Криптономикон, часть 1 - Стивенсон Нил Таун. Страница 85

Примерно на пятом предложении разговор между Ли и Кантреллом уносится за горизонт его криптографических познаний и Рэнди отключается. Ли — маньяк криптографии! Он лично всё это изучил — не просто велел подчиненным сделать выписки из соответствующих книг, а сам разобрал уравнение за уравнением.

Том Говард ухмыляется до ушей. Эберхард оживлен. Берил прячет улыбку. Рэнди отчаянно пытается сообразить, что тут смешного. Ави замечает его растерянность и, повернувшись спиной к тайваньцу, трет большим пальцем об указательный — деньги.

Ну да, конечно!

В начале девяностых Гарвард Ли выпустил несколько миллионов компьютеров и установил на них «Windows», «Word», «Excel», но как-то запамятовал выписать чек корпорации «Майкрософт». Примерно через год «Майкрософт» прищучил его в суде и выиграл огромную компенсацию. Гарвард Ли объявил себя банкротом — на счету, дескать, полный голяк. С тех самых пор «Майкрософт» пытается доказать, что у него где-то в загашнике припрятана пара миллиардов.

Ясное дело, Гарвард Ли напряженно думает, куда бы вложить деньги, чтобы до них не добрались ребятки из «Майкрософт». Есть старые испытанные методы: счет в швейцарском банке, подставные фирмы, крупные строительные инвестиции в самый глухой уголок Китая, золотые слитки в сейфе. Такие номера прошли бы со средним правительством, но «Майкрософт» в десять раз хитрее, в сто раз агрессивнее среднего правительства и не связан никакими определенными правилами.

Гарварду Ли нужны электронные деньги. Не та фигня, на которую ты, не светя электронную карточку, покупаешь в Сети футболки. Ему нужна железобетонная система, основанная на мощной криптографии, базирующаяся в офшорном информационном раю, и нужна позарез. Вот почему он бомбардирует Джона электронными письмами.

Том Говард подходит к Рэнди.

— Интересно, это просто Гарвард Ли или он думает, что открыл новый рынок?

— Возможно, и то, и другое, — предполагает Рэнди. — Вероятно, он знает еще людей, которые не отказались бы от приватного банка.

— Ракеты.

— Да. — (Китай постреливает по Тайваню баллистическими ракетами, как громила на Диком Западе, целящий под ноги положительному герою, чтобы тот поплясал.) — На Тайване случались банковские обвалы.

— В определенном смысле, — говорит Том, — эти ребята много ученее нас, потому что у них никогда не было надежной валюты.

Они с Рэнди глядят на Джона: он сложил руки на груди и вещает о пси-функции Эйлера; Гарвард Ли энергично кивает, а его придворные программеры лихорадочно записывают. Ави стоит в сторонке и смотрит на сад, словно у него в голове возможные следствия расцветают, идут в рост и сплетаются, как буйство тропической флоры.

Другие делегации вслед за великим визирем вливаются в помещение и столбят участки конференц-стола. Входят Дантист и его Норны, Фурии, Ассистентки или кто там они такие. Есть еще группа белых, говорящих с австралийским акцентом, все остальные — азиаты. Одни беседуют между собой, другие, выставив подбородки, смотрят на Кантрелла и Ли. Рэнди, в свою очередь, изучает их. Присутствуют две категории азиатов: в хороших и плохих костюмах. У плохо одетых азиатов короткие седые стрижки, желтая от никотина кожа и внешность киллеров. Они в плохих костюмах не потому, что не могут позволить себе хороших, им просто начхать. Эти из Китая. У азиатов в хороших костюмах ухоженные прически, парижские очки, чистая кожа, приклеенная улыбка. Они в основном из Японии.

— Давайте прямо сейчас обменяемся ключами, чтобы писать друг другу по электронной почте, — говорит Ли и делает знак помощнику. Тот подбегает к столу и открывает ноутбук. «Что-то что-то Ордо», — говорит Ли на кантонском. Помощник крутит трекбол и щелкает.

Кантрелл бесстрастно смотрит на стол. Садится на корточки, заглядывает под столешницу. Ощупывает край руками.

Рэнди нагибается и тоже заглядывает вниз. Конференц-стол — высокотехнологичный, пронизанный проводами, чтобы гости могли подключать ноутбуки прямо к нему, а не тянуть кабели через всю комнату и не драться из-за розеток. Значит, вся столешница нашпигована проводкой. Кабелей, соединяющих ее с внешним миром, не видно — наверное, они уходят через полые ножки в пустотелый пол. Джон ухмыляется, поворачивается к Ли, качает головой.

— В иных обстоятельствах я бы сказал «да», — отвечает он. — Однако при вашем уровне потребности в безопасности это неподходящее место для обмена ключами.

— Я не собирался пользоваться телефоном, — говорит Ли. — Можно обменяться ключами на дискетах.

Джон стучит по дереву.

— Не важно. Попросите кого-нибудь из ваших сотрудников прочесть про ван-эйковский перехват. Ван Эйк, Вим ван Эйк, человек, который первый это продемонстрировал, — повторяет он программеру, который записывает. Потом, чувствуя, что Ли нужно краткое резюме, добавляет: — Есть способ прочесть внутреннее состояние компьютера, ловя побочное электромагнитное излучение модулей.

— А-а-а… — Ли выразительно переглядывается с помощниками, как будто получил ответ к давно мучившей их загадке.

Кто-то кричит в дальнем конце помещения — не в том, откуда входили гости, а в противоположном. Это человек, одетый примерно как визирь, хотя и не так пышно. В какой-то момент он переходит на английский — на тот диалект этого языка, которым пользуются бортпроводницы иностранных авиалиний, так часто повторяющие «пристегните ремни», что все сливается в один насморочный всхрюк.

Начинают входить низкорослые кинакутцы в хороших костюмах. Они садятся в торце стола, достаточно широком, чтобы вместить композицию Тайной Вечери. На месте Христа — особенно большое кресло. Наймите бритого финского дизайнера в очках без оправы, дипломированного специалиста по семиотике и архитектуре, выдайте ему чек на неограниченную сумму, поручите сконструировать трон и получите такое. Сзади отдельный стол для мелкой сошки. Фон составляет произведение искусства весом в несколько тонн: каменный фриз, ампутированный от каких-то развалин глубоко в джунглях.

Гости машинально дрейфуют к своим местам и остаются стоять. Великий визирь обводит их взглядом. В помещение проскальзывает маленький человечек и останавливается, словно не замечая собравшихся. У него прилизанные волосы, впечатление полноты минимизировано уловками парижских кутюрье. Он опускается в большое кресло. Рэнди в ужасе от такого нарушения этикета, пока не соображает: это и есть султан.

Все садятся. Рэнди придвигает кресло и плюхается. Кожаная обивка ловит зад, как бейсбольная перчатка — мяч. Первый порыв — включить ноутбук, однако в такой обстановке нейлоновая сумка и пластмассовый корпус кажутся дешевым ширпотребом. И вообще, что за студенческая привычка все записывать! Ави сказал, что ничего не произойдет, все будет сказано между строк. К тому же нельзя забывать о ван-эйковском перехвате. Кантрелл скорее всего просто накручивал Гарварда Ли, но Рэнди немного напуган. Он вынимает стопку миллиметровки — инженерский ответ блокноту — и одноразовую шариковую ручку с тонким кончиком.

У султана оксфордский английский, отдающий красным перцем и чесноком. Он говорит примерно пятнадцать минут.

В комнате несколько десятков живых тел, каждое — большой мешок с потрохами и жидкостями под таким напором, что проткни — брызнет на несколько метров. Каждое выстроено на арматуре из двухсот шести костей, соединенных исключительно ненадежными суставами, которые обычно скрипят, хрустят и щелкают. Вся конструкция обтянута мясом, раздута пульсирующими воздушными мешками, пронизана гордиевой канализацией, в которой булькают кислота и сжатый газ, насыщенные ферментами и растворителями. Их вырабатывают вонючие куски генетически запрограммированного мяса, расположенные по всей длине гибких шлангов. Куски пищи конвульсивно проталкиваются по склизкому лабиринту, разлагаясь на газ, жидкость и твердое вещество, которые надо регулярно выводить наружу, иначе человек отравится и умрет. Сферические, наполненные гелем емкости поворачиваются в слизистых шарнирах. Бесчисленные фаланги ресничек отбиваются от посторонних частиц, закукливая их в клей, чтобы потом выбросить. В каждом теле мышца гонит нескончаемый, циркулирующий поток сжатой жижи. И, несмотря на все это, пока султан говорит, тела не издают ни одного звука. Такое можно объяснить лишь властью мозга над телом и, в свою очередь, властью культурного воспитания над мозгом.