Злой умысел - Стил Даниэла. Страница 50
– Ни малейшего признака? Никогда? Будь честна сама перед собой, Грейс. Ты одна знаешь правду.
– Хорошо. Нет, никогда, ни делом, ни словом.
– Так почему же ты думаешь, что все должно перемениться?
– Я не знаю. Начальники не берут с собой в деловые поездки секретарш, если не хотят… ну, вы сами понимаете чего.
Отец Тим улыбнулся – ее стыдливость позабавила его. Он много чего видел в жизни – и куда более страшного – и слышал просто ошеломляющие истории. Даже печальная повесть о жизни Грейс не шокировала бы его.
– Некоторые люди берут секретарш в деловые поездки просто для пользы дела – и вовсе не держат на уме «сами понимаете чего». Может, ему действительно нужна твоя помощь. А если он поведет себя недостойно – что ж, ты уже большая девочка. Сядешь на самолет и вернешься домой. Все. Конец фильма.
– Думаю, я вполне смогу так поступить, – задумчиво сказала Грейс и кивнула.
– Ты стоишь у руля собственной жизни. Именно этому мы и обучаем здесь наших подопечных. И тебе это известно лучше, чем кому-либо другому. Ты сможешь уйти в любое время, если захочешь.
– О'кей. Может, и поеду с ним. – Она вздохнула и бросила на священника благодарный взгляд. Она все еще не уверена была, что отважится.
– Поступай так, как тебе кажется правильным, Грейс. Но, принимая решения, не слушайся голоса страха. Этот голос никогда не поведет тебя в нужном направлении. Просто делай то, что нужно, – и все.
– Спасибо, святой отец.
На следующее утро она объявила Чарльзу Маккензи, что уладила свои дела и едет с ним в Калифорнию. Ее все еще терзали сомнения, но она повторяла про себя, что, как только он переступит черту, она тотчас же купит билет и улетит назад. Это было проще простого, ведь у Грейс была кредитная карточка.
Он заехал за ней на лимузине по пути в аэропорт. Она вышла из дома, неся небольшой чемоданчик. Он сразу заметил, как она нервничает. У Чарльза Маккензи был с собой лишь маленький кейс – похоже было, что он ехал налегке. По дороге он сделал прямо из машины несколько деловых звонков и черкнул Грейс пару записок. Потом немного поболтал с ней очень непринужденно и уткнулся в свежую газету. Видно было, что она его решительно не интересует. К тому же Грейс машинально отметила, что один из звонков был личного свойства, и Чарльз Маккензи определенно беседовал с женщиной. Она уже знала, что одна весьма аристократическая особа частенько звонит ему в офис, и, видимо, эта дама ему нравится. Но у Грейс не было ощущения, что Чарльз Маккензи в кого-то влюблен или даже серьезно кем-то увлечен.
Они летели в Лос-Анджелес в салоне первого класса, и большую часть времени Чарльз был углублен в работу, а Грейс смотрела какой-то фильм. Чарльз Маккензи был озабочен тем, чтобы разобраться с финансированием одной грандиозной кинокартины, – он и теперешний его клиент вошли в долю. У клиента был свой менеджер на западном побережье, но Маккензи решил лично проследить за тем, как станут распоряжаться его средствами: он вложил в это дело немалую сумму.
В Лос-Анджелесе было еще интереснее. Они прибыли в город в полдень по местному времени и отправились прямиком в юридическую контору – и Грейс была просто заворожена чередой официальных встреч с самыми блестящими людьми. Они были заняты до шести часов пополудни, что, в сущности, для Грейс и Чарльза Маккензи равнялось девяти часам вечера. На это время у него была назначена встреча в ресторане, поэтому он подвез Грейс прямо к гостинице и еще раз напомнил, что она может потребовать в номер все, что ей понадобится. Они остановились в отеле Беверли-Хиллз, и Грейс потрясена была тем, что по вестибюлю вот так, запросто, разгуливали сразу четыре кинозвезды.
Тем же вечером Грейс пыталась дозвониться Дэвиду Глас-су, но не обнаружила его ни в Беверли-Хиллз, ни вообще в Лос-Анджелесе. Она была расстроена. Ведь она уже много лет ничего не знала о нем, но мечтала увидеться со старым другом. Впрочем, у нее было отчетливое ощущение, что жена Дэвида предпочла бы, чтобы он оборвал всякую связь с Грейс. Это явствовало из недомолвок, проскальзывавших в последних его письмах. И с того самого дня, как родился его первый ребенок, Грейс перестала получать письма от Дэвида Гласса. А как было бы здорово услышать его голос, рассказать, что у нее все великолепно, что она зажила новой жизнью, что она счастлива. Грейс оставалось лишь надеяться, что у Дэвида тоже все в порядке, что он преуспевает на службе и счастлив со своей женой. Она все еще думала о нем время от времени и даже порой скучала.
В номере Грейс посмотрела видеофильм, который хотела посмотреть вот уже много лет, но никак не могла выкроить время. Это была замечательная комедия, и Грейс хохотала во весь голос, сидя одна в номере, потом, спохватившись, заперла все окна и двери и даже накинула цепочку. Она все еще боялась, что Чарльз начнет ломиться к ней в двери, когда вернется из ресторана, но, к собственному удивлению, Грейс спокойно проспала до семи утра.
В восьмом часу Чарльз Маккензи позвонил ей и назначил встречу в гостиничном ресторане, а за завтраком перечислил, где они должны побывать в течение дня и каковы будут ее обязанности. Подобно Грейс, Чарльз Маккензи был весьма пунктуален и организован, обожал свою работу и существенно облегчал труд своей секретарше, вовремя объясняя, что от нее потребуется.
– Ты вчера очень мне помогла, – похвалил он девушку. Маккензи был просто великолепен в сером костюме и белоснежной накрахмаленной рубашке с галстуком. Правда, костюм его был куда более типичен для Нью-Йорка, нежели для Лос-Анджелеса. На Грейс же было розовое платье, а на плечи она небрежно набросила свитер того же цвета. Платье это она купила еще два года назад, в Чикаго, и оно выглядело куда менее «официально», нежели строгие костюмы, в каких девушка обычно ходила на службу.
– Ты нынче очень красивая, – как бы мимоходом заметил шеф, и Грейс непроизвольно сжалась, но он этого не заметил и как ни в чем не бывало продолжал: – Ты видела вчера в вестибюле парад кинозвезд?
И, тотчас же позабыв его комментарий по поводу своей внешности, Грейс принялась с жаром рассказывать ему о том, как любовалась вчера знаменитостями, и о комедии, которую она с наслаждением смотрела вечером. На какое-то мгновение они словно стали задушевными друзьями, и Чарльз Маккензи это почувствовал. Девушка несколько расслабилась, да и ему стало с ней куда проще. Обычно, когда Грейс глядела букой, он спрашивал себя, в чем тут загвоздка, но никогда не решился бы спросить ее об этом.
– Я обожаю этот фильм. – Он засмеялся, припоминая. – Я смотрел его три раза подряд – сразу, как он вышел на экран. Терпеть не могу грустные картины.
– Я тоже, – честно созналась Грейс.
Подали завтрак. Чарльз заказал яичницу с беконом, а Грейс овсянку.
– Ты останешься голодной, – отеческим тоном заметил он.
– А вы поглощаете чистейший холестерин, – отпарировала Грейс.
Хотя Чарльз Маккензи был в отличной форме, но заказанное им блюдо отнюдь не считалось полезным.
– О Господи! Уволь! Моя жена была вегетарианкой, да к тому же буддисткой. Они все в Голливуде такие – малость чокнутые. Стоило развестись хотя бы ради того, чтобы вволю насладиться чизбургерами. – Он улыбнулся Грейс, а она расхохоталась, изумляясь себе самой.
– А вы долго прожили вместе?
– Достаточно, – хмыкнул он. – Целых семь лет. – Он был свободен вот уже два года. Свобода стоила ему не меньше миллиона долларов, но тогда ему казалось, что это сходная цена, – невзирая на то, что дела его пошатнулись. С тех пор ни одна женщина не затронула всерьез его сердца, и единственное, о чем он по-настоящему жалел, – это о том, что у него нет детей. – Мне было тридцать три, когда я женился, и тогда я был убежден, что женитьба на Мишель Эндрюс – это исполнение самой лучезарной мечты. Но на поверку оказалось, что жизнь с любимицей всех кинозрителей Америки – дело не такое приятное, как мне поначалу думалось. Звезды дорого платят за славу. Цена эта много выше, чем кажется нам, простым смертным. Пресса к ним всегда жестока, а публике вынь да положь их душу, и никак не меньше… и перенести это можно, лишь ударившись в религиозный фанатизм или пристрастившись к наркотикам. По моему мнению, ни то ни другое не выход. Стоило нам с ней появиться в свете, как на следующий день газеты обсасывали наши имена, то и дело возникали скандалы. Так невозможно было жить – слишком дорого это стоило. Теперь мы с ней добрые друзья – а вот три года назад это было отнюдь не так.