Десять пальцев - Стогов Илья Юрьевич "Стогoff". Страница 5
Современный человек боится молчания больше, чем СПИДа. Но пока не прислушаешься, ты ничего и не услышишь, ведь так?
Продать квартиру в Петербурге. Купить дом в Петропавловске. Часами смотреть на рассвет над бухтой. Жить в абсолютной тишине. Не подозревать о существовании МТV. Учиться у камчатских людей их молчанию.
Впрочем, на какие бы деньги я здесь жил?
Вечером в местной газете я прочел, что в часе езды от Петропавловска вторую неделю идет извержение вулкана. Заметка была крошечная. Сообщалось, что до города пепельные бомбы не долетают, а долетают только до тамошней военной части, но военные к этому привыкли.
Рутина…
На относительно небольшой Камчатке насчитывается почти три тысячи вулканов. Во всем остальном мире — приблизительно столько же. Действующий вулкан здесь есть даже в черте города: Авачинская сопка.
Я спрашивал у петропавловцев:
— Не страшно?
— А чего? Ну, дымит. Нам не мешает.
— Жителям Помпеи Везувий тоже до поры до времени не мешал.
Петропавловцы пожимали плечами. Они никогда в жизни не слышали ни про Помпеи, ни про Везувий.
Жители Камчатки настолько медлительны и нелюбопытны, что главная достопримечательность полуострова, Долина гейзеров, была открыта всего несколько десятилетий назад.
На планете открыто всего шесть скоплений гейзеров. Причем таких, как здесь, нет больше нигде.
Сама Долина — это пять километров чисто лунного пейзажа. Из обугленной, залитой серой поверхности к небесам бьют раскаленные фонтаны: грязь, вода и пар.
Сама земля здесь непрерывно хлюпает, свистит, брызжет грязью, пыхтит и чавкает. По слухам, зимой Долина чертовски красива. Сам я ее так и не посмотрел: вертолетный тур туда стоит $230.
Вообще-то на Камчатку меня командировал американский журнал. Мне было заказано четыре статьи, причем за каждую платили гораздо меньше, чем $230. Так что никакой тур покупать я не стал.
Зато съездил в «зону Паратунка» — другую долину, тоже сплошь усыпанную бьющими из-под земли горячими источниками. Возле каждого построен небольшой пансионатик.
Любимое место отдыха местных жителей.
Это был самый холодный день за все время моего пребывания в Петропавловске. Я вышел из отеля, застегнул на куртке все кнопки, натянул шапку ниже бровей, внутри перчаток сжал руки в кулаки.
Изо рта у меня валил густой пар. Щетина на верхней губе сразу покрылась толстым слоем инея.
В автобусе рядом со мной сидела женщина-военная с маленькой дочкой. На женщине была толстая зимняя форма. Из-под шапки с кокардой виднелись уши с сережками.
Местные расстояния непривычны. Три остановки на автобусе — конец города. Три остановки в другую сторону — тоже конец. Полчаса на автобусе — другой город. До «зоны Паратунка» ехать нужно было больше часа.
В транспорте здесь никто не читает. Не читает книг, не читает газет, не разгадывает кроссвордов. Ничего в таком роде. Слова излишни в таких местах, как Камчатка. Я со своей суетливостью и многословием тоже был лишним в этом молчаливом мире.
Я вместе со всеми просто смотрел в окно. Сопки снаружи были могучие и складчатые. Как слоновья морда. Было странно думать, что в мире есть места, откуда можно позвонить жене. И вообще было странно, что в мире есть что-то еще.
Садясь в автобус, я спросил у водителя, где мне лучше всего сойти? Он промолчал. Я решил, что мужчина не в духе, и не настаивал. Оказалось, водитель просто думал.
Через восемьдесят минут скачек по необъезженной камчатской дороге, он кивнул подбородком и просто сказал:
— Вот тут.
— Что «вот тут»?
— Лучшее место для купания.
Воздух был холодный и очень ясный. На горизонте виднелись белые, очень высокие горы. Прямо передо мной стояло обшарпанное здание.
Ветки деревьев были покрыты инеем, как трубочки в коктейлях — сахарной пудрой. Холодно было так, что я почти не чувствовал ног. Вокруг не было ни единого человека. Только, зарывшись в сугроб, грелась мохнатая ездовая собака.
Увидев меня, она попробовала тявкнуть, начала выкапываться из сугроба, но замерзла, плюнула и зарылась обратно.
Так выглядело лучшее на Камчатке место для купания.
Гнутые металлические буквы на фасаде здания сообщали, что передо мной пансионат «Костер». Собаку я обошел, сделав большой крюк. Я боюсь больших собак.
Впрочем, внутри здания стены были обшиты деревом, персонал широко улыбался, а как выбираться отсюда, я не знал. Так что мне все равно пришлось бы остаться. Хотя бы на одну ночь.
С клиентами общалась красивая высокая женщина-администратор. Номер с двуспальной кроватью, сообщила она, стоит в их пансионате $25.
— Мне не нужна двуспальная кровать.
— Что ли, ты один?
— Один.
Женщина долго переживала за меня, качала головой и говорила, что плохо человеку быть одному. Потом решила, что еще за $12 подселит мне в номер симпатичную девчонку, и на этом успокоилась.
Батареи были раскаленными. Наверное, их топили кипятком из подземных источников. Да и могло ли быть холодно в пансионате, стоящем прямо на вулкане?
Через полчаса горничная выдала мне постельное белье: подушку толщиной в ладонь и две простыни. Я сказал ей спасибо, закурил и встал перед окном.
Было очень тихо. Опять надев шапку и перчатки, я пошел смотреть на бассейн.
Путь из номеров к бассейну лежал через небольшую фанерную галерейку. В ней стоял стол для пинг-понга.
Сам бассейн располагался под открытым небом. Серая, растрескавшаяся, осыпающаяся бетонная емкость. Воняло серой. Перед деревянными ступеньками, ведущими в воду, лежал вытертый коврик. К самой воде свисала ветка дерева с длинными сосульками.
Сняв перчатку, я потрогал грязную воду. Чуть теплая. Температуры тела. Щеки щипало морозом.
Я сел на скамейку. Вытащил сигареты. Стены были покрыты пятисантиметровым слоем инея. Ягодицы, которыми я касался скамьи, моментально замерзли.
О том, чтобы искупаться, речи не шло. Я раздумывал, хватит ли у меня духу снять ботинок и сунуть в бассейн голую ногу?
От воды поднимался пар. Такой густой, что, лишь докурив сигарету до конца, я разглядел: у противоположной стены бассейна целуется молодая пара. Из воды торчали только головы: белая ее и брюнетистая его. В их волосах блестели вмерзшие льдинки.
Девушка положила молодому человеку голые руки на плечи. Влюбленные тихонечко разговаривали. Мне было слышно, о чем: так, ничего не значащее воркование.
В «зону Паратунка» петропавловцы ездят отжигать. Я говорил людям, что планирую провести там ночь или даже две, и на меня смотрели со смесью зависти и сочувствия. Так смотрят на парней, сообщающих, что они спят с собственной сестрой.
В пять вечера начали подтягиваться гости. Заплатив за номер, мужчины сразу спрашивали, где находится бар.
Мой номер располагался недалеко от входа. Из-за дверей было слышно, как визжат и хихикают женщины.
Натянув куртку, я вышел из номера. Вечер пятницы. Party-time. Пансионат «Костер» приобретает свой истинный вид.
В фанерной пристройке накурено. На стол для пинг-понга выставили водку и соленые огурцы в больших банках. Рядом танцуют две невероятно толстые женщины. На стуле, нога на ногу, дремлет древний старик. К его пиджаку прикреплены орденские планки. Из беззубого рта торчит «Беломор».
На улице, у бассейна, играет радио. Под черным приполярным небом странно звучит пляжная песенка про танцы до утра. Камчатцы, перекрикивая радио, общаются. Причем употребляют существительные, которые мне было бы неудобно произнести вслух, даже если я уроню на голую ногу топор.
В самом бассейне надувным детским мячиком играли в пляжный волейбол. Все были пьяны. Получалось у них плохо. Еще, ради развлечения, мужчины кидали в подружек комьями снега, а те пронзительно визжали.
Камчатские мужчины были толсты и незагорелы. На плечах у них имелись флотские или армейские татуировки. Один стал вылезать из бассейна по скользким ступенькам, поскользнулся и всем голым телом рухнул в снег.