Дар - Стил Даниэла. Страница 29

— Энни была самая милая девочка на свете, с огромными голубыми глазами и пшеничными волосами. Она походила на маленького ангела, какими украшают верхушку рождественской елки… а иногда она напоминала настоящего дьяволенка. Энни ходила за мной по пятам и очень любила меня дразнить. Совсем незадолго до ее смерти мы сделали огромного снеговика…

Глаза Томми наполнились слезами, и он встряхнул головой. Он в первый раз разговаривал с кем-то о своей покойной сестре, и разговор этот давался ему нелегко. Мэрибет это прекрасно видела.

— Мне ее очень не хватает, — сказал он дрогнувшим голосом, и Мэрибет нежно коснулась его руки своими тонкими и нежными пальцами.

— Не надо стесняться слез… конечно, ты по ней скучаешь. Она долго болела?

— Всего два дня. — Как только Томми начал изливать ей душу, ему сразу стало легче. — Мы думали, что у нее заурядный грипп или простуда. А это был менингит. Врачи ничего не смогли сделать. Она просто ушла. Я не перестаю думать о том, что это я должен был умереть. То есть я хочу сказать, почему она?

Почему этот ласковый, веселый, ни в чем не повинный ребенок должен был погибнуть? Ей было всего пять лет, она никому не причинила вреда, только приносила всем радость. Когда Энни родилась, мне было десять лет, и я хорошо помню, какой она была смешной, забавной и очень хорошенькой.

Томми улыбнулся, вспомнив свою сестренку, и придвинулся поближе к Мэрибет, положив удочку на теплый песок перед собой. Как ни странно, ему было приятно говорить о ней — он как будто возвращался в счастливое и недолговечное прошлое. Было удивительно, что Томми не испытывал при этом боли, отчаяния — только тихую, светлую грусть.

Он еще ни разу ни с кем не говорил об Энни и ее смерти — все старались избегать этой темы, а с мамой или папой такой разговор был просто немыслим.

— Наверное, твоим родителям очень тяжело пришлось, — сказала Мэрибет с несвойственной ее возрасту мудростью. У нее вдруг появилось впечатление, что она знала их.

— Да уж. Когда она умерла, жизнь остановилась. Отец с матерью почти перестали друг с другом разговаривать, да и со мной тоже.

В доме, где раньше всем нам было так хорошо, стало просто невыносимо. Все молчат, никто никуда не ходит, никто больше не улыбается. Они никогда о ней не говорят. И вообще ни о чем не говорят.

Мама перестала готовить, хотя раньше баловала нас вкусными вещами, отец приходит с работы не раньше десяти часов вечера. Знаешь, кажется, что мы не можем находиться дома, потому что там нет Энни. Осенью мама выходит на работу. Понимаешь, все как будто застыло после того, как она умерла. Это не только ее смерть, но и наша. Я терпеть не могу возвращаться домой. Там так темно и тяжело…

Я даже мимо ее комнаты пройти не могу — там совсем пусто.

Мэрибет молча слушала, вложив свою ладонь в его; оба они смотрели вдаль, на спокойную гладь озера.

— А когда ты думаешь о ней, ты чувствуешь, что она где-то рядом? — спросила Мэрибет, пытаясь разделить с ним его боль, будто она тоже знала эту ушедшую в небытие девочку.

Энни просто стояла у Мэрибет перед глазами — маленький ангел, которого Томми так любил. Да, она теперь могла понять, какую пустоту он испытывал, когда потерял ее.

— Иногда. Временами, по вечерам, я разговариваю с ней. Наверное, это глупо, но мне порой кажется, что она слышит меня.

Мэрибет кивнула. Она точно так же разговаривала в трудные минуты со своей умершей бабушкой, и это успокаивало ее.

— Я уверена, что Энни слышит тебя, Томми. Она не могла совсем покинуть тебя, раз вас связывала такая любовь, поверь мне. Может быть, она сейчас счастлива… может быть, некоторые люди и созданы для того, чтобы сопровождать нас не всю жизнь, а только какой-то короткий промежуток… Может быть, они только проходят мимо нас… и заканчивают свои земные дела раньше, чем мы. Им не нужно годами стараться, чтобы чего-то достигнуть. Они остаются с нами только на некоторое время, как будто…

Мэрибет замялась, пытаясь найти единственно верные слова. Ей приходилось много размышлять над этим, особенно в последнее время.

— Знаешь, Томми, некоторые люди появляются в нашей жизни только для того, чтобы что-то дать нам — какой-то дар, знак судьбы, урок, который мы должны усвоить. Маленькая Энни научила тебя многому, я уверена… любви, умению дарить, заботиться о ком-то… и это был ее подарок тебе. А потом она покинула тебя, исполнив свое земное предназначение. Понимаешь? Может быть, ей просто не нужно было оставаться на этой земле дольше.

Энни отдала свой дар и стала свободной. Она была особенным человеком… и ее дар ты никогда не утратишь.

Томми кивнул, пытаясь воспринять неожиданную мудрость ее слов. То, что она говорила, было правильно и точно, но ему от этого не становилось легче. Однако разговор с Мэрибет заставил его по-новому взглянуть на многие вещи. Казалось, она действительно понимала, что ему пришлось пережить.

— Я бы хотел, чтобы сестренка не покинула нас так рано, — вздохнул он и с улыбкой добавил:

— Я бы хотел, чтобы она познакомилась с тобой. Она бы много чего поведала мне о том, нравишься ли ты мне, красивее ты других или нет и нравлюсь ли тебе я. Энни всегда высказывалась, когда ее не спрашивали. Очень часто она меня просто из себя выводила своими суждениями.

Мэрибет улыбнулась и пожалела о том, что никогда не увидит его сестру. Но ведь если бы Энни была жива, она вряд ли встретила бы Томми. Он явно не ходил бы в ресторан по три-четыре раза в неделю, а обедал бы дома, в кругу своей семьи.

— А что бы она сказала про нас? — улыбнулась Мэрибет.

Ей начинала нравиться эта игра. Сидеть на песке рядом с симпатичным и милым ей человеком было очень приятно.

За последние несколько месяцев она прекрасно усвоила, кому можно доверять, а кому нет, и поклялась, что больше никогда никому не поверит, но в глубине души она знала, что Томми Уиттейкер отличался от всех остальных.

— Она бы сказала, что ты классная девчонка и с тобой можно дружить, — ответил он с робкой усмешкой, и Мэрибет впервые заметила веснушки на крыльях его носа — маленькие и в солнечном свете казавшиеся почти золотыми. — И она была бы права. Пожалуй, в первый раз в жизни.