Дорога судьбы - Стил Даниэла. Страница 4

Иеремия снова протянул Джону фляжку, и тот сделал еще один глоток, тяжело качая головой. По его щекам одна за другой стекали слезы.

Не прошло и часа, как в дверях появился врач. Джон подпрыгнул, словно в него ударила пуля.

– Барнаби?

– Он зовет вас.

Врач не отважился сказать большего, но, увидев вопрос в глазах Иеремии, только покачал головой. Джон бросился по лестнице. Сидя внизу, Иеремия услышал ужасный вопль, донесшийся из маленькой комнаты наверху. Он понял, что мальчик скончался. Наверное, сейчас Джон Харт стоит на коленях с ребенком на руках, оплакивая семью, которую потерял в считанные дни. Тяжело ступая, Иеремия медленно поднялся наверх и осторожно открыл дверь. Взяв мертвого мальчика из рук отца, Терстон положил его на кровать и закрыл ему глаза. Потом он вывел из комнаты Джона, с рыданиями повторявшего имя сына. Иеремия заставил Харта выпить и оставался с ним до утра, пока не приехал брат Джона с несколькими друзьями. Только тогда Иеремия незаметно удалился. Бедняга Джон... Когда Иеремия потерял Дженни, ему было столько же лет, сколько сейчас Харту. Терстон думал, как это может отразиться на молодом человеке. Насколько он знал Джона, тот должен был скоро оправиться.

Иеремия подъехал к дому, когда утреннее солнце поднялось высоко над горизонтом. Он спешился и бросил взгляд на любимые холмы, подумав о том, насколько жестокой бывает судьба, если она с такой легкостью распоряжается жизнью и смертью... Как быстро уходит от нас самое лучшее на свете...

Иеремия распахнул дверь дома, и ему показалось, что он слышит звонкий смех Дженни. Шагнув в кухню, он увидел Ханну, уснувшую прямо на стуле. Он молча прошел мимо нее в гостиную, куда никогда не заглядывал, и уселся рядом с роялем, купленным когда-то для девушки со смеющимися глазами и подпрыгивающими золотистыми локонами, для прекрасной девушки... Он попытался представить, какой бы могла быть их семейная жизнь, сколько бы детей у них родилось. Впервые за долгие годы он позволил себе подумать об этом. Вспоминая об умершей дочери и сыне Джона Харта, Иеремия от души понадеялся, что тот скоро женится снова. Сейчас Харт нуждался именно в этом – в новой жене, чтобы заполнить пустоту в сердце, и в новых детях, которые придут на смену умершим.

Однако сам Иеремия не стал этого делать. Прошедшие восемнадцать лет он прожил в одиночестве, и теперь было слишком поздно что-либо менять. Он сам этого не хотел. Но сейчас, глядя на пожелтевшие клавиши рояля, к которым так и не притронулась ничья рука, он подумал: не стоило ли ему самому поступить так, как, по его мнению, должен поступить Джон Харт? Следовало ли ему жениться на ком-нибудь, чтобы в этом пустом доме появилась целая дюжина детей? Однако он не встретил никого, к кому можно было бы привязаться всем сердцем, кого бы он мог полюбить и взять в жены. Нет, у него никогда не будет детей. Но стоило Иеремии мысленно произнести эти слова, как он почувствовал укол в сердце, словно его пронзило крошечное копье... Он бы радовался, если бы у него родился ребенок... Дочь... Или сын. Но тут он вспомнил детей Джона Харта, и у него сжалось сердце. Нет. Ему не вынести еще одной потери. Он расстался с Дженни. Этого достаточно. Ему больше не стоит испытывать судьбу... Зачем это нужно?

– Что случилось? – Иеремия вздрогнул, услышав голос Ханны.

Подняв глаза, он увидел, что она стоит в пустой комнате и смотрит, как он водит пальцами по клавишам рояля. Остановившись, Иеремия устало и подавленно посмотрел на Ханну. Он пережил одну из самых долгих и печальных ночей в своей жизни.

– Мальчик Харта умер. – Иеремия с трудом сдержал дрожь, вспомнив, как закрывал глаза ребенка и силой выводил Джона Харта из комнаты.

Покачав головой, Ханна заплакала. Иеремия подошел к ней, обнял за плечи, и они вместе вышли из комнаты. Он больше ничего не мог сказать ей.

– Иди домой и поспи немного.

Она всхлипнула, посмотрела на него, утирая стекавшие по щекам слезы.

– Тебе тоже нужно отдохнуть. – Однако Ханна слишком хорошо знала Иеремию. – Ты ляжешь спать?

– Мне нужно кое-что сделать на руднике.

– Сегодня суббота.

– Бумаги на моем столе об этом не знают. – Иеремия устало улыбнулся.

Сейчас он все равно не смог бы заснуть. Образы Барнаби Харта и его скорбящего отца стояли перед его мысленным взором.

– Я не задержусь там слишком долго.

Об этом Ханна тоже знала. По субботам Иеремия отправлялся в Калистогу, где его ждала Мэри-Эллен Браун.

Однако Ханна понимала, что сегодня у Иеремии не лежала к этому душа.

Терстон налил чашку кофе из кофейника, стоявшего на плите, и посмотрел на старую подругу. Прошедшая ночь заставила его задуматься.

– Я сказал, что ему нужно жениться и снова завести детей. Я был прав?

Ханна покачала головой:

– Ты сам должен был так поступить восемнадцать лет назад.

– Я только что думал об этом. – Иеремия посмотрел в окно, окинув взглядом холмы.

Он так и не разрешил Ханне повесить в доме ни одной занавески, потому что ему нравился вид долины. Кроме того, на несколько миль вокруг все равно не было ни души.

– Тебе еще не поздно это сделать. – Голос Ханны звучал по-старчески печально.

Она жалела Иеремию. Он был одинок, понимал он сам это или нет, и Ханна надеялась, что Джон Харт не изберет себе такое же будущее. Она считала это ошибкой. У Ханны никогда не было детей, однако это случилось по воле судьбы, а не по ее желанию.

– Ты еще молод и можешь жениться, Иеремия.

Терстон только рассмеялся в ответ:

– Нет, я-то как раз слишком стар, а потом... – Он нахмурился от нахлынувших мыслей, снова встретившись с Ханной взглядом; оба они сейчас думали об одном и том же. – Я никогда не мог представить себя мужем Мэри-Эллен, а кроме нее, у меня больше никого не было. Уже много лет.

Ханна знала, что Иеремия встречается только с Мэри-Эллен, но после того, что он пережил этой ночью, ему нужно было поговорить с ней, и она сама это понимала. Она была его другом.

– Почему тебе ни разу не захотелось жениться на ней?

Ханна всегда недоумевала по этому поводу, хотя, как ей казалось, она знала, в чем причина. И была не слишком далека от истины.

– Она не та женщина, которая мне нужна, Ханна. И я не имею в виду ничего плохого. Сначала она действительно не хотела выходить за меня замуж, хотя мне казалось, рано или поздно ей этого захочется. Она хотела быть свободной. – Иеремия улыбнулся. – Это очень независимое маленькое существо, которому всегда хотелось самой воспитывать своих детей. По-моему, она испугалась, что люди будут говорить, что она, дескать, вышла за меня замуж ради корысти или решила нажиться за мой счет. – Иеремия вздохнул. – Вместо этого ее стали называть шлюхой. Только она, кажется, не слишком переживала из-за таких вещей. Она всегда говорила, что считает себя порядочной женщиной и что у нее нет никого, кроме меня, так что ей наплевать на всякую болтовню. Однажды я сделал ей предложение. – Увидев ошеломленное лицо Ханны, Иеремия усмехнулся: – Она мне отказала. Это случилось как раз тогда, когда проклятые бабы в Калистоге стали говорить о ней бог знает что. Мне всегда казалось, что это дело рук ее матери. Ей хотелось, чтобы я взял Мэри в жены. Возможно, так оно и было бы, только Мэри-Эллен послала меня ко всем чертям. Она заявила, что не станет выходить замуж из-за каких-то старых вешалок. По-моему, она тогда еще любила своего пьяницу-мужа. Он ушел от нее два с лишним года назад, но Мэри продолжала надеяться, что он все-таки вернется. Я понял это из ее разговоров. – Иеремия снова улыбнулся. – Я рад, что он так и не вернулся. Мне было хорошо с ней.

А ей было хорошо с ним. Иеремия обставил дом Мэри и покупал вещи для ее детей, когда она соглашалась принимать подарки. Они провели вместе семь лет, а мужа Мэри уже два года как не было в живых. Они оба привыкли к установившимся между ними отношениям. Каждый субботний вечер Иеремия приезжал в Калистогу и оставался у нее на ночь. Детей на это время отправляли к матери Мэри. Теперь они уже не старались скрывать свою связь так, как делали это раньше. Им больше незачем было таиться: все в городе знали, что Мэри стала подругой Иеремии Терстона... Терстоновской потаскухой, как называли ее раньше. Однако теперь этого уже никто не осмеливался произносить. Иеремия лично разделался кое с кем, повторившим эти слова. Однако он сам понимал, что представляла собой Мэри-Эллен. Таких, как она, женщины всегда недолюбливают и ревнуют к ним мужчин. Рыжие волосы, длинные ноги и полные груди делали ее красоту вызывающей, сразу заставляли обращать на нее внимание. Мэри специально носила слишком короткие платья, чтобы какой-нибудь проезжающий мимо ковбой посмотрел на ее ноги, когда она, уступая ему дорогу, стояла на обочине с приподнятым выше лодыжек подолом. Именно так познакомился с ней сам Иеремия. Когда он освободил Мэри от остальной одежды, она оказалась еще прекраснее, чем он предполагал. Она так очаровала Иеремию, что через некоторое время он вернулся к ней снова. Вскоре Терстон убедился в ее редкостной доброте и порядочности, в том, как ей хотелось доставить ему удовольствие. Она беззаветно любила своих детей: казалось, она была готова сделать для них что угодно. Муж ушел от Мэри два года назад, и она теперь работала в гостинице на ближайшем курорте. Мэри одновременно была официанткой, танцовщицей и горничной. Она продолжала работать даже после того, как завязался их роман. Она без конца твердила, что ей от него ничего не нужно. Иеремия несколько раз пытался выбросить Мэри из головы, однако все равно тянулся к ее теплоте и нежности. Она заполняла пустоту в его сердце, и Терстона влекло к ней неистребимое желание быть кому-то в радость. Вначале он приезжал в Калистогу по нескольку раз в неделю, однако она не знала, куда деть детей, и к концу первого года знакомства они стали регулярно встречаться по субботам. Казалось невероятным, что с тех пор прошло уже семь лет. Особенно в те минуты, когда Иеремии случалось видеть ее детей. Самой Мэри-Эллен исполнилось тридцать два, но она оставалась по-прежнему красива. И все же Иеремия так и не мог представить ее в роли жены. Она казалась ему слишком умудренной опытом, слишком откровенной, слишком знакомой. Тем не менее ему нравились ее порядочность, откровенность и смелость. Она ни разу не пыталась идти на попятную из-за того, что люди могли сказать об их отношениях с Иеремией, хотя он понимал, что ей подчас бывало очень нелегко.