Обещание - Стил Даниэла. Страница 40

— Хочу новый голос! — Нэнси снова откинулась на спинку кресла и прыснула. — Вот такой, — добавила она почти басом, вызвав у Фэй улыбку своей детской выходкой.

— Если будешь продолжать в том же духе, Питеру, пожалуй, придется пересадить тебе чью-нибудь бороду.

— Как у «Зи Зи Топ»! Это будет просто шикарно!

Нэнси неожиданно почувствовала себя необыкновенно счастливой. Сорвавшись с кресла, она, пританцовывая, прошлась по комнате, а Фэй неожиданно подумала о том, как же Нэнси все-таки молода. Ей было всего двадцать три, и хотя сиротское детство и авария не могли не наложить на нее свой отпечаток, во многих отношениях Нэнси оставалась совсем юной и по-прежнему беззаботной.

— И еще одна вещь, Нэнси, — сказала Фэй серьезно, и Нэнси остановилась.

— Какая?

— Мне кажется, ты должна понимать, почему, на самом деле, тебе так хочется стать новым человеком. Это весьма характерно для сирот. Те, кто, подобно тебе, воспитывался в приюте, как правило, не до конца осознают себя и свое собственное "я". Например, ты не знала своих родителей, и от этого тебе кажется, будто в тебе чего-то не хватает. В результате твоя связь с реальностью гораздо слабее, чем у большинства людей. Благодаря этому тебе гораздо проще начать с чистого листа, отказавшись от человека, которым ты когда-то была. Люди, которые хорошо помнят родителей, ощущают свою тесную связь с ними, и она мешает им расстаться с прошлым. В этом отношении тебе повезло, Нэнси, и ты обязательно должна этим пользоваться.

Нэнси некоторое время молчала. Потом она вернулась в уютное кресло у камина, и Фэй ободряюще улыбнулась ей. Ее кабинет был очень подходящим местом для приема пациентов — он буквально настраивал человека на нужный лад, помогал расслабиться, успокоиться. Бывало, Фэй не успевала задать вопрос, а пациент уже сам начинал рассказывать о том, что его больше всего волновало.

В самом деле, что лучше располагает к откровенной беседе, чем огонь в камине, надежное молчание отделанных мореным дубом стен, мягкие тона старинного персидского ковра, приглушенный свет медных светильников на столах? Каминная решетка была сделана из потемневшей кованой меди, окна занавешены плотными бархатными портьерами с кистями, а в простенке и в углах висели небольшие картины в рамах. Цветов в кабинете не было, зато было много резных папоротников в терракотовых горшках. Словом, каждый, кто попадал сюда, сразу настраивался на спокойную, дружескую волну и был готов к искренней откровенной беседе, а именно этого Фэй и добивалась.

— О'кей, — сказала она, видя, что Нэнси сосредоточенно хмурится. — Тебе понадобится время, чтобы все это как следует обдумать. Сейчас же я хотела затронуть еще одну серьезную тему. Как ты собираешься провести праздники?

— А что — праздники? — Нэнси подняла глаза, и Фэй увидела, что недавняя веселость исчезла из них, уступив место тоске и одиночеству. Это, однако, ее не удивило — другой реакции она и не ожидала. Именно поэтому вопрос с праздниками непременно нужно было решать.

— Как ты собираешься провести Рождество?

Ты не боишься?

— Нет. — Лицо Нэнси — во всяком случае, видимая его часть, — осталось неподвижным — изящный подбородок не дрогнул, губы не сжались в напряженной гримасе.

— Тебе не будет грустно, одиноко?

— Нет.

Фэй немного помолчала.

— Ну ладно, хватит играть в угадайку, — сказала она решительно. — Давай выкладывай, что ты думаешь по поводу праздников.

— Хочешь знать, что я думаю? — Нэнси неожиданно посмотрела прямо на нее, глаза в глаза, потом встала и зашагала из стороны в сторону по кабинету. — Хочешь знать, что я чувствую? Так вот, я чувствую себя обиженной.

— Обиженной?

— Да, очень обиженной, страшно обиженной, чертовски обиженной. Суперобиженной!

— На кого?

Нэнси плюхнулась обратно в кресло и мрачно посмотрела в огонь. Когда она снова заговорила, ее голос был мягок и тих.

— На Майкла. Я надеялась, что он меня найдет, ведь прошло уже больше семи месяцев. Я думала, что к Рождеству мы будем вместе, а оказалось…

И, стараясь сдержать слезы, она закрыла глаза.

— На кого еще ты обижена? На себя?

— Да.

— Почему?

— Потому что пошла на эту сделку. Потому что позволила Марион Хиллард уговорить себя. Я ненавижу ее хладнокровие, но себя я ненавижу больше. Я продалась…

— Разве?

— Я так думаю. И все — ради нового подбородка… — Теперь Нэнси говорила почти с презрением, хотя еще совсем недавно она почти гордилась своим преображением.

— Я не согласна с тобой, Нэнси. Ты сделала это не ради нового подбородка, губ и прочего. Ты сделала это ради новой жизни. Разве в твоем возрасте это не важнее всего? А кстати, что бы ты подумала о человеке, который на твоем месте поступил бы так же, как и ты?

— Не знаю. Наверное, я подумала бы про такого человека, что он, как минимум, не слишком умен. А может, я и поняла бы его…

— Всего несколько минут назад мы с тобой говорили о новой Нэнси. О новом голосе, новой походке, новом лице, новом имени. У тебя будет все новое — кроме одного…

Нэнси молчала, ожидая, что она скажет.

— Кроме Майкла, — закончила Фэй. — Или, может быть, ты представляешь свою новую жизнь без него? Скажи, ты когда-нибудь думала об этом?

— Нет, никогда… — Но ее глаза снова наполнились слезами, и Фэй поняла, что Нэнси лжет.

— Правда? — мягко спросила она.

— Я никогда не думаю о других мужчинах, но иногда я пытаюсь представить себя без Майкла.

— И как ты тогда себя чувствуешь?

— Тогда… Тогда мне кажется, что лучше бы мне было умереть…

Но Нэнси не имела это в виду, во всяком случае, в буквальном смысле, и они обе знали это.

— Но ведь сейчас Майкла нет рядом, и ты все равно чувствуешь себя неплохо. Разве не так?

В ответ Нэнси только пожала плечами, и Фэй продолжила с сочувствием:

— Мне кажется, Нэнси, тебе обязательно нужно как следует подумать о такой возможности.

— Ты уверена, что он не вернется ко мне, так? — Нэнси снова злилась, и злилась она на Фэй, потому что никого другого рядом сейчас все равно не было.

— Я не знаю, Нэнси. И никто этого не знает, кроме самого Майкла.