Жажда странствий - Стил Даниэла. Страница 50

Глава 24

Одри вошла в дом совершенно отрешенная. Дворецкий бесшумно затворил за ней дверь. Она не сразу заметила, что в доме что-то происходит. Из холла на втором этаже доносились шум и чьи-то голоса, внизу, у лестницы, громоздилась груда коробок, стояли чемоданы. И Одри вдруг осознала, что в дверях библиотеки, наблюдая за ней, стоит ее сестра. Это была их первая встреча после той неприятной стычки, когда Одри вернулась домой из Харбина. Что тут делает Аннабел? Собралась в путешествие со всем этим огромным багажом? Вдруг Одри все поняла, и сердце у нее упало.

— Что случилось?

— Харкорт ушел от меня.

Одри кивнула. Аннабел, пожалуй, уже ничем не могла ее удивить, но вот только что она делает здесь? Одри не могла побороть своего раздражения против сестры.

— Но почему ты здесь? — Голос Одри выдал ее состояние, но Аннабел, похоже, ничего не заметила, а может, ее не очень-то заботили их отношения.

— Просто не хотела оставаться в Берлингеме. Ненавижу это место.

— Ты не попробовала устроиться в отеле? — жестко спросила Одри.

Аннабел удивленно взглянула на нее.

— Этот дом такой же мой, как и твой.

— А ты попросила разрешения у дедушки поселиться здесь?

— Нет, не попросила, — донесся до них его голос. Они и не знали, что он дома. — Может быть, ты объяснишь мне, Аннабел, что происходит?

Сестры смутились — как будто их застали за чем-то, чего они не должны были делать. Как в детстве. Одри подумала, не была ли она слишком резка, Аннабел:

— о том, что она, конечно же, должна была позвонить, прежде чем приехать.

— Я… я пыталась утром дозвониться, но…

— Не лги. — Дед смотрел на нее с раздражением. — Веди себя прилично — хотя бы говори правду! Где твой муж?

— Не знаю. Наверное, поехал с друзьями на рыбалку.

— А ты тем временем решила покинуть его?

— Я… — Неловко было вести разговор, стоя в прихожей, но дед не выказывал ни малейшего намерения пригласить ее войти в гостиную и сесть. — Он сказал, что хочет развестись со мной.

— Значит, на него ты возлагаешь всю ответственность? А ты тут ни при чем?

Аннабел кивнула:

— Но я…

— Ты хочешь устраниться, — подсказал он ей нужное слово, и она согласно кивнула. — Понимаю. Очень удобно. И теперь ты пожаловала ко мне и к своей сестре. Так ведь, Аннабел? — Она слегка покраснела и снова кивнула. — По каким соображениям? Чтобы иметь адрес? Или тебя привлекают дом, дорогая мебель и прочее… мое положение в обществе? А может, тебя устраивает, что твоя сестра будет заботливо ухаживать за твоими детьми? — Дед хорошо изучил свою младшую внучку.

Одри чуть было не рассмеялась, видя растерянность Аннабел.

— Я… я просто подумала, что, может быть, на какое-то время…

— На какое, Аннабел? На неделю? На две? — Дед явно получал удовольствие от собственной решительности, и Одри даже стало жаль сестру. Почти что жаль. Вообще-то ее запасы жалости к ней сильно истощились. Слишком уж Аннабел была злая, испорченная, слишком много пила, а иной раз проявляла открытую враждебность. — И как долго ты намерена пробыть здесь?

— Может, до тех пор, пока я не найду себе подходящий дом?

— Ты не вопросы мне задавай, а скажи прямо… Ну ладно, пока ты не подыщешь дом, я разрешу тебе побыть здесь, но помни, что ты должна найти для себя этот дом. — Он заметил, как просияла при этих словах Аннабел. — И будь добра, не возлагай чрезмерных обязанностей на свою сестру. — Очень важно было, что дед это сказал, однако он не предусмотрел, что слово «чрезмерных» может быть понято по-разному.

В течение двух последующих часов Аннабел умудрилась поместить детей в комнату Одри. Маленький Уинстон принялся сбрасывать с полок ее книги, а Ханна попыталась влезть к Молли в кроватку, за что и поплатилась — к ужасу Аннабел, хозяйка кроватки до крови укусила сестрицу за большой палец.

— Ах ты, китайское отродье! — завизжала Аннабел, и Одри, не говоря ни слова, ударила ее. Дала звонкую пощечину, и это было как раз то, что требовалось Аннабел — она несколько поутихла. Однако лишь в пять часов Одри смогла закрыть дверь своей спальни, немного отдохнуть и подумать о том, что же произошло у них с Чарли. Невозможно было поверить, что всего лишь несколько часов назад она видела его, говорила с ним. Увидит ли она его еще когда-нибудь? Наверное, нет, никогда. И только сейчас, осознав до конца, что жизнь ее отныне не принадлежит ей, что она заперта в этом доме вместе с дедом и Аннабел, Одри начала всхлипывать, и на подушку покатились слезы.

Когда Одри спустилась в тот вечер к ужину, глаза у нее были красные, но никто этого не заметил. Дедушка думал о чем-то своем, а сестрица потчевала их омерзительными рассказами об изменах Харкорта, и к десерту Одри почувствовала себя совершенно больной. Последующие несколько месяцев в доме творился кошмар. Няньки, которых нанимала Аннабел, долго не задерживались. Они начинали ненавидеть и Аннабел, и ее отпрысков. Других слуг вовсе не радовали приезд родственников и дополнительная работа; Аннабел то и дело куда-то уходила, оставляя своих детей на попечение Одри.

Даже дед помрачнел: как видно, неурядицы в доме угнетали его, он все меньше интересовался маленькой Молли, которая еще совсем недавно дарила ему столько радости. Теперь, казалось, уже ничто не радовало его. Одри никак не могла прийти в себя, сердечная боль не утихала, и только Молли приносила ей хоть какое-то успокоение. Все мысли Одри были о Чарльзе. Она пыталась написать ему, начинала письмо и бросала. Что она ему может сказать, ведь ничего не изменилось и не похоже, что изменится в скором времени. Вдобавок ко всем несчастьям Одри огорчало состояние деда: он явно сдавал, его уже не интересовала политика, теперь он редко брал в руки газету и совсем перестал посещать свой клуб. Одри не раз заговаривала об этом с Аннабел, но та безразлично пропускала все мимо ушей. Она была слишком занята светской жизнью, развлекалась то в компании друзей, то вообще неизвестно с кем. Несколько раз была в опере, посетила все шикарные рестораны в городе, танцевала и думать не хотела ни о дедушке, ни о сестре, ни о собственных детях. На Рождество, когда Аннабел объявила, что проведет праздники со своими друзьями и у нее нет времени пообедать с дедом и Одри, сестра не выдержала.

— Анни, ты могла бы посидеть с ним хотя бы час. Не забудь, он помогает тебе. — Одри говорила ледяным тоном.

— Ну и что? А кому ему еще помогать? Тебе он тоже помогает, вот ты с ним и сидишь. Тебе-то больше нечего делать.

Ничего, кроме презрения, она к своей старшей сестре не испытывала. Всю жизнь сестра заботилась о ней, и она не видела причины, почему что-то должно измениться теперь. Сестра так и осталась старой девой, так ведь? А теперь, когда она обзавелась этой дурацкой маленькой китаянкой, ни один мужчина к ней и не приблизится. Аннабел не церемонилась, рассказывая об этом своим друзьям, даже намекала, что мать девочки скорее всего сама Одри. Одри не обращала внимания на все эти инсинуации. Она любила Мей Ли, будто та и вправду была ей родной дочерью, а на сплетни ей было наплевать. Однако неприятно было наблюдать, как Аннабел губит свою жизнь, крутит романы с кем попало, и сколько она ни говорит с ней, умоляя ее прекратить эту вакханалию, — все бесполезно. Как видно, сестра твердо решила потратить свою жизнь на слабых мужчин и крепкие напитки. В конце концов Одри оставила попытки что-либо изменить, хотя и печально было наблюдать, как рушится жизнь сестры. Развод проходил более чем неприятно, Харкорт несколько раз появлялся в доме, скандалил с Аннабел и ее адвокатами. Дедушка отдал распоряжение дворецкому больше не пускать его в дом, но Харкорт все-таки приходил, и всегда пьяный. Дед не мог больше этого выносить и сказал об этом Одри.

— Да и саму Аннабел переносить трудно, — согласилась Одри. — Очень тебе сочувствую.

— Я должен был бы купить ей где-то дом, — вздохнул дед, — но я слишком стар для таких хлопот. Скоро я покину вас, тогда владелицами дома станете вы обе. Места тут хватит и для вас, и для всех ваших детей, и беленьких, и желтеньких. — Он улыбался. Он оставлял им в совместное владение и дом в Тахо. «Пожалуй, это не самое мудрое решение», — подумала Одри. Она предпочла бы жить одна, все равно в каком доме.