Десять пальцев - Стогов Илья Юрьевич "Стогoff". Страница 14
Вот, например, героин. Об этом редко говорят, но героин — это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО самое большое удовольствие из всех, что доступны человеку. Героин действительно приятнее, чем секс. Намного приятнее.
И в то же время героин — это стопроцентная смерть. Тот, кто попробовал его хотя бы один раз, уже является покойником. Не важно, что ты еще дышишь… еще открываешь глаза по утрам… на самом деле ты мертв. Вали на кладбище и разлагайся.
Кто, как не шоумен Роман Трахтенберг, ежевечерне получает максимум удовольствия? Но счастлив ли этот толстый парень? Или не счастлив?
Попробуйте представить себе рай. Готов поспорить: описывать вы станете что-то похожее на Ромино кабаре. Может быть, там не будет старых кастратов и живьем свежуемых козлов, но по сути — очень похоже.
Делать все, что хочу, и чтобы мне за это ничего не было. Вот и счастье! Ничего иного в голову человеку не приходит. Удовольствия, удовольствия, удовольствия… и чтобы потом за все это не отвечать.
Спросите любого взрослого русского мужчину, и вам ответят: Трахтенберг уже сегодня живет в раю. В личном маленьком раю Романа Трахтенберга.
Он делает все, что нельзя, и ему за это платят. Платят столько, что на часть гонораров он способен заказать мне жизнеописание замечательного себя.
Он говорит гадости, когда ему хочется их говорить. Уверяет, что спаривается с красивыми женщинами: они сами его об этом просят, причем не стесняются раздвигать ноги там, где удобно не им, а бесстыжему Роме. Он пьет водку: бесплатно, сколько угодно и вкусно закусывая. А все вокруг говорят ему: «О! Ну-ка! Давай еще! Молоде-ец!»
Зажмуриться и окунуться в дерьмо. Высшее человеческое счастье. Мечта. Для кого-то — несбыточная. Для шоумена Романа Трахтенберга — ставшая явью. Он отгородился от дневного света и стал жить так, будто все, во что я верю, — бред.
Только не подумайте, будто я стану осуждать этого парня с крашеной бородой! Я ведь отлично его понимаю. Дело в том, что я и сам такой же. Тоже немного Трахтенберг.
Вы думаете, мне хочется делиться жизнью с окружающими? Черта с два! Большая часть меня спит и видит, как бы бетонной стеной отгородиться от мира. От Того, Кто не спуская глаз смотрит на меня. Отгородиться и делать то, что нельзя.
Много-много лет я провел как раз в попытках отгородиться. Устроить себе счастье из бесконечных удовольствий.
Одноместный рай. Ну, может быть, двухместный.
И чтобы там близко не было никакого Бога!
Это мне почти удалось. Я почти совсем уничтожил себя. То есть сам-то я считал, что все ОК, и в те часы, когда я был почти мертв, я как раз считал, что очень даже жив.
Только недавно, оглянувшись на свою биографию, я осознал, что был в аду. Ведь маленький одноместный рай — это всегда ад.
Теперь-то я знаю это точно. А вот убедить в этом никого не могу. Вернее, может быть, кого-то и могу… но вот, например, шоумена Романа Трахтенберга — нет, не убедил.
Я вернул ему деньги. Всю перетянутую резинкой пачку долларов США. Жена не понимала, что я делаю, у нее уже были планы на эту сумму, и в издательстве на меня смотрели косо, но я, разумеется, все вернул.
Первое время мне было мерзко вспоминать о визите в трахтенберговское кабаре. Я пытался просто о нем забыть. Ничего не было! Я никогда не видел, как красивые девушки пихают себе в промежность морковки!
Красивые девушки… каждая из которых могла бы стать чьей-то единственной любовью… каждый вечер они выходят и заискивающе улыбаются… пытаются развлечь смертельно пьяных мужчин.
Забыть не удалось. Прошло полгода, и я написал слова, которые вы только что прочли.
Глупо: за весь этот текст Трахтенберг не даст мне ни единой американской копеечки.
Шесть
Ни один человек на свете не родился полностью христианином. Христианство — это путь, который каждому из нас предстоит пройти. Каждому — на разное расстояние.
Раз человек не рождается христианином, решила публика, значит, он рождается атеистом. На первый взгляд логично, но только на первый взгляд. Антоним к слову «христианин» — не «атеист», а «язычник». И удаляясь от христианства, человек приходит не к безбожию, а всего лишь к идолопоклонству.
В больших городах это не очень заметно. Зато в безлюдной, просторной Бурятии язычество бросается в глаза. Могучее. Первобытное. Жуткая вера каменного века.
Как-то, будучи в Улан-Удэ, я разговорился с мужчиной. Причем даже не бурятом, а русским. Он рассказывал:
— А у нас в Бурятии вера сильная! Хоть русский, хоть бурят, хоть татарин: мимо священных мест едут — обязательно деньги кинут. Есть бумажные — кинут бумажные. Нет бумажных — мелочь кинут. И никто не поднимает. Лежат деньги. Очень сильная вера! А водку сядем пить — капельку богам нальем. У нас все так делают. Потому что мы — верующие.
Могу подтвердить: то, что боги местного язычества любят водку, является чистой правдой. Единственный католический священник Улан-Удэ, отец Адам, рассказывал:
— Едва мы заложили фундамент церкви, ко мне пришли рабочие. Говорят: надо бы богам водочки побрызгать. Я объясняю: это же церковь! Я побрызгал святой водой. Они отвечают: водой не то. Надо водкой. Пока не побрызгаешь, на работу не выйдем.
Осмотр достопримечательностей города Улан-Удэ не занял у меня много времени: в Улан-Удэ нет достопримечательностей.
Центральная авеню бурятской столицы застроена двухэтажными домиками. Самый симпатичный имел атлантов по сторонам главного подъезда и надпись на фасаде: «1907».
Улица, параллельная центральной, была уже полностью деревянной. На следующей улице город заканчивался.
Напротив моей гостиницы стоял магазин. Его вывеска гласила: «Все виды продуктов! Европейское качество! Мы работаем круглосуточно!». Магазин был закрыт, окна заколочены досками, а внутренние перекрытия давно рухнули.
Основным видом транспорта в городе был трамвай. По слухам, трамвайные пути в Улан-Удэ были построены в 1940-х годах военнопленными японцами. Ради интереса я тоже проехал на трамвае пару остановочек.
В салоне, за кабиной трамвайного водителя, было прикреплено объявление о продаже дров: чурочками, сухих, недорого. Обращаться к кондуктору.
Чтобы прокатиться по городским окраинам, я поймал в такси. За рулем сидел молодой парень. Когда мы проезжали мимо резиденции бурятского президента, таксист сказал:
— О! Наш-то, президент-то, уже на месте. Работает.
— Как ты догадался?
— А вон у подъезда его машина стоит.
Тишина. На центральной площади — пять пешеходов. Ровно пять пешеходов. Шагают все очень неторопливо.
Я спросил у таксиста:
— Слушай, а у вас всегда так тихо?
— В смысле?
— Ну а, например, найт-клабы у вас есть? Чем вообще вы здесь занимаетесь по вечерам?
Ответил парень честно:
— Кто чем. Я вот, например, спать ложусь.
Национальным блюдом бурятов считаются позы — огромные пельмени, внутри которых лежит не рубленное мясо, а целиковые куски говядины.
Есть позы нужно особым способом. Дело в том, что внутри мучного конвертика мясо запекается вместе с густым бульоном. Поэтому сперва позу нужно надкусить, потом осторожно высосать изнутри бульон, а уже потом съесть все остальное.
Говорят, самые вкусные позы готовит жена экс-чемпиона мира по пинг-понгу. Уйдя из спорта, этот человек открыл в Прибайкалье семейную сеть мотелей bed&breakfast. Однако пообедать у чемпиона мне не довелось.
Позная, в которую сходил я, была небольшой. Восемь столиков. Стойка бара сверкает европейскими этикетками. Больше ничего европейского в заведении не было.
Народу внутри было битком. Старухи в косынках, маленькие дети, широкозадые женщины. В основном — монголы. За каждым столом пьют водку. В крайнем случае — чай с молоком, слоем бараньего жира и солью.