Зоя - Стил Даниэла. Страница 84

— Что вы знаете о профессии официантки? — спрашивали владельцы ресторанов. Она будет ронять подносы, бить посуду и не сможет подолгу работать за крошечную плату. Зоя уверяла, что согласна на все, но в ее услугах не нуждались, а больше Зоя ничего не умела — разве что танцевать, но здесь ведь не было дягилевского балета.

Не раз в состоянии полного отчаяния она готова была пойти на панель, но чувствовала, что не сможет.

Память о Клейтоне была слишком сильной и чистой, он был единственным мужчиной, которого она когда-либо любила, и ей была невыносима мысль, что какой-то другой мужчина прикоснется к ней, даже если с его помощью она смогла бы прокормить семью.

Она умела только танцевать, но отлично понимала, что в тридцать лет уже не сможет вернуться на сцену, ведь она не танцевала больше одиннадцати лет. Зоя до сих пор была гибкой и ловкой, но она постарела и чувствовала себя тысячелетней старухой, идя на пробы в театр. Она уже была у Зигфельда, и там ей сказали, что она недостаточно высокая. Неудивительно поэтому, что она решила попробовать себя в варьете. Пройдя на сцену, она старалась не смотреть на полураздетых женщин, ища глазами антрепренера.

— Эй, ты! — сказала старшая из женщин, не скрывая своего удивления. — Разве ты танцуешь?

— Танцевала.

— С кем?

Зоя тяжело вздохнула, понимая, что выглядит на этой сцене нелепо в своем скромном черном платье от Шанель. Ей следовало бы надеть что-нибудь посветлее и попроще, но она давно продала все свои вечерние платья, и у нее остались только темные шерстяные платья, которые она извлекла из шкафов на Саттон-плейс, понимая, что зимой в квартире будет холодно.

— Я танцевала в дягилевской труппе в Париже.

А хореографии училась в России.

— Так ты балерина? — Танцовщица еле сдерживала смех. Зоя молча стояла перед ней с гладко зачесанными рыжими волосами, без всякой косметики. — Послушай, красавица! Это тебе не дом престарелых для бывших балерин. Это варьете Фитцхью! — Она произнесла последние слова с какой-то особой заносчивостью, и Зоя вдруг разозлилась.

— Мне двадцать пять лет, — соврала она, — и в свое время у меня неплохо получалось.

— Ну?! Держу пари, что ты никогда не танцевала ничего подобного.

Это было совершенно справедливо, но Зоя готова была делать что угодно, только бы спасти детей. Она вдруг вспомнила, как впервые пришла к Дягилеву тринадцать лет назад в Париже.

— Позвольте мне попробовать… всего один раз… я смогу научиться… пожалуйста… — Слезы помимо ее воли навернулись ей на глаза, а в это время маленький кругленький мужчина с сигарой прошел мимо, едва взглянув на нее, и закричал на двух рабочих сцены, несущих декорации:

— Идиоты! Вы все сломаете! — А затем с явной тревогой помахал сигарой женщине, разговаривавшей с Зоей:

— Чертовы девки заболели корью… надо же! Набрал по глупости стадо старых телок, которые вдруг взяли да заболели детскими болезнями… трое на прошлой неделе… а теперь еще семеро… Черт подери, что я скажу зрителям, которые платят приличные деньги, чтобы посмотреть наше шоу? Что они могут полюбоваться стадом старых шлюх, вихляющих своими толстыми задницами? Что ж, я готов пойти на это, если они все-таки явятся на работу. — И он помахал сигарой в сторону Зои, даже не взглянув на нее — такие, как Зоя, для него не существовали.

Не дождавшись, что он обратится непосредственно к ней, Зоя заговорила сама.

— Я бы хотела поступить на работу в качестве танцовщицы. — Она говорила с незначительным акцентом, но никому и в голову не пришло, что она русская.

Женщина подумала, что она, если судить по дорогому черному платью и элегантным манерам, — француженка. В варьете Фитцхью француженки не требовались.

— Вы танцовщица? — Толстяк обернулся и оценивающе посмотрел на нее; судя по всему, впечатления она на него не произвела.

— Да. — Зоя решила ничего ему не объяснять.

— Балерина, — с нескрываемым презрением процедила женщина.

— Болели корью? — Это было для него сейчас самое важное, ведь десять танцовщиц уже заболели, и бог знает, сколько из них еще могут заболеть в ближайшие дни.

— Да, болела, — пробормотала Зоя, моля бога, чтобы она еще была способна танцевать. Возможно, она все забыла. Возможно…

Толстяк пожал плечами и сунул в рот потухшую сигару.

— Пусть она покажет, на что способна, Мэгги. Если у нее что-то получится, то пусть остается, пока другие не поправятся.

Толстяк ушел, а женщина, которую он назвал Мэгги, недовольно поморщилась. Меньше всего им нужна была такая изысканная бледная дамочка, которая считала, что она слишком хороша для варьете. Но делать было нечего: больных было столько, что шоу находилось на грани срыва.

— О'кей, — небрежно сказала она, а затем крикнула:

— Джимми! Хватит спать, иди работай!

Из-за кулис вышел чернокожий с широкой улыбкой и посмотрел на Зою.

— Ну-с, беби, что тебе сыграть? — спросил он, садясь за пианино.

Зоя чуть не рассмеялась нервным смехом. Что он мог сыграть? Шопена? Дебюсси? Стравинского?

— Что вы обычно играете на пробах? — спросила она его, и негр улыбнулся. Он сразу заметил, что перед ним стояла светская дама, из тех, для кого наступили плохие времена, и ему стало жалко ее, эту молодую женщину с большими зелеными глазами и тоскливой улыбкой. В этот момент она так была похожа на ребенка, и он вдруг засомневался, танцует ли она вообще. Он слышал и о других дамах высшего света, которые, как Кобина Райт с дочерью, пошли работать в ночные клубы.

— Откуда ты? — Мэгги уже разговаривала с кем-то другим, и Джимми решил, что Зоя ему нравится.

Она широко улыбнулась ему, все еще боясь наделать глупостей, хотя рискнуть и стоило.

— Из России. Я приехала сюда после войны.

А затем он понизил голос и нервно обернулся:

— Ты когда-нибудь танцевала раньше, малышка? Скажи мне правду, пока Мэгги не слышит. Доверься Джимми. Я не смогу помочь тебе, если я не буду знать, умеешь ли ты танцевать.

— Я танцевала в балете в юности. После я не танцевала одиннадцать лет, — прошептала она с благодарностью в голосе.

— Да… — Джимми огорченно покачал головой, — Фитцхью — это не балет… — В это время, словно в подтверждение его слов, две полуобнаженные девицы прошли мимо. — Послушай, — сказал он заговорщическим тоном, — я буду играть как можно медленнее, а ты просто вращай глазами и улыбайся, чуть покрутись, потряси задом, покажи ножки — и все будет в порядке.