Жизнь на Самоа - Стивенсон Роберт Льюис. Страница 27

Сейчас здесь собралась вся наша семья. Стронги note 88 живут в коттедже, который стал просторнее и удобнее после перестройки, едят же и проводят вечера с нами в большом доме. Джо поручен птичник, и он занимается им с большим интересом. В кухне у нас теперь новый повар-немец, некто Роберт Ратке. Пауль стал плантатором и возится с кофейными деревьями. Затем мистер Кинг (с ним сейчас все в порядке); Генри, также проводящий вечера с нами; Эмма и ее помощница Ява, приятная молодая женщина, запевала во время домашних молебнов; Гарри – выходец с коралловых островов, прежний помощник мистера Хэя; Лафаэле и его жена Фааума и, наконец, частый гость, который почти совсем прижился, но известен пока только как «ямсовый человек». По утрам мы с Льюисом теперь переживаем несколько веселых минут, когда Эмма или Ява заходят в наши комнаты, чтобы пополнить запас свежей воды и т. п. Эмма шествует с твердой осанкой человека, выполняющего свой долг, но Ява делает из этого настоящий спектакль: она высоко поднимает длинную стройную коричневую ногу и, отыскав взглядом подходящее место, легко как перышко опускает ее на пальчики, тем же медленным и изящным взмахом поднимая вторую ногу. Таким способом она передвигается в течение всей работы. При этом она почтительно сгибает спину и помогает своей кошачьей походке такими же движениями рук. На лице у нее широкая застывшая улыбка, как у акробатки. Льюиса больше всего удивляет, что, несмотря на напряжение, которого требует эта показная осторожность, она действительно двигается бесшумно.

Дом теперь полностью обставлен. Последняя деталь меблировки – фортепьяно прибывает сегодня. Стены столовой мы завесили терракотовой с желтым тапой, оконные рамы и двери – яркие, цвета павлиньих перьев, а потолок – кремовый. Все эти краски самым приятным образом гармонируют со стульями и картинами. На двойное окно я повесила занавес из индийского газа, кремово-белый с серебром, на подкладке из мягкого оранжевого шелка и отороченный кружевом. Моя собственная комната начинает приобретать скромно-нарядный вид, который я так люблю. У Льюиса все пока еще в состоянии брожения, лишь два дня назад прибыли последние книги. Здесь задача, на мой взгляд, гораздо труднее; комната выдержана в двух оттенках голубого, с обоими у меня нет ни малейшего контакта. Я ощущаю их холодными и отталкивающими. Черный, белый и голубой всегда ставят меня в тупик; не знаю, что с ними делать. В моей комнате потолок и стены из натурального калифорнийского красного дерева, покрытого лаком. Полировка была бы красивее, но этого я не могла себе позволить. Не закрытая ковром часть пола покрашена местной краской и навощена. Мебель старинная красного дерева, кое-где отделанная медью. У меня был турецкий ковер довольно дешевый, но с длинным ворсом, по которому очень приятно ходить босиком. Постеленный на полу в окаймлении туземных циновок (прощальный подарок Тембиноки), он не нарушает общей гармонии. Оконные и дверные рамы у меня очень темного зелено-синего цвета.

У нас уже был один званый завтрак, на котором Льюис уверял, что лопается от гордости. Мэри, служанка миссис Стивенсон, приехавшая с ней из Австралии, обучила Фаауму очень мило прислуживать за столом. Для этого случая ей было выдано несколько ярдов ярко-красного ситца в качестве юбки и пара синих с красным платков вместо лифа. Платки она связала друг с другом углами, так что узелки лежали у нее на плечах, и один платок прикрывал грудь, а другой спину.

Уже несколько раз мы были на волосок от войны, но теперь она, по-видимому, идет полным ходом. Это напомнило мне, что, как только кончу писать, надо проверить наш запас патронов. Много было слухов насчет того, что всех белых перережут, и, хотя ничего подобного в действительности не ожидается, все-таки лучше приготовиться. Матаафа объявил себя королем при поддержке многих приверженцев. В последние две ночи Генри пришлось участвовать в охране Малиетоа, который боится убийства. Охрана проводит ночи в пении и танцах. Когда пришла весть о начале войны, Лафаэле немедленно разрисовал себе черной краской лицо, как воин.

– Зачем это? – спросила я. – Ведь ты не собираешься идти воевать?

Но по его заверениям, этими черными полосами на лице он вовсе не собирался заявить о каких-то политических симпатиях, а хотел лишь выразить готовность защищать «участок» и нас. Случилось так, что в тот же день пришел доктор к Льюису, и я позвала Лафаэле, у которого болел большой палец на ноге. Доктор сказал, что надо снять ноготь. И беднягу Лафаэле с грозно размалеванным лицом воина пришлось держать, пока доктор производил операцию.

Мы арендовали у Шмидтов участок на восемь лет и купили у них телку. Недавно я послала в Сидней заказ на корову с гарантированно кротким нравом – предпочтительно джерсейской породы, известной своим добродушием. Корова уже здесь. Это милое маленькое животное дает отличное молоко, но в глазах у нее адский блеск и характер, как у дьявола. У нас гостит музыкант – учитель Льюиса на флажолете, некто Уоттс. На днях эта ужасная корова преградила ему путь, и мне пришлось под страхом собственной гибели отвлекать ее внимание, пока мистер Уоттс благополучно проскочил мимо.

Военные вести продолжают приносить беспокойство. Эмма уволена за попытку взять с собой Фаауму 4 июля в Апию вопреки желанию Лафаэле и без моего разрешения. Перед ее уходом у нас была долгая беседа. Как она говорит, туземцы «больше не друг для белые люди», они собираются сжечь Апию, начиная с немецкого конца, и убить всех белых. Решительно говорят о высылке Матаафы, что было бы ужасной ошибкой, потому что Матаафа ведет себя исключительно корректно. Помощники стараются подбить его на насилие, но он сопротивляется сколько может. Вчера в Малие был совет (фоно). Матаафа, сам заплативший налоги, просил своих людей разойтись по домам, внести налоги и жить в мире. Он почти добился успеха, и люди дали такое обещание, но изменили своему слову и остались в Малие. Когда вожди заявили, что отказываются вернуться домой, Матаафа тут же при всем народе разразился слезами. Три консула издали совместное заявление, что они, как представители трех держав, будут противостоять всяким попыткам водворить на трон Матаафу. Капитан «Шпербера» готов в случае надобности оказать помощь, и все королевское вооружение перенесено в помещение склада Макартура, деревянное строение, которое ничего не стоит пробить пулей. Льюис пожаловался мистеру Карразерсу, который считает положение белых весьма серьезным:

– Нам придется туго, если в Апии начнется восстание.

– Гораздо хуже будет нам, – возразил тот. – Вспомните о настроениях в городе.

– Но вы по крайней мере можете защищаться, – сказал Льюис, – людей у вас достаточно.

Однако мистер Карразерс отверг эту мысль. По его словам, в городе не больше десятка людей, на которых можно рассчитывать. Он уверял Льюиса, что однажды, когда было тревожное положение, но без реальной опасности, люди так торопились занять места в лодках, чтобы добраться до военного корабля, что сталкивали друг друга с пирса в море.

У Лафаэле очень плохо с пальцем. Теперь он решил, что палец заколдован или что в него вселился дьявол. Сегодня он послал Фаауму за самоанским врачом, то есть, как я подозреваю, знахарем чтобы снять заклятие. Вместо Эммы Генри привел двух почтенного вида женщин из семьи священника, но они не способны стирать так, как Эмма. Они были приглашены, с тем чтобы постирать и потом вернуться домой в Апию, но одна из них, по-видимому, не прочь остаться. Что ж, пускай.

Пауль провел весь день у капитана Хуфнагеля note 89, добывая кофейные деревья. Среди тех, что он принес, есть очень хорошие. Капитан прислал цветы миссис Стивенсон и массу деревьев и роз для меня. Я сразу же все посадила в грунт. Он прислал также немного индийских бобов, в которых я очень нуждалась.