100 великих богов - Баландин Рудольф Константинович. Страница 34

Завершается эпизод моралью, обращенной, конечно, не к богам или асурам, а к слушателям: необходимо каждому соблюдать все три завета: сдерживать себя, дарить добро (делать дары), быть милосердным. В дальнейшем вновь говорится о воде как первооснове всего сущего и о рождении богов:

«Вначале это было водами. Эти воды создали истину, истина – это Брахман. Брахман [создал] Праджапати, Праджапати – богов». Теперь уже Вселенский Разум (Брахман) творит Праджапати (пер-вочеловека?), а он, в свою очередь – богов. Вряд ли из этого следует сделать вывод, будто таким образом в Древней Индии хотели доказать «надуманность» богов, являющихся лишь игрой ума и воображения. Скорее всего, речь идет о постижении божественного начала мироздания.

В одном из мифов, похожем на волшебную сказку, Праджапата – в образе человека – воспылал страстью к собственной дочери Ушас. Спасаясь от него, она обернулась ланью, но он превратился в оленя. Увидев это, грозный бог Рудра пришел в ярость и собрался поразить Праджапати молнией, и тот откупился, передав Рудре власть над зверями.

Эта история напоминает сказания народов примитивной культуры, не изживших шаманизм и поклонение тотемам-животным; она призвана утвердить недопустимость инцеста. В этом случае Праджапати определенно связан с образом первопредка. Но по мере изменения первобытно-общинных отношений, внесения в мифы философских идей и установления иерархии богов, образ Праджапати утрачивал определенность и связи с далеким прошлым.

Так после образа великой матери перед нами возникает – хотя и достаточно призрачно – образ великого охотника-скотовода, божественного предка. Но все это – скорее пережитки, уходящие в прошлое, меняющие свой облик. Ведь боги умирают не так, как люди, а в некоторых своих ипостасях они поистине бессмертны.

ПУРУША

Тысячеглавый, тысячеглазый и тысяченогий Пуруша. Он закрыл собою всю землю и возвышался над ней на десять пальцев. Пуруша – это все, что стало и станет. Он властвует над бессмертием, [над всем], что растет благодаря пище.

Огромно его величие, но еще огромнее [сам] Пуруша. Четвертая часть его – все сущее, три [другие] – бессмертное в небе…

От него родилась Вирадж, а за ней пуруша. Родившись, он распростерся на запад и на восток.

Так начинается гимн Пуруше. Обратим внимание на последние две строки. Вирадж – олицетворение женского начала. Выходит, что первоначальный Пуруша (будем считать, что это – имя собственное, хотя нередко слово пишут с маленькой буквы) самопроизвольно породил мужское и женское начало (слово пуруша означает «человек», «мужчина»).

В космогоническом плане Пуруша приобретает черты единого инертного первоначала Вселенной, включающего и первоматерию (все сущее) и одухотворяющее начало. Это – образ вечности «духоматерии». Пожалуй, упоминание в начале гимна «тысячи» следует понимать как «бесчисленное».

Пуруша, надо подчеркнуть, не столько материален, сколько (на три четверти!) духовен. Поэтому, как сказано: «Боги, совершая жертвоприношение, приносили пуру-шу в жертву. Но ему это не наносило вреда, ибо: «Весна была его жертвенным маслом, лето – жертвенными дровами, осень – [самой]

жертвой». Его обратили в самые разнообразные живые существа. Из него, принесенного в жертву, возникли гимны и песни, стихи и заклинания… Дальше идет фрагмент, оправдывающий сложившуюся кастовую систему изначальным строением мироздания:

Брахманом стали его уста, руки – кшатрием, Его бедра стали вайшьей, из ноги возник шудра.

Таково установление, данное свыше, таково положение в обществе жрецов, воинов, свободных работников и слуг, рабов – самого низкого сословия. Автор счел эту концепцию настолько важной, что лишь после нее заговорил о строении мироздания и даже о богах. Выходит, социальное значение данного произведения, подобно многим другим гимнам и мифам, для автора имело особенно важное значение.

Об этой закономерности приходится помнить при осмыслении преданий о богах. Мы склонны преувеличивать стремление древних авторов постигать природу и обдумывать общие философские проблемы. Все-таки представители древних цивилизаций вольно или невольно концентрировали свое внимание на своем ближнем окружении, на социальной среде, отношениях между людьми. Некоторые мыслители, конечно, всерьез и основательно размышляли о начале всех начал, строении Вселенной, происхождении людей. Но и в этих случаях любой мудрец оставался представителем, частичкой своего общества и окультуренной (техногенной) среды обитания.

Итак, после описания социальной структуры общества следует в гимне космологическая часть, в которой проявляется не столько знание природы, сколько поэтическое воображение автора:

Луна родилась из мысли, из глаз возникло Солнце. Из уст – Индра и Агни, из дыхания возник ветер. Из пупа возникло воздушное пространство, из головы возникло небо. Из ног – земля, страны света – из слуха. Так распределились миры.

Если вспомнить гимн «Ригведы» о происхождении богов, где упоминается Адити, то нетрудно заметить, что там дана иная версия творения. В приведенном нами еще раньше космогоническом гимне «Ригведы» тоже изложена совершенно другая версия, не похожая на эти две. Только с большой натяжкой можно отождествить Пурушу с Единым («Без дуновения само собой дышало Единое, И ничего, кроме него, не было… От великого тапаса зародилось Единое…»). В гимне Пуруше нет вовсе упоминания о неведомом. Напротив, подробно описано жертвоприношение первых богов, совершаемое на основе все того же Пуруши или его отпрысков:

Вокруг него положили семь поленьев, трижды семь поленьев было приготовлено, Когда боги, совершая жертвоприношение, связывали пурушу, [как] жертвенное животное. Жертвой совершали боги жертвоприношение; эти дхармы были первыми. И им, могущественным, досталось небо, где первые боги – садхьи.

Садхьи – низший класс богов. Выходит, и тут – кастовое разделение. Но проглядывает и явный намек на то, что самое важное деяние – совершение жертвоприношения, выполнение священных ритуалов под пение гимнов. Тем самым автор – жрец – лишний раз превозносит свою касту, стоящую в иерархии сразу за низшими богами. Пуруша превращается в символическую фигуру.

Если в «Ригведе» Пуруша представлен как нечто определенное и понятное, то в «Атхарваведе» («Веде заклинаний») дается своеобразный скептический анализ этого гимна и самой идеи вселенского человека, человекомира. Вопросы следуют один за другим:

«Кто создал пятки Пуруши? Кто – мясо? Кто – лодыжки? Кто красивые пальцы? Кто – отверстия? Кто – части тела, [что] посредине? Кто – опору?

Сколько богов? Кто из них сотворил грудь и спину Пуруши? Кто [соединил] грудь и тело? Кто [создал] локти? Кто – плечи? Кто – ребра?…»

После перечисления материальных частей следует переход к духовным качествам, чувствам:

«Приятное и неприятное, сон, страх, утомление, радость и блаженство – откуда это у сильного Пуруши?

Страдания, нужда, гибель, незнание – откуда они у Пуруши? Успех, благо, удача, богатство, знание – откуда?

Кто дал ему облик? Кто – рост, имя, движение?…»

Возникают все новые и новые вопросы. Среди них: Откуда смерть? Откуда бессмертие? Кто предопределил его жизнь? Чем очертил он небо? Кто вложил в него мысль? Ответ на подобные вопросы один: будучи брахманом и став знатоком вед, можно постичь все это.

Однако в дальнейшем оказывается, что и этого еще недостаточно. Начинается серия новых многочисленных вопросов: В каком его члене находится земля? В каком его члене содержится пространство? В каком его члене находится небо? Куда стремится пылающий огонь? Куда – дующий ветер? В чем все живое познает миры? Где сущее и несущее?

Ответ вновь дается в неопределенной форме: «Те, кто знает в Пуруше Брахму, знают [и] высшее божество. И тот, кто знает высшее божество, и тот, кто знает Праджапати, знают высшего Брахму…» Создается впечатление, что тут уместно выражение – «А бог его знает!» Во всяком случае вопросы, связанные с бытием Пуру-ши, порождают сомнение в том, что все они могут иметь определенный ответ. Впору спросить: а откуда известно о, Пуруше? Кто его видел? Кто рассказал о нем людям? В конце этого гимна-заклинания дается ссылка на Индру, но и она мало что объясняет.