Обещание страсти - Стил Даниэла. Страница 43

— Налево, малыш. — Она повиновалась, и они прошли в конец коридора.

— У нас потрясающий вид из окна, ты только подожди. — Он вставил ключ в замочную скважину, дважды повернул его, поставил на пол чемоданы и притянул Кизию к себе.

— Я так рад, что ты выбралась. Боялся, что будешь занята.

— Не для тебя, Люк. Ты, должно быть, шутишь! Мы что, собираемся так стоять всю ночь?

— Нет. Ну конечно же, нет! — Он легко подхватил ее на руки и перенес через порог в комнату. От неожиданности она чуть не задохнулась, а потом стала смеяться. Ей никогда не приходилось видеть столько голубого бархата и атласа в одном месте.

— Люк, это буйство, но мне нравится.

Улыбаясь, он опустил ее на пол. Широко раскрытыми глазами она смотрела на кровать на четырех стойках: голубые бархатные драпировки, голубое атласное покрывало, полог… Голубые бархатные стулья, старомодный комод для одежды, камин, цветистый голубой ковер, видавший лучшие дни… Она бросила взгляд в окно. В огромной темной чаше залива отсвечивали холмы Сосалито и мерцающие огни моста «Золотые ворота».

— Люк, да это потрясающее место! воскликнула она с сияющими глазами.

— «Ритц» у твоих ног.

— Дорогой, я обожаю тебя. — Она бросилась в его объятия.

— Леди, ваша любовь вполовину меньше моей. Нет, пожалуй, еще меньше.

— Молчи…

Их губы нежно встретились, он поднял ее и тут же опустил в голубую атласную кровать.

— Голодна?

— Не знаю. Я так счастлива, что ни о чем больше не могу думать. — Она сонно повернулась на другой бок, чмокнув его в шею.

— Как насчет пасты?

— Конечно… — Она не проявила никакого желания встать. По нью-йоркскому времени был час ночи, и она испытывала удовольствие от того, что лежит в постели.

— Ну же, малышка, поднимайся,

— Господи, только не душ! — Он смеялся, шлепал ее по спине, вытаскивал из-под простыни.

— Если ты не встанешь через две минуты, я притащу душ сюда.

— Ты не посмеешь. — Она лежала, упрямо закрыв глаза и сонно улыбаясь.

— Не посмею? — Люк смотрел на нее сверху вниз с огромной любовью и нежностью.

— Господи, ну конечно, посмеешь. Могу я принять ванну вместо душа?

— Принимай что хочешь, только поскорей поднимайся.

Она уже открыла глаза и смотрела на него не шелохнувшись.

— В таком случае я приму тебя.

— После того, как поедим. Сегодня у меня не было времени на ланч, и я проголодался. Мне хотелось закончить все дела до того, как ты выберешься сюда.

— И тебе удалось? — Она приподнялась на локте и потянулась за сигаретой. Начало разговора, которого она ждала. Голос стал напряженным.

— Да. Мы все завершили. — В его сознании мелькнули лица убитых.

— Лукас… — Она еще никогда не спрашивала его прямо, он тоже не проявлял инициативы.

— Да? — Все, что относилось к нему, казалось непроницаемым. Но они оба знали.

— Я не должна совать нос в твои дела? Он пожал плечами и медленно покачал головой.

— Нет. Я знаю, куда ты собираешься. И полагаю, вправе спросить.

— Ты хочешь знать, чем я здесь занимался? — Она кивнула. — Но ведь ты уже знаешь, не так ли? — Он выглядел постаревшим и усталым. Праздничная атмосфера внезапно улетучилась.

— Думаю, да. Мне кажется, не зная, я догадывалась. Но сегодня после полудня… — Ее голос затих. Сегодня? Разве? Кажется, это случилось несколько лет назад. — Сегодня в полдень я увидела газеты, заголовки… бунт в Сан-Квентине. Это ведь твоя работа, Люк, не так ли? — Он кивнул. — Что они с тобой сделают, Лукас?

— Кто? Эти свиньи полицейские?

— И они тоже.

— Пока ничего. Им нечего мне пришить, малыш. Я профессионал. Но это тоже часть проблемы. Им никогда не удастся пришить мне что-либо, и поэтому однажды они попробуют лишить меня привилегий. Если не отомстить.

— И они могут сделать это? — удивилась Кизия.

— Могут, если захотят. Зависит от того, как сильно им захочется сделать это. Сейчас же, как мне кажется, они напустили в штаны от страха.

— Лукас, ты не боишься?

— Что это меняет? — Он упрямо тряхнул головой. — Нет, моя красавица. Я не боюсь.

— Лукас, ты в опасности? Я имею в виду реальную опасность.

— Ты считаешь, что под угрозой мое досрочное освобождение, или имеешь в виду другую опасность?

— И то и другое.

Он считал, что Кизия должна знать, и потому ответил — более или менее честно:

— Никакая реальная опасность мне не угрожает, малыш. Замешано несколько обозленных человек, и среди них — один мерзавец, с которым мне не хотелось бы иметь никаких дел. Те, что освободили меня под честное слово, пока не собираются что-либо предпринимать. А потом они поостынут. Ну а горячие головы, участвовавшие в бунте, побоятся даже пикнуть. Нет, опасность мне не грозит.

— Но ведь может, так? — Было мучительно думать о такой возможности, признавать угрозу… допускать ее. С самого начала ей это было известно. Но сейчас она любит этого человека. Ей не хочется, чтобы он был неугомонным возмутителем заключенных. Она предпочитает, чтобы он вел спокойную жизнь.

— О чем ты думаешь? Ты уже с минуту витаешь где-то за тысячи миль отсюда. Ты даже не слышала, что я ответил на твой вопрос.

— А что ты ответил?

— А то, что опасность подстерегает нас даже при переходе через улицу, поэтому не следует быть параноиком. Ты тоже можешь оказаться в опасности. Тебя могут похитить и запросить большой выкуп. Ну и что? Стоит ли из-за этого сходить с ума? Я здесь, рядом с тобой, прекрасно себя чувствую и люблю тебя. Это все, что тебе следует знать. О чем думаешь сейчас?

— О том, что лучше бы тебе быть биржевым брокером или страховым агентом. — Она улыбнулась, а он попытался отшутиться:

— О, малыш, ты набрала не тот номер!

— Хорошо. Значит, я сумасшедшая. — Она в смущении пожала плечами, но тут же посерьезнела. — Люк, почему ты продолжаешь участвовать в этих событиях? Разве без тебя нельзя? Ты уже не в тюрьме. Все это может обойтись нам слишком дорого.

— Хорошо, я скажу тебе почему. Потому, что некоторые из тех ребят, что за решеткой, зарабатывают всего лишь по три цента в час. Изнурительная работа в условиях, в каких ты не позволила бы жить даже своей собаке. А ведь у них есть семьи, жены, дети, как и у других людей в этом мире. Эти семьи живут на социальную помощь. Но она им не понадобится, если те, кто за решеткой, начнут получать приличную зарплату. Не высокую, а всего лишь справедливую. А почему бы им не откладывать лишние деньги? Они в них нуждаются, как и мы с тобой. Они зарабатывают себе на хлеб. Они вкалывают. Вот почему мы организуем их выступления. Система, какой мы пользуемся при их организации, может быть внедрена в любой тюрьме. Как в здешней, например. То же самое, но с небольшими изменениями мы собираемся сделать в Фольсоме. Возможно, на следующей неделе… — Увидев выражение ее лица, он отрицательно покачал головой. — Нет, они во мне не нуждаются, Кизия. Свою работу я сделал здесь.

— Но почему, черт возьми, ты должен все это делать? — Ее голос прозвучал сердито, и это удивило его.

— Почему нет?

— Прежде всего — твое освобождение. Если ты освобожден условно, значит, ты все еще «принадлежишь» государству. Тебя приговорили от пяти до пожизненного, не так ли?

— Да, так.

— Значит, формально твоя жизнь принадлежит им. Правильно?

— Нет, неправильно. Только на следующие два с половиной года, когда истечет условность моего срока. У меня такое впечатление, что ты кое-что прочитала по данному предмету. — Он закурил очередную сигару, стараясь не смотреть ей в глаза.

— Да, прочитала. Ты и не пытайся говорить мне про два с половиной года. Они могут аннулировать твое освобождение в любой момент, когда посчитают нужным, и тогда ты опять попадешь к ним пожизненно или в лучшем случае лет на пять.

— Но, Кизия… почему они захотят сделать это? — Он притворился, что не понимает.

— О, Бога ради. Люк. Не будь наивным. Или все это ради меня? Или ради агитации в тюрьмах? Ты нарушаешь соглашение о твоем условном освобождении. Не мне говорить тебе об этом. Я не такая глупая, как ты думаешь. — Она прочитала больше, чем он мог себе представить. И с ней было нелегко спорить. Она права.