Колесо судьбы - Стил Даниэла. Страница 8

— Артур делает то, что должен делать, — проговорила наконец Джин.

— Нет! Он делает то, что хочет. — Тана оказалась очень проницательной для пятнадцатилетней девочки. — Он пирует с друзьями в Гринвиче, ездит с ними летом в Бал-Харбор, а зимой — в Палм-Бич, а когда отправляется в деловую поездку в Даллас, то берет с собой Джин Робертc. Разве он пригласил тебя хоть один раз на курорт или к себе домой? Почему он не показывает Энн и Билли, как много ты для него значишь? Твой Артур предпочитает приходить сюда по ночам, украдкой, чтобы я, не дай бог, ничего не узнала. Но я уже не маленькая, черт возьми!

Ее всю трясло от возмущения: слишком часто в последние годы она замечала боль в глазах матери. Джин знала, что дочь ужасающе близка к истине, а истина заключалась в том, что Артуру было удобно такое положение вещей и ему недоставало силы воли плыть против течения, вступая в конфликт со своими детьми. Его страшила мысль о том, как они отнесутся к его связи с Джин. Во всем, что касалось бизнеса, этот мужчина мог свернуть горы, а перед домашними неприятностями пасовал. В свое время у него не хватило мужества достойно ответить на шантаж Мери, и он пошел у нее на поводу, мирясь с пьяными выходками жены до самого конца. Теперь то же самое повторялось с детьми. Но перед Джин стояли свои трудности: каково ей было выслушивать такие упреки от дочери… В ту же ночь она рассказала о них Артуру. У него был трудный день, и он ограничился усталой улыбкой.

— Все они в этом возрасте имеют свои причуды, Джин. Ты только посмотри на моих детей.

Билли исполнилось семнадцать лет, его в этом году уже дважды штрафовали за вождение машины в нетрезвом виде, а Энн исключили со второго курса колледжа. Ей было девятнадцать, и она вознамерилась ехать с друзьями в Европу, тогда как отец хотел подержать ее некоторое время дома. Надеясь уговорить ее, Джин повезла девушку на ленч, но та попросту от нее отмахнулась, заявив, что к концу года все равно добьется от отца того, чего хочет.

Энн оказалась права. Следующее лето она провела на юге Франции, где влюбилась в тридцатисемилетнего плейбоя-француза, сбежала с ним в Италию и вышла за него замуж в Риме. Ее беременность закончилась выкидышем, она вернулась в Нью-Йорк с темными кругами под глазами: начала привыкать к наркотикам. Ее замужество, как водится, наделало много шуму в международной прессе. Когда Артур встретился с «молодым человеком», ему сделалось нехорошо. Пришлось потратить целое состояние, чтобы откупиться от зятя, после чего отец оставил Энн на курорте Палм-Бич — чтобы она могла, как он сказал, «поправить свое здоровье». Однако, судя по всему, ее образ жизни отнюдь нельзя было назвать здоровым: все ночи напролет Энн пьянствовала со своими сверстниками либо, если представлялся случай, с их папашами. Это была довольно пикантная особа не в лучшем смысле слова. Джин не одобряла ее поведения, но в двадцать один год Энн уже была совершеннолетняя, и отец не мог ничего с ней поделать. Его дочь теперь получала огромные суммы с материнского имения, которое раньше было под опекой, и могла распоряжаться ими по своему усмотрению. Снова отправившись в Европу, она опять впуталась в историю еще до того, как ей исполнилось двадцать два года. Единственным утешением для отца служило то, что Билли ухитрился остаться в колледже «Принстон» на этот год, несмотря на целый ряд скандалов, в которых был замешан.

— Должен тебе сказать, дорогая, что с ними скучать не приходится: дети не дают нам ни минуты душевного покоя, — заключил Артур.

С некоторых пор они с Джин проводили вечера в Гринвиче, в спокойной обстановке, однако на ночь она чаще всего уезжала к себе, как бы поздно они ни задерживались. Его детей теперь не было в доме, но ей приходилось думать о Тане. Джин не могла и помыслить о том, чтобы провести ночь вне дома, кроме тех случаев, когда Тана ночевала у подруги или уезжала куда-нибудь на уик-энд покататься на лыжах. Джин старалась придерживаться определенных норм поведения, и это его сердило.

— В конце концов они поступают так, как им заблагорассудится, какие бы положительные примеры ни были у них перед глазами.

Артур был по-своему прав, но не пытался отстаивать свою точку зрения слишком рьяно. Теперь он уже привык проводить ночи один. Это сообщало особую прелесть тем редким утрам, когда они просыпались бок о бок в общей постели. Прежних бурных чувств уже почти не осталось, но их отношения были удобны обоим, и в особенности ему. Джин не спрашивала с него больше того, что он желал ей дать, а Артур знал, как благодарна она за все то, что он сделал для нее в эти годы: дал ей ощущение защищенности, чего она никогда не смогла бы испытать без него, устроил ее на прекрасную работу, а Тану — в приличную школу; сверх того, дарил Джин драгоценности, меха, иногда брал в поездки. Ему это обходилось не слишком дорого, а Джин Робертc теперь уже не нужно было заниматься собственноручной обтяжкой мебели и шить себе платья, хотя она по-прежнему мастерски владела иглой. У них с Таной была комфортабельная квартира, которую убирала приходившая два раза в неделю женщина.

Артур знал, что Джин любит его; он тоже ее любил, но у него были свои обстоятельства. Никто из них больше не заговаривал о браке — теперь это потеряло смысл. Его дети стали взрослыми: в свои пятьдесят четыре года он был преуспевающим бизнесменом, его компания процветала. Джин все еще влекла его: она выглядела довольно-таки молодо, хотя в последние годы в ее облике появилось что-то от почтенной матроны. Ему нравилось в ней даже и это. Оглядываясь назад, он с трудом мог поверить, что прошло уже двенадцать лет. Этой весной ей исполнилось сорок, и они с ней провели неделю в Париже. Джин привезла дочери уйму дорогих безделушек и без конца рассказывала о своих впечатлениях от чудесной поездки, в том числе о юбилейном обеде в ее честь у «Максима». После такого трудно возвращаться домой, просыпаться в одинокой постели, искать его рядом и не находить. Однако она так жила уже давно, и это ее не тревожило, во всяком случае, она не признавалась в этом даже самой себе. И Тана после той вспышки трехлетней давности больше не упрекала ее — она чувствовала себя пристыженной: ведь ее мама была всегда так добра к ней…