Глубинные течения [Океан инволюции] - Стерлинг Брюс. Страница 15

8. Путешествие продолжается

Вычистив посуду, я снова решил прогуляться в город, но на полдороге к лифту встретил рассыльного от Меркля. Девственно-черная маска выдавала, что парень ни разу не был в море. Я расплатился и вернулся на камбуз. С помощью проволочного ершика и песка я, как смог, отскреб самогонный аппарат от остатков жира, залил в него эль и приступил к перегонке.

Однако, вскоре я проголодался и решил, что для первого раза вполне достаточно. Бутылку с мерзким зельем я спрятал в буфет. Оставалось радоваться, что пробовать мне его не обязательно. На этот раз я добрался-таки до лифта и, пока он неспешно взбирался по стене утеса, следил, как уставшее за день солнце оседает за горизонт. Край восточной стены кратера искрился в последних лучах, на лиловом небе проглянули звезды.

Межзвездная встретила меня светом неоновых вывесок (вернее, не неоновых, а биолюменисцентных — использование электричества в рекламных целях запрещалось законом). Под окнами борделя с полдюжины поддатых китобоев играли в слона, из дверей кабаков вырывалась громкая музыка — гудение тромбонов, заглушаемое натужным визгом сушняцких корнетов. Переступив через бормочущего во сне моряка торгового флота, я заозирался в поисках местечка поспокойнее. Особенно выбирать не приходилось, и я завернул в крохотную забегаловку, облюбованную местными старичками.

Техники, необходимой для продления жизни за пределы хотя бы одной сотни лет, на планете не было — обычное дело для культур с жесткими ограничениями на технологию. Девяносто лет — предел для среднего сушнеца, и седоноздрые ходячие развалины, в компании которых мне пришлось ужинать, служили наглядным тому подтверждением.

Хоть жители и мерли как мухи, общая численность населения оставалась более-менее стабильной на протяжении вот уже четырех веков. Стариков еле успевали распихивать по крематориям, однако практически каждый из них ухитрялся так или иначе обзавестись прямым наследником. Инопланетные социологи до сих пор спорят о влияниях, оказываемых недостатком детей на сушняцкую культуру. С другой стороны, на некоторых планетах из тех, где отсутствует контроль над рождаемостью, средняя продолжительность жизни (аборты не в счет) достигает от силы двадцати лет — детская смертность там невероятно высока. Для остальных же последнюю черту подводят страх перед будущим и подсознательная тяга к смерти — в глубине души все мы стремимся умереть…

Но мне-то торопиться некуда, думал я, салютуя гнутой вилкой блюду кальмаров в тесте, отменный вкус которых не могли испортить даже косые взгляды завсегдатаев в мою сторону — видно, и для подобных ископаемых инопланетчик казался диковиной. Может, завести для маскировки парик на нос? Впрочем, не выйдет — веки у меня слишком нежные, тут и накладные ресницы не помогут… Поужинав, я спустил часть денег в казино — как раз столько, чтобы развлечься и не жалеть об этом, потом нашел гостиницу, достаточно чистую, отказался от предложенной управляющим грелки и собрался поспать. Не тут-то было: ватага бухих матросов то и дело возникала у меня под окнами, горланя похабные куплеты. Я так и не понял — то ли они маршировали вокруг квартала, то ли всякий раз выступал новый хор — могу лишь засвидетельствовать, что петь ни один из них не умел. Порядком намучившись, я так приложился к пакету Калотрика, что в ушах забил набат, а сознание умчалось куда-то в облаке синего пламени. Проснулся я поздно. На улице стоял невообразимый гвалт — «Выпад» угораздило прибыть в канун местного фестиваля, одного из самых значительных в году — Дня Плодородия. Празднество открывал борцовский турнир — забава не в моем вкусе, так что я предпочел спокойно позавтракать в баре при гостинице. Затем заглянул еще в пару мест, и к полудню еле держался на ногах. У дверей очередной пивной меня перехватила белокурая девица, предлагавшая по случаю праздника скидку. С необычной для сушнецов предупредительностью она пообещала ради меня даже подровнять шерсть в носу.

Предложение заманчивое. Просила она немного, выглядела опрятно, особенно не навязывалась… К тому же я пробыл в море целых два месяца! Однако общение с Далузой, похоже, разбередило во мне страсть к мазохизму.

Протянув девушке монету в три монума, я попросил оставить меня в покое. Как на грех, я совсем забыл об известной неприязни сушнецов к благотворительности — она наотрез отказалась брать деньги просто так. И тогда, руководствуясь какой-то безумной пьяной логикой, сейчас уже необъяснимой, я попросил ее разыскать матроса Мерфига с «Выпада» и передать ему извинения от Джона Ньюхауза.

— Извинения за что? — спросила она.

— Считаю до трех, — пригрозил я. — Или ты отправляешься выполнять мое поручение, или я отправлю жалобу в твою гильдию. — Блондинка поспешно ретировалась. К тому времени на улицах начался парад. Этот вид развлечений тоже не вызывал у меня особого энтузиазма. Но доза в четверть пипетки исправила положение — я задержался на углу и принялся изучать цветные пятна, проплывающие мимо. Толком разглядеть что-нибудь не удавалось, помню только, как дюжина сушнецов, наряженная в костюм громадного черного кита, долго выплясывала передо мной, смешно болтая ногами. А может, мне это просто померещилось. Достигнув нужного состояния, я продолжал поддерживать равномерное свечение небольшими порциями Пламени.

Проголодавшись, я добрел до уличного мангала и умял несколько шашлыков под аккомпанемент невероятно большого и еще более бездарного оркестра. «Выпад» выходил на следующее утро; у меня оставалось еще немного времени — по крайней мере, до полуночи. В голове постепенно прояснилось, но я вовремя исправил это очередной дозой. По улице, что-то распевая в унисон, теперь тянулись толпы горожан в одинаковых розово-голубых костюмах. Будь я трезв, зрелище было бы совершенно непереносимым.

О Далузе мне до последнего момента удавалось не вспоминать, но мысль о том, что скоро меня снова запрут в эмоциональной скороварке корабля, ввергла меня в уныние. За ним последовали тошнота, безысходность, потерянность и слабость. Перед глазами встало разрушенное лицо Далузы. Мне показалось, будто из меня тянут жилы, причем от меня уже ничего не зависит, более того — от моих бессмысленных метаний может стать только хуже…

— Э, да ты, похоже, перебрал Пламени, — сказал я сам себе.

Неподалеку проворный хозяин какой-то распивочной устроил торговлю прямо на улице. Я заказал кружку; пиво, лишь немного отличавшееся по крепости от воды, тем не менее, обладало одним неоспоримым достоинством — его можно было выпить много.

После пятой, примерно, кружки, я обнаружил себя в жужжащей электричке, едущей в сторону северных доков. Оттуда ходили паромы к остальным островам Пентакля. Поезд тащился со скоростью миль шесть в час — обычный пешеход при желании мог бы передвигаться быстрее. Мне сразу захотелось выскочить наружу и подтолкнуть его, но я заставил себя расслабиться и откинулся на спинку обитого китовой шкурой сиденья. Сделал я это несколько неловко, задев соседку — почтенную матрону в платке, чью явную неприязнь к матросам мое инопланетное происхождение только усиливало.

Вагончик — тесная коробка из металла и пластика — вмещал не больше четырех человек; с обеих сторон двери приткнулось по лавке; одна по ходу поезда, другая — против. Я теперь протрезвел достаточно, чтобы увидеть, что два сидящих передо мной торговца в полосатых пиджаках вызывающе меня разглядывают. Сделав вид, что ничего не заметил, я отвернулся к окну, свесив одну руку наружу (на стеклах сэкономили: на Сушняке дождей не бывает).

Здешние закаты впечатляют, размышлял я на обратном пути. Поезд возвращался из доков, почти все места заняли рыбаки, большей частью — ловцы креветок с положенными их гильдии завитыми в кольца и напомаженными усами. Солнце скрылось; ломаная граница тьмы медленно поползла по восточной стене кратера. Вчера я не смог в должной мере насладиться этим зрелищем — у подножия утеса взвешенная в воздухе пыль скрадывала детали и придавала свету розовый оттенок.