По незнакомой Микронезии - Стингл Милослав. Страница 41
«Кокосовая чума» на Сайпане действовала безотказно. В течение нескольких лет Мацуо и его «Компания по экономическому развитию Южных морей» скупили большую часть обрабатываемой земли острова. Местные жители вынуждены были уйти в горы и прибрежные болота, а на плодородных землях стали выращивать тростник. Одна плантация появлялась за другой и вместе с ними – сахарные заводы.
Однако тростник необходимо было кому-то убирать. Чаморро же категорически отказались работать на своих бывших землях, а ныне плантациях сахарного тростника. В то время в Японии, и особенно на Окинаве, было много безземельных крестьян. Мацуо предложил им работу на сахарных плантациях. Так на Сайпане повторилась история Корора: на остров чаморро переселились сотни и тысячи японских крестьян. Чтобы как-то задобрить микронезийцев, Мацуо распорядился из отходов «сладкого богатства» гнать тростниковую водку, которая быстро пришлась по вкусу островитянам. Довольными остались и промышленники, ведь пьяный микронезиец согласится продать свою землю охотнее и намного дешевле, чем трезвый.
Обманутые островитяне вынуждены были переселиться на самые бедные земли острова. Для новых колонистов – японских сельскохозяйственных рабочих – возникла необходимость построить новые дома. И к десяти деревням острова прибавляется еще одна – одиннадцатая, а точнее, город, заимствовавший от бывшего рыбачьего поселения лишь старое название – Гарапан.
В начале второй мировой войны в этом городе жило более двадцати тысяч японцев, переселившихся с Окинавы, и корейцев. Гарапан стал конкурировать с Корором, постепенно превратившись во времена японцев во второй по значению и числу жителей микронезийский город.
По Корору на островах Палау я бродил всего несколько недель, назад. И вот я на земле Гарапана. Однако какая между этими городами огромная разница! Корор, которого война не коснулась, пережил своих создателей, и в настоящее время у него собственное микронезийское лицо. Что же касается Гарапана, то здесь сейчас лишь густая трава да заросли кустарников. Там, где тридцать лет строился город на тридцать тысяч человек, последние три десятилетия растут лишь непролазные заросли тангана.
Гарапан во время боев за Марианские острова был стерт с лица земли – здесь не уцелело ни одного здания. Ни один город во всей Океании не пережил столь трагической судьбы – от него не сохранилось даже ни одной целой стены, а с годами руины скрылись за густой тропической растительностью.
В зарослях тангана все же иногда встречаются проходы. Я попытался ими воспользоваться. Это была одна из самых удивительных вылазок, которую я предпринял в Микронезии.
Я бродил по мертвому, заросшему тропической растительностью городу, который погиб не в результате вулканической деятельности, а во время военных операций. Мертвый город.
Осмотр руин я начинаю возле берега моря, где когда-то располагался порт Гарапана. В наши дни от него осталось лишь несколько бетонных опор мола. Вдоль берега когда-то тянулась главная улица Гарапана. Она и еще три широких проспекта представляли собой Большие бульвары этого самого элегантного города японской Микронезии. Проспекты окаймляли великолепные здания, среди которых были два первоклассных отеля – «Кинокуния» и «Кобаяси».
Я прохожу по одному из главных проспектов Гарапана – Ничоме (Вторая улица), где располагалось большинство из тридцати восьми официально разрешенных домов гейш. Надо сказать, что существовали отдельные дома для чистокровных японцев, «второсортные» – для жителей Окинавы и, наконец, «третьесортные» – для корейцев. Микронезийцам подобные заведения посещать запрещалось.
Красочные витрины Второй улицы предлагали прохожим товары многих известных фирм. Здесь же были игорные дома, продавалось сакэ [14], рядом совершалось богослужение. И словно кара за греховные удовольствия, все дома гейш и притоны картежников, все трактиры и гостиницы в одну ночь рассыпались в прах.
Из всего этого моря зарослей, как указующий перст, торчит лишь башня католического храма, единственное пережившее бомбежку строение Гарапана. На башне выбиты дата – 1923 – и какое-то стершееся от времени имя. Я знаю, кто построил этот храм – отцы-иезуиты Грегорио Орокуэта и Дионисио де ла Фуэнте.
Храмовая башня посреди тропических зарослей выглядит довольно нелепо. Правда, мне она сослужила добрую службу – была ориентиром в зеленом лабиринте. Разрушенная дорога, по которой я двигался, вскоре привела меня к еще одной реликвии Гарапана – бетонной стене высотой в пять метров и шириной в полметра, окружавшей бывшую колониальную тюрьму. В наши дни от нее остались лишь руины, и я, перешагнув несколько поваленных деревьев, вхожу в тюремное здание. Деревянные полы из-за влажного климата давно истлели, да и металл за эти тридцать лет покрылся ржавчиной. Лишь бетонные стены еще кое-как сумели противостоять пресловутому «зубу времени». А в них – тесные и низкие камеры, в которых содержали по десять – двенадцать человек. В былые времена узников на ночь сковывали одной цепью.
В тыльной части здания камеры еще меньше. А две самые удаленные имеют даже свой особый узкий «черный» вход. Здесь содержались те, кого администрация острова хотела заживо похоронить, – политические заключенные, «шпионы». Самой удивительной «шпионкой», томившейся в Гарапане, была летчица Амалия Эрхарт, которая пыталась перелететь Тихий океан. Она сделала остановку на Сайпане, чем вызвала подозрения японской контрразведки, и ее, переодетую в мужскую тюремную одежду, держали в этой тюрьме. Там же находились и другие американские «шпионы», захваченные уже во время второй мировой войны. Это были в основном пилоты – пятеро членов экипажа сбитого бомбардировщика. Оказавшись вблизи Сайпана, они с трудом добрались до острова на спасательной шлюпке. Были тут и другие американские военнослужащие, захваченные на Труке и доставленные сюда до вторжения американцев. Они были казнены незадолго до того, как американцы начали высаживаться на остров, так что «цивилизованный» Гарапан имел и свое «лобное место». В этой тюрьме погибли и несколько миссионеров, на которых пало подозрение, будто бы они также «шпионы».
Согласно плану, к югу от разрушенной тюрьмы находились местное кладбище и буддийский храм, который, как утверждают, по красоте не уступал знаменитым святыням Киото. Но от великолепного храма остались лишь воспоминания и один-единственный столб, а от кладбища – вообще ничего. Недалеко от Средней улицы стояло цементное сооружение. Там временно хранился пепел погибших на Сайпане японцев. Они завещали, чтобы их прах отправили на родину. Пепел находился здесь до прибытия специального корабля.
Однако корабли умирают, подобно людям. Недалеко от колумбария на Сайпане возвышаются развалины памятника, воздвигнутого в 1931 году в честь японских матросов с крейсера «Асама». Японский адмиралитет решил проверить, за какой максимально короткий срок можно в случае необходимости прибыть с военно-морской базы Микронезии – островов Трук – на другой важный опорный пункт – Сайпан. В тайной гонке должны были принять участие два военных корабля – «Асама» и «Иватэ». Однако регата Трук – Сайпан закончилась трагически. На крейсере «Асама», капитан которого хотел выйти победителем во что бы то ни стало, взорвался перегревшийся котел. Во время взрыва погибли шестьдесят моряков. Состязание выиграл «Иватэ». Погибших опустили в море, а в Гарапане в их честь воздвигли бетонный памятник.
Рядом расположено еще одно здание из бетона, построенное в форме буквы Г. Это госпиталь; возможно, благодаря красному кресту на крыше он подвергся меньшему разрушению, чем соседние здания. Я вхожу в приемный покой. Расположение палат мне уже известно – точно такой же госпиталь построили японцы на Дублоне, одном из островов Трук. Здание сохранилось, но в наши дни и оно заброшено и зарастает травой и различными ползучими, прилипающими, вьющимися тропическими растениями.
Я очень удивился, когда в зале бывшей лаборатории обнаружил настенные рисунки. Фреска, созданная в традиционном стиле, изображает микронезийских воинов, вооруженных копьями. Рисунки эти сделаны в 1947 году, когда островитяне из-за недостатка помещений пользовались бывшим японским госпиталем.
14
Сакэ – японский алкогольный напиток (рисовая водка), употребляемый в подогретом виде.