Ни о чем не жалею - Стил Даниэла. Страница 8

— Это у тебя настоящая корона? — спросила Габриэла, разглядывая затейливую бриллиантовую диадему, которая делала Марианну похожей на крестную из сказки про Золушку.

Вообще-то Габриэле не разрешалось называть взрослых на «ты»; та же Марианна должна была быть для нее «миссис Маркс» или, на худой конец, «вы», «тетя Марианна», но девочка чувствовала себя с ней настолько спокойно и свободно, что часто сбивалась на фамильярное «ты». Даже наказания, которые налагала на нее мать, не сумели отучить Габриэлу от этой привычки.

— Это называется диадема, — поправила Марианна и бросила быстрый взгляд назад и вниз, где у подножия лестницы ее терпеливо ждал Роберт, облаченный в смокинг и блестящие лаковые туфли. — Когда-то она принадлежала моей бабушке.

— Она была королева? — замирая от восторга, спросила Габриэла, и Марианна не сдержала улыбки. У девочки был такой доверчивый и вместе с тем такой мудрый, знающий вид. Необыкновенно трогательный ребенок.

— Нет. Моя бабушка была чудаковатой пожилой леди из Бостона, но однажды она действительно встречалась с английской королевой и надевала эту штуку. Мне показалось, что она очень идет к этому платью.

Сказав это, Марианна аккуратно сняла диадему и одним плавным движением пристроила ее на светлые кудряшки Габриэлы.

— А вот ты действительно похожа на принцессу, — сказала она.

— Правда? — в восторге ахнула Габриэла.

— Взгляни сама, — шепнула Марианна и, обхватив Габриэлу за плечи, подвела ее к большому зеркалу в массивной бронзовой раме.

Габриэла во все глаза уставилась на свое отражение.

Она действительно была похожа на маленькую сказочную принцессу, которую только что разбудил поцелуем прекрасный принц.

«Но почему, — тут же спросила она себя, — почему Марианна такая добрая, а мама — нет? Как они двое могут быть такими разными?» В этом была какая-то загадка, которую, как чувствовала Габриэла, ей не разгадать, даже если она будет думать сто лет. Или даже тысячу. Одно объяснение пришло ей в голову почти сразу, но оно было слишком ужасным. «Быть может, — подумала Габриэла, — я не заслужила такую маму, как Марианна…»

— Ты — чудная маленькая девочка, — негромко сказала Марианна, снова наклоняясь, чтобы поцеловать Габриэлу в макушку. Потом она взяла алмазную диадему и снова водрузила ее себе на голову. Бросив последний взгляд в зеркало, она поправила украшение изящным движением руки и повернулась к Габриэле.

— Твоим родителям очень повезло, что у них есть такая замечательная дочка, — со вздохом сказала она.

От этих слов на глаза Габриэлы набежали слезы. Если бы только миссис Марианна знала… Тогда она не только не дала бы ей померить диадему, но и разговаривать-то с ней не стала бы! Впрочем, все еще было впереди. Габриэла не сомневалась, что рано или поздно мама расскажет своей подруге, какое чудовище — ее дочь, и тогда…

«Нет, не стану об этом думать, — решила она и проглотила застрявший в горле комок. — Пусть что будет — то будет».

Марианна несильно пожала ей пальцы.

— А теперь мне пора идти вниз, — шепнула она. — Бедный Роберт совсем меня заждался.

Габриэла с пониманием кивнула. Она никак не могла прийти в себя после всего, что произошло с ней за каких-нибудь несколько минут. Поцелуй, ласковые слова, нежное объятие, сверкающее украшение на голове — казалось, это происходит не с ней, а с какой-то другой девочкой. Сама того не подозревая, Марианна сделала ей самый дорогой подарок.

— Как бы мне хотелось немножко пожить с тобой! — неожиданно для себя выпалила Габриэла, когда они шли по коридору к лестнице. Марианна по-прежнему держала ее за руку, и Габриэле очень хотелось оттянуть неизбежное расставание.

Услышав это странное заявление, Марианна невольно замедлила шаг. Она не понимала, что могло заставить девочку сказать такое.

— Я бы тоже этого хотела, — ответила она негромко и сильнее сжала пальцы Габриэлы. Ей вдруг показалось, что нельзя выпускать из рук эту маленькую ладошку, которая каким-то неведомым образом протягивалась прямо к ее сердцу, к ее душе. В глазах Габриэлы стояла такая недетская печаль, что Марианна испытывала почти физическую боль каждый раз, когда встречалась с ней взглядом.

— Но, — добавила она первое, что пришло ей в голову, — твои мама и папа очень огорчатся, если тебя не будет с ними.

— Нет, — с неожиданной твердостью ответила Габриэла. — Они не огорчатся.

Марианна даже остановилась и некоторое время стояла неподвижно, внимательно глядя на Габриэлу. Девочка низко опустила голову, так что Марианне не было видно ни ее глаз, ни лица, но сама поза Габриэлы была настолько красноречивой, что в конце концов Марианна решила, что девочка в чем-то провинилась и мать отругала ее или даже наказала. Самой Марианне казалось совершенно невероятным, что кто-то может хотя бы повысить голос на такого прелестного ребенка, однако она не сомневалась — сегодня что-то случилось.

— Хочешь, я вернусь через некоторое время и мы еще немножко поболтаем? Или, может быть, мне лучше зайти к тебе в комнату? — предложила Марианна. Молящие глаза и печальное лицо Габриэлы буквально разрывали ей сердце, и Марианна чувствовала, что, если она уйдет, она совершит предательство. Обещание прийти еще раз было единственным, что могло как-то успокоить ее совесть.

Но Габриэла отрицательно покачала головой.

— Тебе нельзя, — сказала она, думая о том, что сделает мама, если Марианна поднимется в детскую. Элоиза терпеть не могла, когда гости разговаривали с девочкой или — того хуже — восхищались ею. «Не смей надоедать взрослым!» — не раз говорила она, сопровождая свои слова шлепком или затрещиной.

— Почему? — удивилась Марианна.

— Тебе не разрешат. — Габриэла снова покачала головой.

— А мы потихоньку… — Марианна выпустила ее пальцы и стала медленно спускаться по лестнице, придерживая свое сверкающее платье, которое как будто плыло в воздухе вокруг нее. На половине пути она остановилась и, обернувшись через плечо, послала Габриэле воздушный поцелуй.

— Я вернусь, Габриэла, обещаю!.. — проговорила она еще раз.

Габриэла ответила ей таким печальным взглядом, что вторую половину лестницы Марианна преодолела чуть ли не бегом.

Роберт, ожидавший ее внизу, пил уже второй бокал шампанского и коротал время за разговором с польским графом Пшесецким. Граф был очень хорош собой и избалован женским вниманием, однако при виде Марианны глаза его невольно вспыхнули. Склонившись в изящном поклоне, он поцеловал Марианне руку, и она, смеясь, что-то сказала в ответ. Они еще немного поговорили, а потом медленно пошли в гостиную.

Габриэла провожала их взглядом. Ей очень хотелось сбежать вниз, чтобы снова прижаться к тете Марианне, ощутить ее тепло и почувствовать себя в безопасности, но она не смела. Она только вздохнула, и в этот момент Марианна обернулась и еще раз помахала ей рукой. Потом, рассмеявшись в ответ на очередной комплимент графа, исчезла в дверях гостиной.

Габриэла закрыла глаза и, опустившись на корточки, прислонилась головой к полированным деревянным перилам. Несколько секунд она сидела совершенно неподвижно, заново переживая все, что с ней только что произошло. Словно наяву она видела сверкающую диадему у себя в волосах, вспоминала ласковый и добрый взгляд Марианны, ощущала запах ее духов и мечтала о том, что когда-нибудь они снова встретятся.

Габриэла долго еще не покидала своего наблюдательного пункта. Никто из приезжающих не замечал ее. Все были слишком заняты, оживленно беседуя между собой, пересмеиваясь, обмениваясь приветствиями и шутками.

Габриэла знала, что мать вряд ли поднимется на второй этаж, чтобы проверить, легла она или нет. Элоиза была абсолютно уверена, что дочь, как ей и было сказано, давно спит. Ей и в голову не могло прийти, что Габриэла станет подглядывать за гостями. «Ложись и спи! Если не будешь спать — я тебя нашлепаю», — таковы были последние слова Элоизы, которые она произнесла, отводя дочь в детскую. И, относись угроза к чему-нибудь иному, Габриэла и не подумала бы ослушаться, но ей слишком хотелось посмотреть на вечеринку.