Перепутье - Стил Даниэла. Страница 51

Но в целом Лиану и девочек ждало долгое одинокое лето. Все их друзья разъехались из Вашингтона в Мейн, в Кэйп-Код и другие места. Рузвельты, как всегда, проводили лето в Кампобелло Теперь до самого сентября ей не увидеть живой души, и скоро Лиане уже начало казаться, что она сойдет с ума, развлекая девочек и пытаясь заставить себя не думать о Нике. Что ни день она надеялась, что он позвонит или напишет, несмотря на данный ими обет молчания. Вместо этого каждую неделю она получала письма от Армана, в которых он не сообщал почти ничего нового, да и то большая их часть была вымарана нацистскими цензорами Лиане казалось, что они с девочками живут в каком-то вакууме, и иногда она задумывалась, надолго ли ее хватит.

Политические новости только укрепляли ощущение, что, уехав из Европы, они очутились на другой планете В трех тысячах миль отсюда бушевала война, а здесь люди ходили по магазинам, ездили на машинах, смотрели кино — и это в то время, когда ее муж жил среди нацистов в Париже, а немцы продолжали грабить Европу. Здесь же на первых страницах вашингтонских газет сообщалось, что ювелирная фирма «Тиффани и компания», тридцать четыре года пребывавшая на одном месте, переехала на 57-ю улицу. Ее новое здание представляет собой архитектурное чудо и снабжено кондиционерами, сохраняющими в магазине прохладу, какая бы жара ни стояла снаружи. Когда первую страницу занимала такая информация, Лиана не раз задумывалась, кто сошел с ума: весь мир или она сама.

17 августа Гитлер заявил о блокаде водного пространства Великобритании, и Арману удалось написать об этом в таких выражениях, что цензоры оставили эту часть письма в неприкосновенности. Лиана уже знала об этом. 20 августа она прочитала в газетах проникновенную речь Черчилля, которую он произнес в палате общин. А еще через три дня немцы бомбили Лондон, и началась так называемая блицвойна, когда бомбежки велись ночь за ночью, и лондонцы стали проводить больше времени в бомбоубежищах, чем в собственных домах. К тому времени, когда Элизабет и Мари-Анж вернулись в свою старую школу, англичане начали вывозить детей из Лондона. Дома рушились, каждую ночь погибали целые семьи. Уже несколько кораблей с детьми отправились из Великобритании в Канаду.

И наконец в середине сентября Лиане позвонила Элеонора. Когда Лиана услышала ее знакомый пронзительный голос, то чуть не разрыдалась от облегчения, настолько она была рада ее слышать.

— Я так обрадовалась, когда в Кампобелло получила твое письмо, моя милая! Как ты настрадалась на «Довиле»!

Они еще немного поговорили о ее плавании, и этот разговор подогрел в Лиане воспоминания о Нике. Повесив трубку, она долго сидела в саду одна, думая о нем и гадая, что он и как. Она задавала себе вопрос, сколько времени еще продлится это полуживое состояние. Прошло уже два месяца с тех пор, как он посадил ее на поезд на Центральном вокзале, а она по-прежнему думала только о нем. Любая прочитанная статья, любая посетившая ее мысль, любое письмо каким-то образом вновь возвращали ее к мыслям о Нике. Она существовала, словно в аду, и знала, что его жизнь мало чем отличается. Она не решалась позвонить ему и узнать, как он. Они пообещали не звонить друг другу, и Лиана знала, что должна быть сильной. Она и была сильной, только плакала теперь гораздо чаще, и дочери зачастую страдали от ее раздражительности. Добродушная негритянка, служанка Лианы, объясняла им, что это происходит, потому что с ними нет папы, и уверяла девочек, что, когда он вернется, мама снова станет веселой. И дочери верили, что, когда кончится война, все станут счастливее.

В Вашингтоне Лиана ни с кем не общалась. Люди, регулярно приглашавшие ее раньше, теперь не знали, надо ли ее приглашать. Она стала одинокой женщиной, и это создавало некоторую неловкость — хотя все собирались рано или поздно пригласить ее к себе, никто этого еще не сделал. Кроме Элеоноры, которая наконец в последнюю неделю сентября позвала Лиану на скромный семейный обед. Лиана даже почувствовала облегчение, когда такси подъехало к Белому дому и она увидела знакомый портик. Она так соскучилась по умной беседе. К тому же ей не терпелось узнать от Элеоноры, как обстоят дела на фронтах Она наслаждалась обедом, но после десерта Франклин тихо отозвал ее в сторону и откровенно заявил:

— Я слышал об Армане, моя милая. И я очень, очень сочувствую. — На мгновение сердце у нее остановилось. Что они слышали такого, о чем не было известно ей? Неужели немцы все-таки разрушили Париж? Может быть, Арман погиб? Или подписано тайное коммюнике, о котором ей ничего не известно? Она смертельно побледнела, но президент взял ее за руку. — Теперь я понимаю, почему вы оставили его.

— Я его не оставила… по крайней мере не в том смысле… — Лиана смущенно подняла глаза.

— Я уехала, потому что немцы заняли Париж и Арман решил, что здесь мы будем в большей безопасности. Я бы осталась с ним, если бы он позволил.

Улыбка исчезла с лица президента.

— Вы понимаете, что он работает с Петеном и сотрудничает с немцами?

— Я… да… Я знала, что он остается в Париже с…

— Вы понимаете, что это означает, Лиана? — оборвал ее Рузвельт. — Он предал Францию. — Это прозвучало как смертельный приговор Арману, и Лиана почувствовала, что глаза наполнились слезами. Как она могла защитить его? Она никому не могла сказать того, что знала, даже этому человеку. Она ничем не могла оправдать собственного мужа. Ей и в голову не приходило, что это может стать известно в Штатах. С беспомощным видом она посмотрела на президента.

— Франция оккупирована, господин президент. Время сейчас… необычное… — Голос Лианы дрогнул.

— Люди, верные Франции, бежали. Некоторые из них сейчас в Северной Африке. Им тоже прекрасно известно, что их страна оккупирована, но они не сотрудничают с Петеном. Лиана с таким же успехом можно быть женой нациста. Вы понимаете это?

— Я жена человека, которого люблю, с которым прожила одиннадцать лет. — «И ради которого отказалась сейчас от другого, очень дорогого мне человека», — подумала она.

— Вы замужем за предателем. — И по тону президента Лиана поняла, что и к ней теперь будут относиться как к предательнице Пока президент считал, что она бросила Армана, все было хорошо Но раз она защищает его, значит, она с ним заодно. Это было написано на лице президента, это прозвучало в его голосе, когда он прощался с ней.

Элеонора больше не звонила Лиане, а через неделю всем в Вашингтоне стало известно, что Арман предал Францию и сотрудничает с Петеном и нацистами Лиана была потрясена этими сплетнями, когда пара-другая любителей посудачить решились позвонить ей и все рассказать. Она даже не знала, что ее потрясло больше — сплетни о том, что Арман нацист, или известие о том, что 2 октября немецкие торпеды потопили «Королеву Великобритании», перевозившую детей в Канаду. Ей становилось плохо, когда она вспоминала «Королеву Викторию» и тела, плававшие в воде, которые она видела несколькими месяцами раньше, — на сей раз это были тела невинных детей.

Временами Лиане казалось, что ей снится какой-то кошмарный сон и ей суждено в одиночку пережить собственную боль и неизбывное ощущение потери Каким-то образом ей удавалось переползать из одного дня в другой, наполненный ожиданием писем от Армана и телефонной борьбой с дядей Джорджем, продолжавшим настаивать на их переезде в Калифорнию Хватило лишь нескольких недель, чтобы слухи, пожаром охватившие Вашингтон, достигли Калифорнии. В одной из колонок светских новостей туманно намекали не некую наследницу судостроительной компании, над домом которой в Джорджтауне развевался нацистский флаг.

— Я всегда говорил тебе, что он сукин сын, — ревел дядя Джордж по телефону из Сан-Франциско.

— Ты сам не знаешь, о чем говоришь, дядя.

— Черта с два я не знаю. Ты не сказала мне, из-за чего он остался в Париже.

— Он верен Франции — Лиане казалось, что она говорит впустую. Только она и Арман знали правду. Но больше она не могла сказать ее никому. И тут она подумала, что эти новости должны были дойти и до Ника.