Глубокий Эдди - Стерлинг Брюс. Страница 5

Он снова поглядел на Сардинку, усмехнулся ликующе и внезапно понял, кто она есть на самом деле. Сгорбленная под грузом забот функционер женского пола сидит напряженно в хвосте автобуса.

– А где мы, собственно, сейчас? – спросил он.

– Едем по Данцигерштрассе на юг к Альштадту, – ответила Сардинка. – Старому центру города.

– Да? А там что?

– Картофель. Пиво. Шницель. То, что ты хотел съесть.

Автобус остановился, и с остановки в него ввалилась толпа топающих и толкающихся буянов. На противоположной стороне улицы трое полицейских возились со сломанной камерой наблюдения за уличным движением. Копы были затянуты в полновесные розовые бронескафандры.

Эдди слышал где-то, что вся экипировка брошенной на подавление уличных беспорядков европейской полиции розового цвета. Считалось, что этот цвет успокаивает.

– Не особенно-то тебе весело приходится, да, Сардинка?

Она пожала плечами:

– Мы с тобой разные люди, Эдди. Я не знаю, что ты везешь Критику, да и знать не хочу. – Одним полосатым пальцем она поправила специфик, таким жестом классные дамы поправляют очки. – Но если ты не сможешь выполнить свою работу, это в самом худшем случае будет означать значительную потерю для культуры. Я права?

– Наверное, да. Конечно.

– Но если я не выполню свое задание, Эдди, что-то реальное может случиться на самом деле.

– Надо же, – уязвленно отозвался Эдди.

Давка в автобусе становилась гнетущей. Эдди встал и предложил свое место в коконе едва держащейся на ногах старушке в осиянном блестками комбинезоне для вечеринки.

Сардинка тогда неохотно тоже поднялась и начала пробиваться вперед по проходу. Потащившись за ней, Эдди ободрал голень о толстые подошвы зверских сапог пьяного, развалившегося в соседнем коконе.

Сардинка остановилась как вкопанная, чтобы обменяться парой тычков локтями с норвежским камикадзе в рогатой бейсболке, и Эдди прямо-таки врезался в нее. И тут понял, почему встречные так стремились поскорей освободить Сардинке проход: в ткань ее плаща были вплетены керамические волокна, так что на ощупь она напоминала наждачную бумагу. Он дернулся, поймал одной рукой ременную петлю.

– Ладно, – выдохнул он в лицо Сардинке, покачиваясь перед ней специфик в специфик, – если каждому из нас так неприятно общество другого, почему бы нам не покончить со всем? Дай мне сделать то, зачем я приехал. Тогда я заберусь тебе под юбку, – он умолк, сам шокированный своими словами, – я хотел сказать, отцеплюсь от твоей юбки. Извини.

Она не заметила.

– Ты свое задание выполнишь, – сказала она, сама цепляясь за собственную петлю. Они стояли так близко друг к другу, что Эдди чувствовал прохладный ветерок от кондиционера, вырывающийся из-за воротника ее плаща. – Но на моих условиях. В то время, в какое я укажу, в тех обстоятельствах, какие мне удобны. – Она намеренно отказывалась встречаться с ним взглядом, голова ее покачивалась из стороны в сторону, словно от тяжкого смущения. Эдди сообразил, что она методично сканирует лица всех пассажиров в автобусе.

Она выделила ему мимолетную рассеянную улыбку:

– Не обращай внимания, Эдди. Будь хорошим мальчиком и повеселись в Дюссельдорфе. Просто дай мне делать мою работу, идет?

– Ладно, идет, – пробормотал Эдди. – Правда, я счастлив, что попал тебе в руки.

Ему, похоже, никак не удавалось покончить с двусмысленными намеками. Они словно слюна собирались у него во рту, выскальзывая из подсознания.

За стенами автобуса сияли сверкающие координатные сетки многоэтажек Дюссельдорфа, разношерстные облатки извечной тайны. Столько человеческих жизней за этими окнами. Люди, которых он никогда не встретит, никогда не увидит. Жаль, что он все еще не может позволить себе фотоаппарат с оптическим прицелом.

Эдди прокашлялся:

– А что он сейчас делает? Я имею в виду Культурного Критика?

– Встречается с агентами на явке. Он повидает уйму народа за время Переворота. Это, знаешь ли, его работа. Ты лишь один из многих, кого он привез – извини, заставил приехать – в это время в это место. – Сардинка помедлила. – Хотя по потенциальной угрозе ты в первой пятерке.

Автобус останавливался снова и снова. Толпа все прибывала, дергаясь, пихаясь и выбивая друг другу коленные чашечки. В хвосте вспыхнула было потасовка, но была задушена, не успев по-настоящему разгореться. Пьяная женщина попыталась без особого успеха сблевать из окна. Сардинка мрачно удерживала свою позицию еще несколько остановок, потом начала наконец пробиваться к дверям.

Автобус притормозил, и внезапный порыв массы тел вынес их на улицу.

Они прибыли к длинному подвесному мосту над широкой, залитой лунным светом рекой. Из конца в конец парящие в небе кабели моста были увешаны, словно перед вечеринкой, гирляндами подмигивающих лампочек. По всему мосту раскинулся блошиный рынок, торговцы сидели по-турецки на светящихся матах и весьма бойко торговали всяческим хламом для туристов. Дальше почти в самой середине моста уличный жонглер в компьютерных перчатках подбрасывал на высоту третьего этажа горящие факелы.

– Господи, ну и красивая же река, – сказал Эдди.

– Рейн. Это мост Оберкасселер.

– Великий Рейн. Ну конечно, конечно. Впервые вижу Рейн. А пить из него безопасно?

– Разумеется. В Европе все цивилизованно.

– Так я и думал. Даже пахнет приятно. Пойдем выпьем немного рейнского.

Вдоль берега тянулись муниципальные сады: мускатные виноградники и огромные педантично-аккуратные клумбы блеклых цветов. Не знающие усталости роботы-садовники обрабатывали их сезон за сезоном хирургическими лопатами. Эдди наклонился над кромкой воды и зачерпнул пригоршней волну от прошедшего мимо катера на воздушной подушке. В лунной лужице у себя в горсти он увидел собственное защищенное окулярами специфика лицо. На глазах у Сардинки он отпил немного воды, а остальное выплеснул как возлияние духу сего места.

– Вот теперь я счастлив, – объявил он. – По-настоящему счастлив.

К полуночи он уже отработал четыре пива, два шницеля и тарелку жареной картошки. Картошкой оказались жаренные в масле картофельные чипсы с подливкой из яблочного соуса. Моральный дух Эдди вознесся к небесам, стоило ему положить в рот первый из них.