Шестеро обреченных - Стиман Станислас-Андре. Страница 25

— Может быть, молока?

— Нет, спасибо.

— Тогда лимон?

— Да, благодарю.

Сказав это, Сантер наклонился, вперед, глядя на Асунсьон.

Молодая женщина подошла к нему с чашкой в руке. Пять лет странствий, в окружении чаще всего гнусном, не помешали Сантеру в условиях городской жизни снова стать тем светским мужчиной, каким он был когда-то. Взяв из рук Асунсьон чашку, он поставил ее на маленький покрытый красным лаком круглый столик, который ловко придвинул к своему креслу носком туфли, и прежде, чем она могла предвидеть его жест, он притянул ее к себе, взяв за запястье.

Сантер, находясь во власти своего восхищения, не торопился говорить. На Асунсьон была надета темно-красная юбка и блузка из белого шелка. Ожерелье из яркого жемчуга выделялось на ее матовой коже, словно оковы.

Она, как всегда, выглядела серьезной и вместе с тем спокойной и уравновешенной, и этим сбивала с толку молодого человека. Уже в который раз он спрашивал себя, испытывает ли эта женщина печаль по пропавшему, а возможно, и погибшему жениху. Вот уже час, как он находится у нее в гостях, и за все это время она ни разу не произнесла имени Марселя... Помнит ли она еще о нем?

Ах! Как бы ему хотелось обнять ее, прижать покрепче, так крепко, чтобы она застонала, и только тогда прокричать ей наконец о том, что он любит ее!

Мысленно представляя себе все это, Сантер тем не менее не двигался с места, будто какая-то сила накрепко приковала его к креслу. «Как жаль, — подумал он, — что я не знаю, жив ли еще Жернико...».

Он отпустил руки Асунсьон, и она спокойно отошла и села напротив него по другую сторону стола. Вполне возможно, что эта женщина так же, как и он, терзается вопросом, по-прежнему остающимся без ответа, и так же, как и он, находится пока что в безвыходном положении,

«Она наверняка уже разлюбила Марселя, — подумал Сантер. — Я чувствую, что она больше его не любит». Да и вообще, можно ли сказать, что она его любила, человека, с которым она так мало была знакома... Не лучше ли предположить, что она полюбила ею же самой придуманный образ? И этот образ сразу же был развеян бесславным возвращением его друга...

Он попытался припомнить все свои встречи с невестой Марселя, начиная с той самой, когда она нанесла ему свой первый визит и кончая тем вечером, который она согласилась провести с ним в первое воскресенье сентября, когда их потревожил своим вторжением Перлонжур. Он вспоминал ее жесты, ее слова, пытаясь найти в них определенный смысл, отвечающий его чаяниям, смысл, хоть минимально свидетельствующий в его пользу. Все те немногие слова и жесты, которые выглядели бы, если и не признанием, то, по крайней мере ободряющими знаками. Будучи человеком откровенным не только с окружающими, но и с самим собой, Сантер вынужден был признать, что Асунсьон не проявляла к нему иных чувств, кроме дружеских, да и те были косвенные, поскольку причину этого дружеского расположения следовало искать в ее любви к Марселю... Но сейчас она уже наверняка не любит Марселя, а значит...

Нужно было бы непременно поговорить с ней об этом. Понимая всю сложность своей задачи, Сантер не чувствовал в себе достаточно смелости, а точнее, «дерзости». Говорить бы пришлось прямо, без обиняков, честно и откровенно, объяснять без тени намека, передать свое счастье в эти маленькие ручки, но Сантер никак не мог решиться на это.

— Извините! — неожиданно сказала Асунсьон, когда раздался звонок в дверь. — Боюсь, это Элиза вышла за покупками...

Сантер хотел было предложить свои услуги и пойти открыть дверь, но не успел он и рта открыть, как Асунсьон уже выпорхнула из комнаты. Он услышал, как она обменялась с кем-то несколькими словами, затем дверь в гостиную распахнулась. Сантер опасался увидеть инспектора Воробейчика, но к полной своей неожиданности увидел Перлонжура. Тот, несомненно предупрежденный о присутствии здесь Сантера, с совершенно естественным видом направился к нему, протягивая руку для рукопожатия.

— Это ты? — произнес Сантер, не веря своим глазам. И тут же добавил, хватая Перлонжура за руку: — Зачем ты сюда пришел?

— Вероятно, за тем же, что и ты, — ответил Перлонжур, спокойно глядя на свою руку, которая замерла в руке Сантера. — Изучать испанский язык.

Сантер не поверил своим ушам. Однако не успел он выразить свое возмущение, как в этот момент в комнату вошла Асунсьон и сняла трубку настойчиво трезвонящего телефона.

— Это вас, — сказала она, обращаясь к Сантеру.

— Меня? — удивился тот, неохотно беря трубку. — Алло! — в бешенстве заорал он.

Выслушав своего собеседника, Сантер положил трубку и посмотрел вначале на стоящую к нему спиной Асунсьон, затем на играющего портсигаром Перлонжура. Да что же это такое, они что, издеваются все над ним? Не подстроен ли этот телефонный звонок лишь для того, чтобы выманить его отсюда, из этой наполненной тонким ароматом духов комнаты? Может ли он оставить Жана наедине с Асунсьон?.. Во всяком случае ему придется это сделать, поскольку инспектор Воробейчик настоятельно просит его срочно приехать.

— Не стоит беспокоиться, — сказал он, видя, что Асунсьон намерена проводить его до дверей. — Мое присутствие здесь и так доставило вам слишком много хлопот и было совсем некстати! — с горечью добавил он, желая посеять тревогу в душах тех, кого он оставлял.

С Воробейчиком они договорились встретиться на террасе кафе, расположенного неподалеку от дома Асунсьон. Ожидая Сантера, детектив нетерпеливо курил сигарету за сигаретой.

— Надеюсь, вы простите меня, месье Сантер, за столь срочный вызов, но мне крайне необходимо было увидеть вас, поэтому ваша прислуга и рассказала мне, где я могу вас найти...

Сантер тут же решил вышвырнуть свою прислугу вон и недовольно поинтересовался.

— Ну, что там еще стряслось?

— В канале был обнаружен труп мужчины, — сказал месье Ване, останавливая проезжающее мимо такси. — Мужчина был абсолютно обнаженным, а голова его оказалась раздробленной, вероятно, винтом баржи. А на груди какая-то странная татуировка... Вот я и подумал, что вам непременно нужно все это увидеть.