Удар молнии - Стил Даниэла. Страница 42

— У вас все в порядке? — обеспокоенно спросила она, но голос Алекс был вполне уверенным и сильным и звучал куда лучше, чем даже утром.

— Да, все нормально. Я вернусь на работу, как только смогу.

— Мы будем ждать.

Днем доктор Герман сказал ей, что она может есть нормальную пищу и либо выписаться уже завтра, либо подождать, пока организм окрепнет. Однако разрез заживал превосходно.

— Я лучше останусь, — тихо ответила Алекс, к удивлению врача. Он считал, что она принадлежит к тем пациенткам, которые стремятся вырваться из больничной рутины как можно раньше. Ей вполне можно было позволить выписаться на третий — четвертый день, хотя он всегда советовал полежать в больнице подольше.

— Я-то думал, что вы только и мечтаете с нами расстаться, — улыбнулся он, прекрасно понимая, что она пережила.

— Дома меня ждет трехлетний ребенок. Я хочу вернуться к ней, когда я буду в лучшей форме и мне не придется ей все объяснять.

— К выходным вы будете в прекрасной форме. Я думаю, что мы уже уберем дренаж, оставив только перевязку. У вас была серьезная операция, поэтому вы будете утомляться, но боль вряд ли возникнет. В любом случае мы дадим вам обезболивающие лекарства. Вам останется только одно — попытаться восстановить силы. А через три-четыре недели, в зависимости от результатов остальных тестов, мы начнем лечение.

«Лечение». Слишком мягкое слово для обозначения химиотерапии. Одна мысль об этом вызывала у нее сердечную боль.

— А работа?

— Я бы сказал, что с работой надо подождать еще неделю, пока не снимут бинты и вы не восстановите силы. А когда начнется курс химиотерапии, вы сами поймете, способны ли вы совмещать лечение с работой. Если мы будем точно дозировать препараты и лечить вас в щадящем режиме, вы сможете позволить себе умеренный объем работы.

Интересно, когда в последний раз объем ее работы был «умеренным»? Может быть, в тот день, когда родилась Аннабел, но не раньше и не позже. По крайней мере он не говорит, что она вообще не сможет работать. Он считает, что она должна попытаться. Это уже что-то.

После того как доктор ушел, Алекс молча сидела на стуле, глядя в окно. Потом она прогулялась по коридору и поняла, что чувствует слабость, сонливость и с трудом сохраняет равновесие. Бинты стесняли свободу ее движений, и пошевелить левой рукой она не могла. Хорошо, что она не левша.

Когда в пять часов приехал Сэм с огромным букетом красных роз, Алекс была одна. Увидев лицо своей жены, он застыл в дверном проеме. На нем было написано такое отчаяние, что Сэм просто не знал, что ей сказать. Алекс обдумывала свою судьбу и свое будущее. И на мгновение Сэм вспомнил изможденное лицо его умирающей матери. Ему захотелось бежать отсюда прочь, со всех ног, и он еле-еле подавил крик ужаса.

— Привет, как ты себя чувствуешь? — пытаясь казаться непринужденным, спросил Сэм. Цветы он поставил в вазу.

Алекс только пожала плечами и не ответила. А он как бы себя чувствовал? Впрочем, она не видела, что его трясет.

— Хорошо, — все-таки произнесла она в ответ, но как-то неубедительно. Грудь немного ныла, а дренажная трубка стесняла ее, но этого вполне можно было ожидать. — Спасибо за цветы, — продолжала она, делая вид, что она в восторге, но не слишком успешно. — Доктор Герман говорит, что я смогу вернуться к работе через полторы недели.

Ну что же, не так плохо. Услышав это, Сэм улыбнулся и почувствовал некоторое облегчение.

— Тебя это не может не радовать. Когда ты возвращаешься домой?

— Может быть, в пятницу, — ответила она неуверенно. Ее беспокоило, сможет ли она ухаживать за Аннабел и что она скажет дочери про свои бинты. — Попроси Кармен пожить у нас в выходные. Я знаю, что ей самой нужен выходной, но я без нее не справлюсь.

— Конечно. А с Аниабел могу возиться я. С ней же нет никаких проблем.

Алекс кивнула, ощутив, как она соскучилась по своей дочурке, а потом вдруг вопросительно посмотрела на Сэма. Интересно, во что теперь превратится их жизнь? Они потратили столько времени и энергии на то, чтобы завести второго ребенка, занимаясь любовью по расписанию, что она не могла себе представить, как они будут жить без этого. Будет ли она возбуждать его без одной груди? Как он сможет на нее смотреть? Чтобы подготовить свою пациентку, доктор Герман показывал ей фотографии, и она пришла в ужас. На месте груди были плоскость без всякого соска и диагональный рубец. Алекс даже не могла вообразить, как отреагирует на это Сэм, когда бинты наконец снимут. Доктор сказал, что после удаления дренажной трубки она сможет принимать душ.

Нити, которыми ее зашили, будут рассасываться довольно долго, а после этого она останется с той же плоской грудью со шрамом посередине, которую она видела на фотографиях.

— А что мы будем делать в выходные? — непринужденно спросил Сэм, и Алекс воззрилась на него с удивлением. Он вел себя так, как будто ничего не произошло. — Давай позовем кого-нибудь и пообедаем с друзьями или пойдем в кино, если дома будет Кармен.

Алекс смотрела на мужа, не веря собственным ушам. Как он может?

— Я не хочу никого видеть. Что я им скажу? Привет, мне только что удалили грудь, и мы решили, что устроим обед в честь этого события, пока не началась химиотерапия? Ради Бога, Сэм, где вся твоя тактичность? Все это не так просто.

— Я это прекрасно понимаю, но я не хочу, чтобы ты сидела на одном месте и жалела себя. Ты же знаешь, что жизнь должна продолжаться. В конце концов, твоя грудь не была слишком большой, так что подумаешь, большое дело!

Сэм пытался шутить, но для Алекс это действительно было большое дело. Она утратила часть своего облика и самоощущения, а жизнь ее в каком-то смысле висела на волоске. Да, это была очень большая травма, несмотря на то, что грудь ее была маленькой. Она бы многое отдала за то, чтобы ее не потерять.

— Как ты теперь будешь меня воспринимать? — в лоб спросила она, глядя Сэму прямо в лицо. Ей хотелось услышать от него правду, потому что до операции он не утруждал себя тем, чтобы заверить ее в своей любви. Сэм считал, что его присутствие здесь говорит само за себя. Для Алекс этого было недостаточно. Он просто заходил на часик каждый день, между работой, домом и остальной своей жизнью. Казалось, он воспринимал все это слишком легко.