Криптономикон, часть 2 - Стивенсон Нил Таун. Страница 30

Это Енох Роот, пропадавший всю последнюю неделю.

— Привет! — говорит Шафто.

— Бобби! — Роот оборачивается на голос. — Так ты уже знаешь?

— О чем?

— Что мы в опасности.

— Не-а, — отвечает Шафто. — Просто я всегда так открываю дверь.

Они заходят в дом. Роот отказывается включать свет и все время смотрит в окно, как будто кого-то ждет. От него слегка пахнет Джульетиными духами — Отто привез их из Финляндии двадцативедерную бочку.

Шафто почему-то не удивлен. Он начинает варить кофе.

— Возникла очень сложная ситуация, — говорит Роот.

— Вижу.

Роот изумлен. Он оторопело смотрит на Шафто, глаза его блестят в лунном свете. Будь ты хоть семи пядей во лбу, когда замешана женщина, становишься дурак дураком.

— И ты тащился в такую даль, чтобы рассказать, что спишь с Джульетой?

— Нет, нет, нет, нет! — Роот на мгновение замирает, морщит лоб. — То есть да. Я собирался тебе сказать. Но это только первая часть гораздо более запутанного дела. — Он встает, прячет руки в карманы и снова проходит по избушке, выглядывая в окна. — У тебя есть еще такие финские автоматы?

— В ящике слева, — говорит Шафто. — А что? Будем стреляться?

— Может быть. Нет, не мы с тобой! Могут нагрянуть гости.

— Легавые?

— Хуже.

— Финны?

(У Отто есть конкуренты.)

— Хуже.

— Так кто тогда? — Шафто не может вообразить никого хуже.

— Немцы. Немцы.

— Ой, бля! — возмущенно орет Шафто. — Как ты можешь говорить, будто они хуже финнов?

Роот обескуражен.

— Если ты хочешь сказать, что один отдельно взятый финн хуже одного немца, я с тобой соглашусь. Однако у немцев есть малоприятное свойство: они обычно связаны с миллионами других немцев.

— Согласен, — говорит Шафто.

Роот откидывает крышку ящика, вытаскивает пистолет, проверяет патронник, направляет дуло на луну, смотрит в него, как в подзорную трубу.

— Так или иначе, немцы собрались тебя убить.

— За что?

— За то, что ты слишком много знаешь.

— В смысле, про Гюнтера и его новую подлодку?

— Да.

— А ты-то откуда узнал? Это как-то связано с тем, что ты спишь с Джульетой? — продолжает Шафто. Он не столько зол, сколько утомлен. Вся эта Швеция сидит у него в печенках. Ему надо на Филиппины. Все, что не приближает к Филиппинам, — досадная помеха.

— Да. — Роот тяжело вздыхает. — Джульета очень хорошо к тебе относится, но когда она увидела фотографию твоей девушки…

— Да чихала она и на тебя, и на меня. Просто хочет иметь все плюсы того, что она финка, и никаких минусов.

— А какие минусы?

— Необходимость жить в Финляндии, — говорит Шафто. — Ей надо выскочить за кого-нибудь с хорошим паспортом. За американца или британца. Не давала же она Гюнтеру.

Роот смущается.

— Ладно, может, и давала, — вздыхает Шафто. — Черт!

Роот вытащил из другого ящика сменный магазин и сообразил, как вставить его в «суоми».

— Ты, наверное, знаешь, что у немцев есть негласная договоренность со шведами.

— Что значит «негласная»?

— Давай просто скажем, что у них есть договоренность.

— Шведы нейтральны, но позволяют фрицам у себя хозяйничать.

— Да. Отто приходится в каждом рейсе иметь дело с немцами, и в Финляндии, и в Швеции, и с их кораблями в море.

— Можешь мне не рассказывать, что долбаные фрицы повсюду.

— Ну так вот, если коротко, немцы нажали на Отто, чтобы он тебя выдал.

— И он что?

— Выдал. Но…

— Отлично. Продолжай, я слушаю. — Шафто начинает подниматься по лестнице на чердак.

— Но потом он об этом пожалел. Думаю, можно сказать, что он раскаялся.

— Слышу настоящего священника, — бормочет Шафто. Он уже на чердаке, на четвереньках ползет по балкам. Останавливается, щелкает зажигалкой. Большую часть света поглощает зеленый деревянный ящик. На грубых крашеных досках — написанные по трафарету русские буквы.

Снизу доносится голос Роота:

— Он пришел туда, где… м-м… были мы с Джульетой.

И ясно чем занимались.

— Дай ломик, — кричит Шафто. — В ящике с инструментами, под столом.

Через мгновение в люк, как голова кобры из корзины, высовывается лом. Шафто берет его и начинает курочить ящик.

— Отто разрывается на части. Он должен был это сделать, потому что иначе немцы прикрыли бы его лавочку. Но он тебя уважает. Поэтому пришел к нам и рассказал все Джульете. Она поняла.

— Поняла?!

— И в то же время ужаснулась.

— Жутко трогательно.

— Ну, тут Кивистики открыли шнапс и начали обсуждать ситуацию. По-фински.

— Ясно, — говорит Шафто. Дай финнам мрачную моральную дилемму и бутыль шнапса — и можешь забыть о них на сорок восемь часов. — Спасибо, что не побоялся прийти.

— Джульета поймет.

— Я не об этом.

— Думаю, Отто мне тоже ничего не сделает.

— Нет, я о…

— А! — восклицает Роот. — Нет, я должен был рано или поздно рассказать тебе про Джульету.

— Да нет же, черт! Я про немцев!

— А. Ну, я почти про них не думал, пока уже почти сюда не дошел. Это не столько храбрость, сколько недальновидность.

У Шафто с дальновидностью все в порядке.

— Держи. — Он спускает в люк тяжелую стальную трубу длиной в несколько футов и толщиной в жестянку из-под кофе. — Тяжелый, — добавляет он, когда Роот приседает под весом трубы.

— Это что?

— Советский стодвадцатимиллиметровый миномет.

— А. — Роот в молчании опускает трубу на стол. Когда он продолжает, голос у него звучит иначе: — Не знал, что у Отто такие есть.

— Радиус поражения — шестьдесят футов. — Шафто вытаскивает из ящика снаряды и начинает складывать их рядом с люком. — А может, метров, не помню.

Снаряды похожи на толстые футбольные мячи с хвостовыми плавниками.

— Футы, метры… разница существенная, — говорит Роот.

— Мы должны вернуться в Норрсбрук и позаботиться о Джульете.

— В каком смысле? — с опаской спрашивает Роот.

— Жениться на ней.

— Что?!

— Кто-то из нас должен на ней жениться, и поскорее. Не знаю, как тебе, а мне она нравится. Не дело, чтобы она до конца жизни сосала русским под дулом автомата, — говорит Шафто. — Кроме того, она может быть беременна от кого-то из нас. От тебя, от меня или от Гюнтера.

— Мы, заговорщики, обязаны заботиться о нашем потомстве, — кивает Роот. — Давай учредим для них трастовый фонд в Лондоне.

— Денег хватит, — соглашается Шафто. — Но я не могу на ней жениться, потому что меня ждет Глория.

— Руди не годится, — говорит Роот.

— Потому что он пидор?

— Нет, они запросто женятся на женщинах, — разъясняет Роот. — Он не годится, потому что он немец, а что она будет делать с немецким паспортом?

— Да, это не выход, — соглашается Шафто.

— Остаюсь я, — говорит Роот. — Я на ней женюсь, и у нее будет британский паспорт, самый лучший в мире.

— М-м… А как насчет твоих монашеских обетов, или как это называется?

— Я должен хранить целомудрие…

— Однако не хранишь… — напоминает Шафто.

— Божье прощение безгранично, — парирует Роот. — Как я сказал, мне следует хранить целомудрие, но это не значит, что я не могу жениться. Главное, не вступать в телесную близость.

— Тогда брак недействителен!

— О том, что мы не вступим в телесную близость, будем знать только я и Джульета.

— И Бог.

— Бог не выписывает паспортов.

— А церковь? Тебя вышибут.

— Может, я заслужил.

— Давай разберемся, — говорит Шафто. — Когда ты спал с Джульетой, ты говорил, что не спишь, и мог оставаться священником. Теперь ты намерен жениться на ней и не спать, а уверять, будто спишь.

— Ты хочешь сказать, что мои отношения с Церковью очень сложны. Я это знаю, Бобби.

— Тогда пошли, — говорит Шафто.

Они вытаскивают миномет и ящик с минами на берег, где можно укрыться за каменной подпорной стенкой высотой добрых пять футов. Однако за шумом прибоя ничего не слышно, поэтому Роот прячется за деревьями у дороги, оставив Шафто возиться с советским минометом.