Благословение - Плейн Белва. Страница 18

У нее пересохло в горле.

– Нет? Что они хотят тогда?

– Они думают, они говорят, мы слишком молоды.

– Это правда. Мы молоды. – Она говорила уверенно. – А что насчет… мы можем назвать это маленьким осложнением? Или это неважно?

Теперь он повернулся к ней. В сером полумраке она смогла разглядеть беспомощное выражение на его лице.

– Дженни, не надо иронии. Ты не представляешь, что мне пришлось вынести.

Она мгновенно смягчилась, почувствовав его настроение.

– Извини меня. Но как с этим? Что нам делать?

– Они считают, тебе следует… избавиться от этого. Я объяснял, как ты относишься к этому, но ты знаешь, в этом есть смысл, Дженни. Я думаю, так лучше. Они убедили меня. В этом действительно есть смысл.

– Они убедили тебя, – повторила она. – Они думают, в этом есть смысл. В то время как это касается только меня. Какое отношение они, или ты, имеют ко мне, к моему телу?

– Дженни, дорогая, послушай. Ты даже не можешь представить, на что это было похоже. Такая ярость. У меня ушло два дня только на то, чтобы заставить их перестать ругать нас и поговорить. Мама была вся в слезах. Я никогда не видел ее такой, разве что, когда умерла ее собственная мать. – И он снова повторил: – Ты не можешь себе представить.

– О, да, я могу представить, но что от этого меняется? Они указывают мне, что делать с моим собственным телом. – Она начала плакать. – Питер, я говорила тебе, я не могу заставить себя сделать это. Я не хочу ребенка, я не люблю его, но я сказала тебе – и я говорю тебе это опять – я не смогу убить его.

– Но подумай! Через несколько лет мы поженимся, и у нас будет столько детей, сколько ты захочешь. Ты же хочешь закончить колледж и поступить на юридический факультет? Где же взять столько денег, если мы поженимся сейчас?

– Ты же говорил, что они богатые, и они помогут. Ты говорил так.

– Да, я думал так. Но я не могу вытягивать у них то, что они не хотят давать, понимаешь?

Он опустил голову на руль.

– О, Боже! – простонал он. Затем он снова повернулся к ней. – Мой отец хочет дать тебе все, что пожелаешь, чтобы все прошло благополучно. И даже больше. Все, что ты хочешь, – сказал он. Совершишь путешествие в Европу, Рим, Париж. Накупишь вещей. Отдохнешь сама и все обдумаешь. Он даст тебе столько, сколько ты захочешь.

Дженни охватила такая ярость, какую ей еще не доводилось испытывать. Ее просто трясло от злости, она чувствовала, что может даже убить. И она ударила кулаком по щитку.

– Он думает, кто я? Проститутка, с которой можно расплатиться поездкой в Европу? Ты понимаешь, что ты говоришь? Он предлагает мне какие-то каникулы, когда я прошу любви, помощи, участия…

– Дженни! У тебя есть любовь! Я люблю тебя, ты же знаешь это. Как ты можешь так говорить?

– Как можешь ты, неужели они убедили тебя тоже? Я – проститутка и для тебя тоже?

– Не произноси это слово. Оно грязное, отвратительное.

– Не указывай мне, какие слова выбирать! Я буду говорить то, что хочу. Я могу сейчас сказать тебе, что там произошло. Я даже слышу все и вижу так ясно, как будто стояла там за дверью. Твоя мать – это ледышка… Ты думаешь, я не знаю, чего она хочет? Девушку, как та воображала – как там ее зовут? Анна Рут или Рут Анна или как-нибудь еще? «Наша дружба передается из поколения в поколение, ты знаешь. И разве не чудесно было бы, если молодые люди обручатся? Тайная любовь – мы никогда и не догадывались». Да, все было бы совершенно по-другому, если бы я была мисс Старинного Рода, вместо Мисс Никто. Тогда не было бы никаких разговоров об аборте, только свадьба на скорую руку под деревьями в вашем саду. Нет, простите меня, в саду Мисс Старинного Рода. Уверена, что он у нее есть. Ничего, если и ребенок, конечно, родится семимесячным, этакая крошка. – Ее голос перешел в крик.

– Господи, Дженни, нет! Все совсем не так!

– Конечно, так! Каждому идиоту это ясно. Я поняла это в то мгновение, когда вошла в дверь. А ты – ты позволил промыть себе мозги. Ты, сильный, смелый мужчина, который собирался заботиться обо мне. «Не волнуйся, дорогая, я позабочусь обо всем»

Питер повернул ключ зажигания, и дворники начали очищать ветровое стекло.

– Нет смысла продолжать разговор, если ты собираешься только кричать на меня, Дженни. У нас возникли осложнения, и криком здесь не поможешь.

Она замолчала, пытаясь взять себя в руки. Затем она что-то вспомнила.

– Ты случайно не видел свою тетю Ли?

– Да, я заезжал к ней.

– А! И что она сказала?

– Сейчас расскажу тебе. Она считает, что нам нужно пожениться. Ты понравилась ей. Она сказала, что даст нам денег.

– Она? – у Дженни округлились глаза. – Но почему, это так чудесно с ее стороны!

– Ну, она такая. Романтичная в душе. Довольно-таки забавно для лесбиянки, когда подумаешь об этом.

– Жестоко говорить так.

– Я не хотел, чтобы звучало жестоко. Просто это поразило меня.

– А она сможет дать нам достаточно?

– Дженни… я не смогу ничего взять от нее, неважно, много или мало. Мои родители будут в ярости. Они разозлились, когда я сказал им.

– Почему? Если они не хотят помочь, я думала, они будут рады, если кто-то еще сделает это вместо них.

– Это длинная история. Она имеет обыкновение вмешиваться. Мне об этом вообще не следовало бы ничего говорить.

– Им или мне? Он вздохнул.

– Полагаю, всем.

Но ей он сказал, был достаточно честным, чтобы рассказать все, и она смягчилась.

– Ох, Питер, что же нам делать?

Дворники на стекле вторили: делать, делать, делать. Он повернул ключ, и дворники остановились.

– Что нам делать? – повторила она.

– Я не знаю. – Он смотрел на дождь.

Мрак заполнял автомобиль. Вспышка гнева и злости совсем обессилили ее. Если бы она могла только уснуть, подумала она, уснуть и проснуться, и чтобы ничего не было. И она тоже уставилась на мрачную, мокрую улицу. Стены домов, смотревших друг на друга с обеих сторон, делали из улицы тоннель, длинный темный тоннель без света в конце.

Питер прервал молчание.

– Если бы ты сделала аборт, то все было бы решено. У нее перед глазами снова возникла та картина, что-что красное, цвета крови, острое стальное жало и – конец. Она вздохнула.

– Ты просто боишься? – мягко спросил он.

– Боюсь ли боли? Ты же знаешь, что нет. Несколько лет назад у нее был сложный перелом руки, и она стойко переносила боль, как ей сказали. Она знала это. Кроме того, рождение ребенка едва ли менее болезненно.

– Что же тогда? Ты можешь объяснить мне?

– Я уже пыталась объяснить тебе, как могла.

– Это же всегда делается и делалось. Причем совершенно безопасно, хотя бы и незаконно. Существуют безопасные места, компетентные доктора.

Она тихо повторила:

– Может, я так воспитана. Я не могу сделать этого. Мои родители правоверные…

Теперь Питер перебил ее. Пришла его очередь разозлиться:

– Твои родители! Ты не смогла даже сказать им об этом! Ты испугалась сказать им. В конце концов, я-то поговорил со своими.

– Я уже рассказала тебе об этом тоже.

Мама на кухне, раскладывая мороженое: «Все, чему мы учили тебя, выброшено, как мусор». Дженни снова охватила злость.

– Ты не хочешь понять. Я не могу даже говорить об этом со своими родителями. Почему мы не поженимся, Питер? Мы справимся как-нибудь. Твой отец поможет. Он не позволит нам умереть с голоду. Мои родители тоже что-нибудь сделают…

– Мой отец предложит мне бросить колледж и идти работать.

– Он не сделает этого!

– Не сделает он? Да ты не знаешь его. У него принципы.

– Принципы! Ради чего же они?

– Я объясню тебе. Они скажут, если человек достаточно взрослый, чтобы завести ребенка, то он достаточно взрослый, чтобы содержать его.

– И они сказали так, да? И ты поверил им?

– Ты должна признать, что в этом есть смысл.

– Смысл да, но не сердце. В этом нет сердца. Холодный, холодный расчет, – сказала она, стиснув зубы. – Да, если бы у моего отца был не кафетерий… Ты думаешь, я не заметила выражения лица твоей матери, когда я сказала ей об этом? Лицо, как у акулы.