Безмолвная честь - Стил Даниэла. Страница 2

— Дочерьми тоже можно гордиться, Хидеми-сан, — мягко возразил Масао, и жена с изумлением взглянула на него.

Она считала бы позором производить на свет одних дочерей.

Выросшая в Аябе, Хидеми была глубоко убеждена, что ценность для мужа представляют только сыновья.

В последующие месяцы молодые супруги не только стали добрыми друзьями, но и полюбили друг друга.

Масао по-прежнему был нежным и внимательным, его глубоко трогало множество почти незаметных проявлений заботы со стороны жены. Масао всегда ждала вкусная еда, искусно составленные букеты свежих цветов оживляли токонома — нишу, где висел расписной свиток, самое важное и ценное украшение дома.

Хидеми вскоре узнала, что нравится и не нравится мужу, и ревностно старалась избавить его от малейших поводов для раздражения. Она была идеальной женой, и со временем в Масао все сильнее вспыхивала радость — оттого что он нашел Хидеми. Она по-прежнему робела, как до свадьбы, но Масао чувствовал, что мало-помалу Хидеми привыкает к нему, осваивается в его мире. Чтобы угодить мужу, она даже заучила десяток английских фраз — вечерами, когда они ужинали вместе, Масао беседовал с ней только по-английски. Он часто рассказывал жене о своем брате Такео, живущем в Калифорнии. Такео не мог нарадоваться своей работе в университете, он только что женился на кибей — девушке, которая родилась в Штатах в японской семье, но образование получила в Японии. В письмах Такео сообщал, что его жена — медсестра, что ее зовут Рэйко, а ее семья родом из Токио. Уже не раз Масао мечтал о том, как он повезет Хидеми в Калифорнию, в гости к брату, но пока мечты оставались неосуществимыми. Масао был слишком занят в университете, и, несмотря на успешную карьеру, с деньгами пока было негусто.

Хидеми ничего не сказала мужу, когда поняла, что ждет первенца, и, согласно обычаю и наставлениям матери, с момента, когда беременность стала заметной, перевязывала себе живот. Масао узнал об этом только в начале весны, когда супруги занимались любовью — как всегда, весьма благопристойно. Хидеми до сих пор стеснялась. Заподозрив, что жена беременна, Масао спросил ее об этом, и Хидеми долгое время молчала. Наконец, густо покраснев, едва заметно кивнула.

— Значит, да, малышка? Это правда? — Масао бережно взял ее за подбородок и повернул к себе, продолжая улыбаться. — Почему же ты мне ничего не сказала?

Хидеми не смогла ответить. Она смотрела в глаза мужу и молилась, чтобы не покрыть себя позором, подарив ему дочь.

— Я… я каждый день молюсь, Масао-сан, чтобы родился сын… — прошептала она, тронутая мягкостью и добротой мужа.

— Я буду рад и дочери, — честно признался Масао, ложась рядом и погружаясь в мечты о будущем. Его привлекала мысль о детях — особенно детях от Хидеми. Она была так прекрасна и мила, что Масао не мог вообразить себе ребенка прелестнее, чем его дочь, похожая на свою мать. Но Хидеми" казалось, была потрясена его словами.

— Не надо так говорить, Масао-сан! — Она опасалась даже думать об этом, чтобы вместо долгожданного сына не родить дочь. — У вас должен быть сын!

Она так непреклонно настаивала на своем, что Масао изумился. Впрочем, редкие мужчины в Японии одинаково радовались появлению и сыновей, и дочерей. Масао считал, что традиционная одержимость иметь одних сыновей совершенно нелепа. Ему была приятна мысль о дочери, которую он сможет научить мыслить и рассуждать по-новому, избавит от тяжести уз древних обычаев. Масао нравились приятные, старомодные манеры Хидеми, но вместе с тем он радовался, когда жена интересовалась его современными идеями и убеждениями. Именно это привлекало его в Хидеми. Она снисходительно относилась ко всем новомодным идеям мужа, интересу к мировой политике. Возможно, Хидеми не воспринимала слова мужа всерьез, но всегда с любопытством слушала его рассказы. Возможность пробудить такое же любопытство в ребенке и вырастить его приверженцем всего нового пленила Масао.

— У нас будет самое современное дитя, Хидеми-сан, — с улыбкой произнес он, поворачиваясь к жене, и Хидеми отвернулась, вспыхнув от смущения. Иногда, когда он заводил разговор о деликатных предметах, на Хидеми вновь нападала робость. Она искренне любила мужа, не в силах выразить свою любовь словами. Она считала Масао самым умным, чудесным и утонченным супругом, какого могла бы только пожелать. Хидеми нравилось даже слушать, как он говорит с ней по-английски, как бы мало она ни понимала. Она была совершенно очарована супругом.

— Когда родится малыш? — спросил вдруг Масао, поняв, что еще не выяснил самого главного. Год начался на редкость бурно — особенно в Европе, где французская армия оккупировала Рур в отместку за отсрочку военных репараций со стороны Германии. Но теперь новости мировой политики поблекли для него по сравнению с новостью о будущем первенце.

— В начале лета, — тихо отозвалась Хидеми, — думаю, в июле.

В июле исполнялся ровно год со дня их свадьбы. К тому же лето было самым подходящим временем для появления на свет ребенка.

— Я хочу, чтобы ты рожала в больнице, — заявил Масао, взглянув на жену, на лице которой немедленно появилось упрямое выражение. Теперь, спустя восемь месяцев после свадьбы, Масао успел хорошо изучить жену. Несмотря на снисходительность к современным манерам мужа, в некоторых вещах она не собиралась уступать ни на йоту. Когда речь шла о семейных делах, Хидеми с поразительной решимостью и упорством цеплялась за древние обычаи.

— Это ни к чему. Мать и сестра приедут и помогут мне.

Ребенок родится здесь. Если понадобится, позовем священника. :

— Малышка, тебе нужен не священник, а врач.

Хидеми не ответила. У нее не было желания проявлять неуважение к мужу или спорить с ним. Но когда подошло время родов и Масао стал упорствовать в своем решении отвезти жену в больницу, она горько расплакалась.

Мать и старшая сестра Хидеми приехали в июне, как и предполагалось, и оставшееся до родов время гостили у молодых супругов. Масао не возражал против этого, но по-прежнему хотел, чтобы за Хидеми присматривал врач, а ребенок появился в больнице Киото. Масао уже давно понял, чего боится Хидеми: ей не хотелось покидать дом, не хотелось показываться врачу. Тщетно Масао пытался переубедить жену или ее мать, что это будет лучше для самой Хидеми. Мать Хидеми лишь улыбалась и относилась к Масао так, словно ему в голову взбрела немыслимая причуда. Сама она рожала шесть раз, но выжило только четверо детей. Один родился мертвым, другой умер от дифтерии в младенчестве. Мать Хидеми, как и ее сестра, разбиралась в подобных делах. У сестры Хидеми было уже двое детей, и ей приходилось немало помогать роженицам.

Проходили дни, Масао постепенно понимал, что ему не переубедить упрямых женщин, и с беспокойством наблюдал, как растет живот Хидеми и как досаждает ей летняя жара.

Каждый день мать заставляла ее следовать обычаям, чтобы облегчить роды. Они посещали храм и усердно молились; ели традиционные блюда. Днем Хидеми подолгу гуляла с сестрой. А по вечерам, когда Масао возвращался домой, Хидеми встречала его вкусным ужином, прислуживала ему и выслушивала принесенные мужем новости. Но единственной новостью, которая сейчас интересовала Масао, было здоровье Хидеми. Она казалась такой маленькой, а ее живот — огромным. Думая о молодости и хрупкости жены, Масао не на шутку тревожился.

Ему хотелось иметь ребенка от Хидеми, но теперь, когда пришло время, его ужасала мысль о том, что это желание может стоить Хидеми жизни. Он без конца говорил об этом с тещей, и та уверяла, что женщины созданы, чтобы рожать детей, что с Хидеми все будет в порядке — даже без вмешательства врачей. Большинство женщин во всем мире по-прежнему рожали дома, и мать Хидеми твердо придерживалась давних обычаев, несмотря на все доводы Масао о преимуществах больниц.

С каждым днем он тревожился все сильнее, пока наконец в конце июля, вернувшись с работы днем, не обнаружил дом непривычно опустевшим. Хидеми не ждала его у дверей, как обычно, ее не было ни в комнате, ни у маленькой, сложенной из кирпичей печки в кухне. В доме стояла тишина.