Царица цикад - Стерлинг Брюс. Страница 14

Я подошел ближе. Никогда раньше мне не приходилось сталкиваться с Инвесторами лицом к лицу.

И все же спустя несколько мгновений я понял: что-то неладно. Сперва мне показалось, что виной всему игра света и тени, но затем я как следует разглядел то, что Матка сжимала в своих руках.

То был мой самоцвет с лишайником. Стиснутый с чудовищной силой ее клешнеобразными лапами, камень дал скол вдоль одной из граней. Освобожденный из своей тюрьмы, пришпоренный адским сиянием неземного освещения, лишайник тронулся в рост, расчищая себе дорогу кислотами, выделяемыми из его корней. Он вскарабкался по чешуйчатым пальцам Матки, оплел ее запястья, взорвался в пароксизме размножения и уже покрыл все тело Царицы. Она буквально сияла зеленью и золотом жадно пожиравшей все, бурлящей от жизненных сил, пушистой накипи. Этой участи не минули даже ее губы. Даже глаза.

Постояв еще немного, я снова отправился на корабль. О нас, шейперах, всегда говорят, что только в ситуациях по-настоящему стрессовых мы можем показать все, на что способны. Я вновь активировал роботов и приказал им заделать дыру во льду. Они быстро набили ее ледяными обломками, которые затем сплавили в монолит при помощи остатков энергии из моего ранцевого двигателя.

Я действовал лихорадочно, подчиняясь только своей интуиции. Но мой опыт давно научил меня доверяться ей в трудную минуту. Именно поэтому я поборол отвращение, раздел Царицу и погрузил на корабль все ее драгоценности, до последнего камешка. Уверенность, с которой я действовал, лежала за пределами обычной логики. Будущее было распростерто передо мной, словно тело прекрасной женщины, полудремлющей в сладкой истоме в ожидании объятий любовника.

Все записи Уэллспринга теперь принадлежали мне. Этот корабль был его святая святых, последним убежищем, хранимым на непредвиденный случай. Я до конца понял его чувства, и теперь они тоже стали моими.

Его мертвая рука взяла за шиворот представителей всех существовавших в Царицыном Кластере группировок и фракций и заставила их стать свидетелями пригожинского скачка. На орбите вокруг Марса уже находился новый протокластер, созданный и управляемый автоматами. Находившимся там наблюдателям пришлось беспрекословно мне подчиниться, ведь автоматы управлялись с моего корабля.

Затем к Марсу стали прибывать первые, охваченные паникой беженцы. От них-то я и узнал, какой конец был уготован Уэллспрингу самой судьбой. Вслед за обескровленным трупом Валерии Корстштадт, Уэллспринг ногами вперед покинул один из приватов Фрота. Никогда уже не суждено Валерии воздействовать на других мощью своего обаяния; никогда ее харизма уже не подчинит себе вновь членов нашей лиги. Возможно, то было двойное самоубийство. Возможно. Но, скорее всего, Валерия сперва убила Уэллспринга, а уже потом покончила с собой. Уэллспринг никогда не верил в то, что есть хоть что-нибудь, с чем ему не удастся справиться. Вызов, брошенный им безумной женщине и бессмысленному миру, был частью этой веры. Но и для него был установлен предел. Он перешел этот предел и умер. А детали, навсегда сохраненные в тайне молчаливым приватом, не играли здесь ровным счетом никакой роли.

Когда я узнал эти новости, ледяной панцирь вокруг моего сердца сомкнулся раз и навсегда. Отныне и навеки.

Когда лестероид начал свой последний путь, вонзившись в хилую марсианскую атмосферу, я включил передатчики корабля. В эфире зазвучало завещание Уэллспринга.

Это завещание было чистой фикцией. Я состряпал его, имея в своем распоряжении записанные на пленку дневники. И уж проще простого оказалось изменить свой синтезированный голос, подделать его так, чтобы он стал неотличимым от голоса Уэллспринга. Так было необходимо. Я должен был обеспечить будущее МК, Марсианского Кластера, а потому во всеуслышание объявил себя единственным наследником Уэллспринга.

Власть и могущество сами концентрировались вокруг меня, попутно обрастая самыми невероятными слухами. Говорили, что под тусклой черной оболочкой скрывается не кто иной, как сам Уэллспринг, а Ландау, подлинный Ганс Ландау, был тем самым человеком, который принял смерть вместе с Валерией Корстштадт.

Я поддерживал эти слухи. Такие легенды и мифы еще крепче объединяли Кластер. Я знал, что МК станет великой столицей, где не будет места соперничеству. Наконец абстракции начали облекаться в плоть и кровь, оживали прекрасные фантомы. МК суждено было безостановочно набирать силу. Одни только мои самоцветы служили таким надежным фундаментом для его процветания, что этому могло только позавидовать большинство картелей.

Понять – значит простить. Я простил Уэллспринга. Его ложь, его хитрость, его обманы сослужили мне куда лучшую службу, чем могла бы сослужить химера так называемой «правды». Помните? Если нам нужна точка опоры, мы должны встать в центр и найти ее в том, что нас окружает.

Я помню ту, леденящую кровь, завораживающую красоту первого столкновения. Непреклонную прямолинейность последнего полета ледяной горы. Первый лестероид был одним из многих. Но он был первым! Только тогда, когда я увидел молочно-белый всплеск на месте его встречи с поверхностью Марса, оргазмически содрогающийся фонтан пара, в который превратилась ледяная усыпальница Матки, только тогда я до конца понял то, что всегда знал мой учитель. Человек, движимый великой целью, может все. И ничего не боится. Совсем ничего.

Скрываясь под своими черными доспехами, я железной рукой правлю Полиуглеродной лигой. Члены лиги, входящие в ее элиту, стали моими советниками. Да, я помню о холоде. Но я не боюсь его больше. Мой страх перед холодом остался в прошлом. Он похоронен в нем, как похоронен теперь холод Марса под ковром бушующей зелени. Мы вдвоем, я и Уэллспринг, вырвали целую планету из объятий смерти. Теперь я остался один. Но я не боюсь холода.

Ни капельки не боюсь.