед наказанием – единственное, что их сдерживает. Слова же не вразумляют. Нет, не вразумляют. И сколько ни говори, что нет за этой чертой ничего, кроме черного холода и липкой пустоты, они не верят. Думают, это надежный способ завладеть приставкой «сверх». На самом же деле – стать никем, навсегда утратив корень «человек». Солдат знает, солдат там был. Солдат уже не человек. Ну и пусть их, глупых! Самому бы хоть чего-то понять о себе и о мире, в котором живешь…

Ручей, на который Влад вышел к восемнадцати тридцати, оказался для него полной неожиданностью.

Сбежав с крутого склона, поросшего цепким безлистым кустарником, Влад хрустнул внизу, не сумев притормозить, попавшим под ботинок обглоданным черепом крупнорогатого скота, встал в раскоряку, а тут глядь – ручей. Течет себе такой бодрый, журчит между валунами.

Поначалу Влад огорчился – подумал, что сбился с пути. Не должно было быть в этом районе никакого ручья. Вытащил карту, развернул, проверил себя. Нет, все верно. Вот он, этот самый холм – безымянная высота 609,6. А там вон, километрах в трех, каменная гряда, флегматичным ящером ползущая на юго-восток. На карте почему-то обозначена, как Тугая Тетива. Ориентиры стопроцентные.

Он еще раз посмотрел на карту.

Е-мое!

Оказалось, что просто-напросто не заметил значка речушки, усохшей в летний сезон до ручья. Из-за того не заметил, что узкая светло-синяя лента пришлась на сгиб. Вот и причина – сгиб. Хотя, конечно, никакая не причина. То, что значок слегка затерся, опытного солдата не оправдывает. Где глаза были? На заднице? Оплошал. Стыдно. Хорошо, что это не карта минных полей и что он не в боевом рейде. Хотя кто знает, может, уже и в боевом.