«Клубок» вокруг Сталина - Баландин Рудольф Константинович. Страница 13

К данному документу сделана приписка: «О ходе следствия буду Вас своевременно информировать. Фотокарточку арестованного, назвавшегося Огаревым, прилагаю».

Кроме того, на донесение наложена резолюция:

«Членам ПБ (Политбюро. — Авт.). Пешее хождение т. Сталину по Москве надо прекратить. В. Молотов». И еще три подписи: Каганович, Калинин, Куйбышев.

В этой связи можно сделать несколько выводов. Во-первых, Сталин в то время не боялся ходить по Москве с минимумом охраны. Во-вторых, оппозиционеры не ставили себе целью покушение на его жизнь, ибо эту акцию тогда можно было осуществить без особых затруднений и препятствий. В-третьих, для зарубежных спецслужб, готовых осуществить такую акцию, организовать ее было как раз сложно. В-четвертых, советская разведка внимательно следила за теми агентами, которые забрасывались в СССР.

Судя по сообщению, агента на конспиративной квартире встретил законспирированный сотрудник ОГПУ, который (или которая?) сопровождал английского агента и воспрепятствовал покушению. Охрана Сталина (если она там была) вроде бы не знала о попытке теракта. И хотя не исключено, что версия с револьвером была придумана для того, чтобы подчеркнуть грозившую генсеку опасность, обращает на себя внимание то обстоятельство, что покушение, по-видимому, не было подготовлено, а явилось чистой случайностью. Вдобавок, никто из оппозиционеров не был в нем замешан.

Почему же за все долгое правление Сталина на него так и не было совершено хотя бы относительно удачного покушения?

Прежде всего это свидетельствует, пожалуй, о том, что у его врагов была к нему не столько личная ненависть (хотя она и была), сколько прежде всего вражда на идеологической основе. Наиболее вероятным результатом убийства Сталина стало бы сплочение его сторонников, яростная волна негодования среди рядовых членов партии и части народа. Никаких политических, идеологических выгод из такой акции оппозиция бы не извлекла. Напротив, ей бы грозило полное уничтожение.

Другое дело — зарубежные спецслужбы и враги СССР. Для них сильные потрясения и беспорядки в стране были желательны, а ослабление Советского Союза было только на руку. Однако им трудно было организовать покушение без активной помощи советских граждан и, главное, без помощи кого-то из высокопоставленных лиц.

Иногда пишут, что наиболее последовательным и непримиримым борцом против сталинизма был Троцкий. Но это явное преувеличение. Как пишет Н. Верт: «Отдельные оппозиционеры пытались (в 1926 году. — Авт.) продолжать пропагандистскую работу в первичных партийных организациях, в партячейках на предприятиях и учебных институтах Москвы и Ленинграда… Дискуссии часто заходили в тупик. Боясь, что их обойдут «экстремисты» из «рабочей оппозиции», и опасаясь навлечь на себя гнев всей партии, шесть самых влиятельных деятелей оппозиции — Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сокольников, Евдокимов и Пятаков — 16 октября 1926 г. опубликовали настоящее покаяние, где они признавали неправильность своей фракционной борьбы и давали обязательство впредь подчиняться партийной дисциплине».

По словам Н. Верта, противника не только сталинизма, но и большевизма вообще, да и самой коммунистической идеи: «Десять лет спустя, анализируя причины разгрома оппозиции, Троцкий объяснял его «победой сталинской бюрократии над массами». Подобное объяснение не выдерживает проверки фактами…»

Плох, даже безнадежно плох тот политик, которого и сочувствующие ему историки вынуждены признать или некомпетентным (если он не способен верно анализировать причины своих поражений и сопоставлять факты), или лживым. Столь же бездарен, по нашему мнению, анализ Троцким причин побед Сталина.

Последующие годы Троцкий посвятил не обоснованию и пропаганде своей бредовой идеи мировой революции, а борьбе против Сталина лично (не исключено, что из зависти), его политики и СССР, который в значительной степени стал детищем того же Сталина. При этом Троцкого привлекали в этой борьбе любые союзники, на каких бы идеологических позициях они ни стояли, по принципу: враг моего врага — мой друг.

Правая оппозиция, как представляется, была более осмотрительной. Потерпев поражение в открытых выступлениях, она тоже затаилась. Это была разумная тактика, учитывавшая текущую ситуацию внутри страны. Ведь курс на ускоренную индустриализацию и колхозное строительство, на борьбу с кулаком и спекулянтом был сопряжен с огромными трудностями и лишениями народа, с отдельными вспышками открытого недовольства.

Оставалось только дождаться момента, когда этот курс окончательно зайдет в тупик, вызовет массовые выступления недовольных, голодающих, уставших от ожидания улучшений в своей жизни людей. Этот момент, казалось, вот-вот наступит. Сталин сам признался, что происходит не ослабление, а ожесточение классовой борьбы, увеличение сопротивления капиталистических элементов, и что предстоят новые трудности главным образом в области сельского хозяйства, требующие новых жертв со стороны крестьянства.

Бухарин предлагал вновь отступить и возродить НЭП, вернуться к экономическим и финансовым способам регуляции рыночных отношений; темпы индустриализации, по его мнению, следует привести в соответствие с развитием сельскохозяйственного сектора.

Все это было вполне разумно. Появлялась возможность приглушить «классовую борьбу», обеспечить население жизненно важной продукцией (при необходимости предлагалось закупать хлеб за границей), начать выпуск дефицитных товаров ширпотреба, которые стимулировали бы крестьян к производству и продаже своей продукции.

Осенью 1932 года писатель Михаил Пришвин, у которого сломалась расческа, вдруг убедился, что даже такую мелочь приходится где-то с трудом «доставать». Обдумывая этот мелкий факт, он записал в дневнике: «Вопрос в том, существует прямое вредительство или оно само собой выходит как следствие неверных посылок? Например, как можно предположить, что при обсуждении плана пятилетки вовсе забыли о мне — потребителе. И нынешняя нехватка в «ширпотребе» не есть ли то же самое, что в царской войне явилось в решительный момент как нехватка снарядов… Все вытекало из системы».

О системе — верно, а вот сравнение неудачное. Отсутствие ширпотреба совсем не то, что отсутствие боеприпасов. Тем более страна находилась на военном положении, ожидая агрессии и с Запада и с Востока (и то, и другое было совершено). Политика «пушки вместо ширпотреба» рассчитана на сохранение и безопасность государства, а не на удовлетворение материальных потребностей населения.

К концу этого же года Пришвин записывает: «О пятилетке нет больше лозунгов; не удалось. Общее уныние». А затем: «Новая волна». Каждый раз, когда подходит волна, люди думают: — Вот теперь уж большевикам конец! И каждый раз уходит волна неприметно, а большевики остаются. Теперь наступает голод, цены безобразно растут, колхозы разваливаются, рост строительства приостанавливается…»

Можно предположить, что правые оппозиционеры рассуждали примерно так же. Им не было необходимости вступать в теоретические дискуссии с большинством в партийном руководстве и в партии. Не было никакой необходимости прибегать к опасным террористическим методам. Достаточно было лишь подождать, надеясь на принцип — «история нас рассудит». Советский Союз переживал острый кризис прежде всего в области снабжения населения продуктами питания и ширпотребом, а также в результате социальных перестроек и репрессий.

Нужно ли в такой ситуации покушаться на жизнь новоявленного вождя? Его генеральная линия станет для него же петлей-удавкой!

Такой могла быть точка зрения теоретиков, убежденных в гибельности для страны и партийного руководства, и взятого курса лично товарищем Сталиным. Однако многим желательно было ускорить их гибель, содействовать усугублению кризиса. Как писал в дневнике Пришвин: «Вредитель, конечно, есть, как существо с бесчисленными именами и лицами… общее имя ему Кащей Бессмертный».

И в этом случае политический образ Пришвину не удался. Потому что были, пожалуй, злостные вредители, но в большинстве своем они были стихийными выразителями протеста против проводимой политики, вынуждавшей терпеть страдания, а то и страшные мучения слишком многих безвинных людей. Этим людям действительно можно только сочувствовать.