Возвращение - Стил Даниэла. Страница 57

Что ни говори, а октябрь выдался удачным: теплым, богатым на встречи и полным дел. Саманте повезло со школой, а я хоть и не сумела полюбить Нью-Йорк, но была близка к этому. Во всяком случае, не просто привыкла. Город благоволил ко мне и всячески старался угодить. Пора листопада всегда приходит в Нью-Йорк неожиданно и длится недолго, но это заставляет относиться к ней с особенной нежностью. Тот, кто в это время уезжает из города, навсегда запоминает его в золотистых тонах; тот же, кто остается, видит грязь, слякоть, а потом, летом, мирится с вонью и ужасающей духотой. Но в пору листопада Нью-Йорк прекрасен — красный, золотой, бурый, ясный, ветреный, бодрый; улицы становятся чище, люди ступают по ним, как будто маршируя; всюду царит запах жареных каштанов; в уик-энд город заполняют толпы молодых людей (хотя здесь хватает и своей красивой молодежи), которым некуда податься, поскольку лето уже кончилось, а кататься на лыжах еще рано. Это мое любимое время года, и если в моем сердце есть уголок и для Нью-Йорка, то только благодаря листопаду: двум-трем, от силы четырем неделям в конце осени.

На этот раз город расщедрился вдвойне. Эти волшебные недели были живее, бодрее и прекраснее, чем когда-либо. Нью-Йорк всегда напоминал мне потрепанную потаскушку, не слишком привлекательной внешности, которая время от времени бывает в хорошей форме. Именно такой порой был для Нью-Йорка октябрь.

Мы с Гордоном виделись два-три раза в неделю, частенько заходили в какое-нибудь «приличное место», иногда встречались после работы и обедали либо у него, либо у меня дома. В середине месяца мы сложились, порылись в записных книжках и устроили вечеринку. Было шумно и весело, собралась куча людей, среди которых попадалось множество прелюбопытных типов. Впрочем, так проходит в Нью-Йорке большинство вечеринок.

День Гордона был расписан по минутам, да и у меня хватало дел, поэтому нам не грозило наскучить друг другу.

Все это было не слишком обременительно и постепенно входило в свою колею, как и погода. Жизнь продолжалась.

Прошел День Всех Святых [13] , принесший Саманте богатую добычу. Подарки ждали ее и дома, и у Гордона. Он пригласил ее к себе, чтобы подразнить соседей, и это доставило Сэм огромное удовольствие. С тех пор они с Гордоном стали закадычными друзьями.

День благодарения мы договорились скромно отметить у меня дома, и я уже собиралась уходить с работы жарить индейку, когда в кабинете раздался звонок. Это была Джулия Вейнтрауб.

— Хай! Я поговорила с доктором. Похоже, вы обеспечены работой по крайней мере еще на месяц. Вот свинство! Впрочем, я не жалуюсь. Неплохо в кои-то веки отдохнуть, а здесь к тому же есть парочка симпатичных молодых врачей. Старому хрычу Джону Темплтону до них далеко. — Несмотря на шутливый тон, чувствовалось, что она расстроена. Не так уж весело лежать на спине со всеми этими скобками и вытяжками, и никакие молодые врачи тебе не помогут. Я бы охотно променяла их даже на общество Элоизы Фрэнк. Бедная Джулия.

— Вы еще не разговаривали с Джоном?

— Да, я звонила ему. С минуты на минуту он вызовет вас на ковер и сообщит приятную весть.

— Бросьте, вы прекрасно знаете, как здесь ждут вашего возвращения. Нет проходу от расспросов, когда вернется Джулия. — Я несколько преувеличивала, но решила, что это пойдет на пользу.

— Вранье. Но слышать приятно. Я видела гранки последнего номера. Ваши материалы мне понравились. Так что, когда меня отсюда выпустят, я могу остаться без работы… — Похоже, это ее всерьез беспокоило.

— Теперь вы сами врете, леди. Я здесь девочка на побегушках, и то временно. Если это успокоит вас, могу умыть руки и надеть белые перчатки. — Тут она рассмеялась и стала похожа сама на себя. — Слушайте, серьезно, что говорят врачи? Есть улучшение?

— Не знаю. Они мало что сообщают. Насколько мне известно, им придется кое-что перештопать. Это означает хирурга-ортопеда и новую операцию, что мне совсем не по душе. Как минимум четыре недели коту под хвост. Полная депрессуха. — Именно так она и выразилась.

— Ну, выше нос! Может, лучше отмучиться разом, чем вернуться в больницу через полгода. Так что не расстраивайтесь. Вы ведь не хотите, чтобы я из-за вас заработала геморрой? — Джулия фыркнула снова. — Я зайду к вам в конце недели и расскажу все новости… Кстати, вы помните симпатичное кресло в приемной у Джона?

— Ага…

— Так вот, я слышала, что вчера днем Люциус Баркли трахнул на нем Элоизу. — Люциусом звали младшего редактора отдела косметики. Однако это не вызвало бы гнева даже у сторонниц борьбы за женское равноправие. В Люциусе не было ничего мужского. Абсолютно ничего.

Шутка возымела действие. Джулия зашлась от хохота.

— Ой, перестаньте!.. Мне больно смеяться… — В трубке раздались фырканье и отрывистый смешок. — Вы все перепутали. Мне уже рассказывали эту историю: не Люциус трахнул Элоизу, а она его. — Тут мы обе покатились со смеху.

— О'кей, Джулия, как хотите, а в уик-энд я вас навещу. Что-нибудь принести вам?

— Да. Мужика поздоровее.

— А на что же вам тогда молодые врачи? Слушайте, оставьте хоть одного на мою долю! Не залеживайтесь, Джулия, мы соскучились по вас. Я жду не дождусь, когда наконец сбагрю вам эту работу. Мечтаю пополнить собой ряды безработных.

— Не прибедняйтесь. Ишь, размечталась: шесть месяцев! Если вы рассчитываете, что я проваляюсь здесь полгода, то сильно ошибаетесь. Поэтому не вздумайте бить баклуши… Ладно, до встречи… Эй, Джиллиан… Спасибо.

— Не глупите. Спасибо вам. И давайте обойдемся без сантиментов, а то я сгорю со стыда. До встречи… Берегите себя.

Бедная Джулия. Все это звучало не слишком весело, и я начала подумывать, что мой прогноз похож на правду. Тут опять зазвонил телефон, и я услышала, что «мистер Темплтон будет счастлив увидеть миссис Форрестер через пять минут».

Полчаса спустя, когда я вышла из кабинета Джона, мне было не до смеха.

Оказывается, Джон разговаривал не только с Джулией, но и с ее лечащим врачом. Джулии не становилось легче, у нее был низкий гемоглобин.