Начать сначала - Стил Даниэла. Страница 20

— Особенно интересно то, что напечатано в связи с последними событиями во Вьетнаме. Атака в Бьенхоа может изменить расстановку сил, хочет того Джонсон или нет. Надо же что-то предпринимать наконец. — Питер не стал слишком распространяться, так как отец был верным приверженцем Голдуотера, хотя обычно не обсуждал эту тему с сыном, — Я не думаю, что наше присутствие там решает проблемы. Нас могут разбить в пух и прах еще до того, как мы решим уйти оттуда, — мрачно добавил Питер.

— Ты сообразительнее, чем они там наверху, сын, — улыбнулся отец. — Но ведь мы не можем позволить коммунистам захватить весь мир.

Это был бесконечный разговор, который продолжался уже несколько лет, и все это время их взгляды оставались противоположными. Питер не считал присутствие войск США во Вьетнаме необходимым; отец же, как и большинство людей его поколения, придерживался иного мнения. Он думал, что Штаты должны навести порядок, преподать урок, быть может, помочь разрешить внутренний конфликт. А затем уйти без особых потерь. Но вот тут-то и был главный вопрос: что такое «особые потери»?

Потом они подошли к женщинам, и Пакстон поразило, насколько Питер похож на отца. Та же оживленность, интерес к жизни, те же яркие голубые глаза, которые она так любила в Питере, те же мягкие, обходительные манеры. Все Вильсоны были приятными и открытыми людьми. Пакстон чувствовала себя среди них очень легко во время обеда, атмосфера которого сильно отличалась от их семейных обедов в Саванне. Еще она заметила, что они постоянно говорят об утренней газете, и к середине обеда решила, что отец Питера работает в редакции.

Но затем, когда речь зашла о том, где Питер собирается работать летом, ее вдруг осенила другая догадка. Питер рассказывал, что собирается работать корреспондентом где-нибудь внутри страны, и, пока слушала его, она стала понимать, почему отец Питера не хочет афишировать свое пристрастие к Голдуотеру. Потому что «Морнинг сан» официально поддерживала Джонсона и считалась традиционно демократической газетой, но ее владелец не являлся демократом — владельцем был отец Питера и Габби.

Семья Вильсона владела «Морнинг сан» вот уже более ста лет, и, как только Пакстон поняла это, на нее напал смех. Питер взглянул на нее с недоумением. Он ведь сказал только, что не уверен, хочет ли вообще работать для газеты этим летом, потому что намерен поучаствовать в юридическом проекте на Миссисипи или поработать для Мартина Лютера Кинга, особенно после того как тот стал лауреатом Нобелевской премии мира в октябре.

А она все смеялась.

— Что в этом смешного? — удивился он. Ведь раньше Пакстон считала и миссисипский проект, и работу с доктором Кингом вещами вполне серьезными. Питер был уверен, что она разделяет его взгляды на многие проблемы. И вот на тебе…

— Ничего. Извини. Просто я наконец сама поняла то, чего никто из вас не удосужился объяснить мне. Я думала, вы так часто говорите о «Морнинг сан» потому, что мистер Вильсон работает в редакции. До этого момента я не могла и представить, что вы… что…

Она все-таки была немного обескуражена, а Питер усмехнулся, видя, как теперь хохочет отец.

— Не думай ничего плохого, Пакстон. Когда он был маленьким, он обычно рассказывал друзьям, что я торгую газетами на улице. Слава Богу, на этом его фантазия остановилась. Или, может быть, нет? Что он говорил тебе?

— Нет, ничего. — Она пожала плечами и снова рассмеялась.

Габби тоже смущенно улыбнулась. Она никогда не говорила Пакстон, кто ее отец. Они вообще никогда не хвастались перед друзьями, и Пакстон видела почему. Хотя Вильсоны жили красиво, они не были выскочками. Это было похоже на старую монету — этот признак устойчивого благополучия, что покорило бы и ее мать.

— Нет, в самом деле, никто из них ничего не говорил мне.

У меня не возникло даже подозрения.

— Я не думал, что это так важно. Но это интересно. Ведь мы рассказываем, что происходит дома. Кто женился, кто купил новый дом или кто из пациентов моего брата умер.

— Твой отец тоже доктор? — поинтересовалась Марджори Вильсон с ласковой улыбкой.

— Нет, — спокойно сказала Пакстон, ощущая печаль где-то в глубине души. Она так хотела, чтобы у нее сейчас тоже был отец, как у Питера и Габби. — Мой папа был адвокатом, он умер семь лет назад, разбившись в своем самолете.

— Извини, — мягко сказала мать Габби.

— И вы меня извините.

С ними было так непривычно, так спокойно и счастливо.

Вечером все играли в домино, разговаривали и смеялись. Питер долго беседовал с отцом у камина, потом позвал Пакстон. Они снова толковали о Вьетнаме, об отношении Джонсона с русскими после недавнего переворота, когда Хрущева отстранили от власти. Пакстон была в восхищении от Эдварда Вильсона. Он оказался интеллигентным и обстоятельным собеседником, умеющим глубоко и всесторонне продумывать каждую мысль, что она оценила, несмотря даже на то, что в отношении Вьетнама у них оказались совершенно противоположные взгляды. Они говорили о реальности интеграции, о Мартине Лютере Кинге, о последних событиях и студенческих волнениях в Беркли. Движение за свободу слова вышло из-под контроля в последние дни. Совет регентов занял твердую позицию, отказываясь вести переговоры.

Отец Питера был согласен с членами совета, да и Пакстон тоже. хотя это была непопулярная позиция в кампусе. Оказалось, президент совета Керр — его друг, и у них был долгий разговор как раз нынешним утром.

— Он не собирается играть в кошки-мышки с этими детьми. Слишком многое поставлено на карту. Если он поддастся им, можно потерять контроль над кампусом.

Питер был совершенно с этим не согласен, и они еще долго спорили — Пакстон нашла прелесть в таких дискуссиях. Они будоражили мысль, а сами рассуждения о столь интересных проблемах ничуть не утомляли ее, не то что в Саванне, где от долгих разговоров об окружающей жизни у нее начиналось головокружение. Южане крепко держались за свое прошлое и всеми силами старались отогнать от себя настоящее и тем более будущее.

Пакстон сказала об этом Эду Вильсону.

— Но у вас там есть хорошая газета. Ее владелец Моррис и я — старинные приятели.