Перепутье - Стил Даниэла. Страница 40

Арман ушел на совещание с Петеном и немцами. Но несмотря на страх мужа, Лиана вдруг почувствовала себя удивительно легко, как не чувствовала себя все эти долгие месяцы. Она все время подозревала, что он занят какой-то особой работой, но не знала, чем именно, и это незнание убивало ее. В душу закрадывалось недоверие к Арману, она начинала его подозревать. И сейчас чувствовала себя виноватой перед ним за эти пустые подозрения. А еще она испытывала по отношению к нему чувства, которых не было уже давно, — нечто вроде страстного уважения и любви. Он наконец доверился ей. Он верил ей, а она верила в него — так же, как когда-то, в самом начале их отношений. Париж пал, но их брак восстал из руин. С легким сердцем Лиана встала и пошла готовить дочерям завтрак.

В тот день Петен официально стал главой Франции. Как и предсказывал Арман, Рей но бежал в Бордо, а бригадный генерал Шарль де Голль прибыл в Лондон договариваться о переброске войск в Северную Африку. Черчилль обещал всемерно помогать французскому Сопротивлению. Де Голль по радио обратился к французам с краткой речью, в которой просил всех преданных родине французов «продолжать сражаться». Лиана с воодушевлением слушала эту речь по радиоприемнику, спрятанному у нее в гардеробной, на тот случай, если в дом ворвутся немцы. Арман предупредил ее сразу после падения Парижа, что теперь ни один человек не может чувствовать себя полностью вне опасности. Ночью она пересказала речь де Голля Арману. Он же в свою очередь сообщил ей, что ищет подходящий корабль. Они должны уехать как можно быстрее — он настаивал на том, что они должны уехать, и не хотел слушать никаких возражений. Если они уедут позже, это может вызвать подозрения у Петена — почему вдруг жена де Вильера уезжает? А сейчас, сразу после захвата Парижа, он еще сможет объяснить, что она, американка, не одобрила его лояльности к новым властям, что они разошлись во взглядах, и она решила уехать домой.

Через четыре дня Арман побывал в Компьене, городке на севере Франции, и там своими глазами видел, как Гитлер, Геринг и Кейтель, глава гитлеровского верховного командования, объявили условия оккупационного режима и стали официальными хозяевами Франции. Эта церемония разрывала ему душу. А когда оркестр заиграл «Deutschland, Deutschland tiber Alles», Арман стоял в полуобморочном состоянии, но при этом улыбался, молясь в душе, чтобы день окончания оккупации пришел скорее. В этот миг он бы с радостью отдал жизнь за то, чтобы вырвать Францию из рук нацистов. Когда ночью он вернулся к Лиане, она не узнала мужа. Сколько лег он выглядел бодрым, моложавым мужчиной, а теперь в одночасье стал стариком. И в постели, впервые за долгое время, он повернулся к ней и коснулся ее со страстью и нежностью, которых она так давно ждала. Потом они лежали рядом, думая каждый о своем. Арман пытался выкинуть из памяти события дня. Ему казалось, что прямо перед ним изнасиловали ею родину, его любовь, его жизнь. Лиана, опершись на локоть, посмотрела на него — из глаз Армана медленно катились слезы.

— Не стоит, дорогой мой, — Лиана прижалась к мужу — Это когда-нибудь кончится, и может быть, скоро. — Как бы ей хотелось, чтобы Арман был сейчас в Бордо вместе с другими, а не плясал под немецкую дудку здесь, в Париже.

Он тяжело вздохнул и повернулся к жене.

— Мне надо кое-что сказать тебе, Лиана. — Что еще он может сказать? В ее глазах промелькнул страх. — Я уже подыскал корабль, на котором вы с девочками сможете уехать. Это фрахтовое судно, оно стоит у Тулона. Думаю, немцы о нем еще не знают, да оно их вряд ли заинтересует. Мне сообщили о нем подпольщики. Судно стоит довольно далеко от берега, мимо проходил рыбацкий баркас, и оттуда команде сообщили о сдаче Франции. Сейчас они ждут. Собирались идти в Северную Африку и служить законному правительству, но во Франции осталось еще много таких, как вы, тех, для кого это последний шанс вырваться из страны. В Тулон я отвезу вас сам, а на борт вас доставит лодка. Конечно, все это опасно Но оставаться здесь для вас еще опаснее.

— Куда опаснее здесь будет для тебя, Арман., — Лиана тихо поднялась и села, печально глядя на единственного в жизни мужчину, которого любила. — И почему ты не уехал в Северную Африку на службу к, правительству? Он только покачал головой.

— Не имею права. У них там своя работа, у меня здесь — своя — Он печально улыбнулся — А у тебя — своя. Ты должна уехать и увезти с собой мой секрет и наших детей. Ты должна заботиться о них до тех пор, пока не кончится это безумие. А потом ты опять вернешься ко мне. — Он вздохнул, губы скривились в горькой улыбке. — К тому времени я, наверное, уже выйду в отставку. Но кто знает, когда это будет.

— Тебе нужно уйти в отставку сейчас.

— Для этого я еще слишком молод.

— Ты уже достаточно сделал для страны Ты очень многое ей отдал.

— А теперь отдам все без остатка.

Лиана знала, что так оно и будет, и только надеялась, что это не будет стоить Арману жизни.

— А ты не можешь служить Франции иначе, не подвергая жизнь опасности?

— Лиана… — Он привлек ее к себе и обнял.

Она слишком хорошо знала своего мужа. Если он что-то решил, невозможно заставить его передумать. И она была рада уже тому, что он раскрыл ей правду, перед тем как она уедет. Мысль о том, что муж по собственной воле стал сотрудничать с Петеном, что он оказался предателем, была бы для нее невыносимой. Теперь, по крайней мере, она знала правду.

Она никому не раскроет этот секрет, ведь это может стоить ему жизни. Возможно, когда-нибудь потом расскажет об этом девочкам, но пока они еще слишком малы, чтобы понимать такие вещи.

.Ей пришлось собрать все силы, чтобы решиться спросить Армана о том, что она должна была знать.

— Когда мы едем?

— Завтра ночью.

Лиана сжалась в комок, и, хотя старалась сдерживаться, плечи ее задрожали, и она зарыдала.

— Тише, тише, мой ангел. Mon ange… ca пе vaut pas la peine. He стоит плакать. Скоро мы снова будем вместе.

На самом деле Бог знает когда. Всю ночь они не спали, а лишь лежали рядом. Уже светало, но Лиане не хотелось, чтобы эта ночь подходила к концу.

Глава двадцатая

С выключенными фарами они ехали в Тулон проселочными дорогами во взятой напрокат машине. Арман имел при себе свои новые официальные документы. Лиана была в черном платье и черном шарфе. Девочек она одела в свободные брюки, рубашки и туфли из мягкой кожи. У каждой была небольшая сумка с вещами. Все остальное пришлось оставить во Франции. По дороге почти не разговаривали. Когда дети уснули, Лиана все время смотрела на Армана, как бы желая впитать в себя последние часы, проведенные с ним. Все еще не верилось, что через несколько часов они расстанутся.

— Это даже хуже, чем когда я заканчивала университет, — постаралась улыбнуться Лиана.

Оба вспомнили тот год их помолвки, когда ему приходилось жить в Вене, а она заканчивала Миллз-колледж в Окленде. Но теперь — и они оба отдавали себе в том отчет — разлука может затянуться куда больше, чем на год. И никто не может предугадать — на сколько. Гитлер крепко держал Европу за горло, и требовалось немалое время, чтобы ослабить его хватку. Лиана знала: Арман приложит все усилия, чтобы это произошло скорее, и таких преданных родине людей оказалось много. Даже няня девочек. Когда Лиана сообщила ей, что она с детьми возвращается в Америку, но взять с собой гувернантку не сможет, мадемуазель несказанно удивила ее, прямо заявив, что и так хотела уходить. Она не собирается работать на сторонника Петена. А потом в запале призналась даже, что собирается присоединиться к бойцам Сопротивления в самом сердце Франции. Это было смелое признание, но она доверяла Лиане, и обе женщины в слезах обняли друг друга. Когда гувернантка уходила из дома, девочки горько рыдали.

Так начался тот длинный мучительный день прощаний. Но хуже всего было уже в Тулоне, когда на скрипучем дощатом причале Арман подтолкнул дочерей к крепышу рыбаку, стоявшему в лодке. Девочки плакали, прижавшись друг к другу, а Лиана бросилась к Арману и обняла его в последний раз. Ее глаза продолжали умолять его, но голос не слушался.