Дракула - Стокер Брэм. Страница 47

— Я очень боюсь, что огорчил вас, — сказал я как можно мягче.

— О, нет, не огорчили, — ответила она, — но ваше горе бесконечно меня тронуло. Это удивительная машина, но она до жестокости правдива. Она передала мне страдания вашего сердца с мучительной точностью. Никто не должен больше слышать их повторения! Видите, я старалась быть полезной: я перепечатала слова на пишущей машинке, и никому больше не придется подслушивать биение вашего сердца, как сделала это я.

— Никому не нужно больше знать об этом, и никто не узнает, — произнес я мягким голосом. Она положила свою руку на мою и сказала очень серьезно:

— Ах да! Но ведь должны они!..

— Должны? Почему?

— Потому что частица сей ужасной истории касается смерти Люси и всего, что ее вызвало; потому что для предстоящей борьбы для избавления земли от этого чудовища мы должны владеть всем знанием и всеми средствами, какие только возможны. Я думаю, цилиндры, которые вы мне дали, содержат больше того, что мне следовало бы знать, но я вижу, что ваши записки проливают много света на эту мрачную тайну. Вы позволите помочь вам, не правда ли? Я знаю все до одного известного пункта; и я уже вижу, хотя ваш дневник довел меня только до 7 сентября, до какого состояния была доведена бедная Люси и как подготавливалась ее ужасная гибель. Джонатан и я работали день и ночь с тех пор, как нас посетил профессор Ван Хелзинк. Джонатан поехал в Уайтби, чтобы раздобыть еще сведений, а завтра он приедет сюда, чтобы помочь нам. Нам незачем иметь тайны друг от друга; работая сообща, при абсолютном доверии, мы безусловно будем сильнее, чем и том случае, если бы некоторые из нас блуждали впотьмах.

Она посмотрела на меня так умоляюще, и в то же время проявила столько мужества и решимости, что я сейчас же выразил согласие.

— Вы можете поступать в этом доме, — сказал я, — как вам угодно… Вам еще предстоит узнать ужасные вещи; но раз вы прошли такой большой путь по дороге к смерти бедной Люси, то не согласитесь, я знаю, оставаться в потемках. Конец — самый конец — может дать вам проблеск успокоения… Но пойдемте обедать, нам надо поддерживать силы для той работы, которая нам предстоит; перед нами жестокий и ужасный путь. После обеда вы узнаете все остальное, и я отвечу на ваши вопросы, если вам попадется что—нибудь непонятное, тем более что для нас, присутствовавших при этом, ничего непонятного нет.

29 сентября.

После обеда я прошла с доктором Сьюардом в его кабинет. Он принес из моей комнаты фонограф, а я взяла пишущую машинку. Он усадил меня на удобный стул и поставил фонограф так, чтобы я могла дотянуться до него, не вставая с места, и показал, как его останавливать, если нужно было сделать паузу. Затем он взял стул, повернулся спиной ко мне, чтобы я чувствовала себя свободней, и углубился в чтение. Я приставила к ушам металлический вилкообразный приемник и начала слушать.

Когда ужасная история смерти Люси и все последующее было окончено, я беспомощно лежала в своем кресле. В моем мозгу вертелось какое—то огненное колесо, и если бы не святой луч света, проникший в эту массу ужасов при мысли, что моя милая, славная Люси наконец— то успокоилась, я не думаю, чтобы я перенесла эту муку, не устроив истерики. Все было до того дико, таинственно и странно, что, не знай я приключения Джонатана в Трансильвании, я не поверила бы случившемуся. Я решила попытаться рассеяться, занявшись чем— нибудь другим, поэтому взяла футляр от пишущей машинки и сказала доктору Сьюарду:

— Дайте мне теперь все это переписать. Мы должны быть готовы к приезду доктора Ван Хелзинка и Джонатана. В таких случаях порядок — все, — и я думаю, если мы приготовим весь наш материал, и каждая статья будет помещена в хронологическом порядке, то сделаем многое.

Исполняя мое желание, он поставил фонограф на малую скорость, и я начала перепечатывать с начала седьмого цилиндра. Я сняла три копии с дневника и со всего остального. Было поздно, когда я закончила; доктор Сьюард в это время выходил для обхода своих больных; когда он вернулся, то сел рядом со мною читать, так что я не чувствовала себя одинокой за работой.

30 сентября.

Мистер Харкер приехал в 9 часов.

После завтрака он с женой отправился к себе в комнату, и когда через некоторое время я проходил мимо, то услышал стук пишущей машинки. Они, по—видимому, сильно заняты этим делом. Миссис Харкер говорит, что они стараются связать в хронологическом порядке каждый клочок достоверности, которая у них имеется. У Харкера в руках переписка между принимавшими ящики в Уайтби и посыльными из Лондона, которым они были поручены. Теперь он читает мой дневник, перепечатанный женой. Мне интересно, что они из него извлекают. Вот он…

Странно, почему мне не приходило в голову, что соседний дом может быть убежищем графа! А между тем поведение пациента Рэнфилда давало нам достаточно указаний на это. О, если бы мы догадались раньше, то могли бы спасти бедную Люси! Харкер говорит, что к обеду он сможет показать целую связную повесть. Он считает, что тем временем мне следует повидать Рэнфилда, так как он до сих пор служил известным указанием на приход и уход графа. Пока я с трудом это вижу, но когда разберусь в числах, то вероятно соглашусь с этим.

Когда я вошел, Рэнфилд спокойно сидел в своей комнате со сложенными руками и кроткой улыбкой. В ту минуту он казался совершенно нормальным. Я сел и начал беседовать с ним на самые разнообразные темы, он говорил вполне рассудительно. Затем Рэнфилд заговорил о возвращении домой, — вопрос, которого он не поднимал, насколько я помню, за все время своего пребывания здесь. Он совершенно уверенно говорил о немедленном освобождении. Я уверен, что не посоветуйся я с Харкером и не сличи по числам время припадков Рэнфилда, я был бы готов отпустить его после кратковременного наблюдения. Но теперь я крайне подозрительно отношусь к нему. Припадки оказывались каким—то непонятным образом связанными с близостью графа. Он — плотоядный, и во время своих диких рысканий у дверей часовни пустынного дома всегда говорил о «хозяине». Все это похоже на подтверждение нашей мысли… Однако я недолго оставался у него; он до некоторой степени даже слишком нормален в настоящее время, так что нельзя испытывать его слишком глубокими вопросами. Он может задуматься, и тогда… Я не доверяю этим спокойным настроениям и приказал служителю, чтобы тот получше присматривал за ним и имел наготове, нa случай надобности, смирительную рубашку.

29 сентября (в поезде по дороге к Лондону).

Когда я получил любезное извещение м—ра Биллингтона, что он даст мне все возможные справки, то решил, что лучше всего поехать в Уайтби и на месте получить необходимые сведения. Моей целью было выследить груз графа до его прибытия в Лондон. Позднее мы сможем заняться самим графом. М— р Биллингтон приготовил в своей конторе все бумаги, касавшиеся отправки ящиков. Тут оказались: накладная на «пятьдесят ящиков простой земли, предназначенной для опытов», копия с письма Картеру Патерсону и их ответ; я снял копии со всех документов. Вот все сведения, которые смог дать м— р Биллингтон, так что я спустился к порту и повидался с береговой стражей и таможенными чиновниками. У всех нашлось что сказать мне по поводу странного прибытия корабля, событие мало— помалу начинает испаряться из людской памяти; но никто не мог добавить чего— либо к несложному описанию «пятидесяти ящиков простой земли». Затем я повидался с начальником станции, который дал мне возможность снестись с рабочими, принявшими ящики. Их квитанция совершенно сходилась со списком, и им нечего было добавить, кроме того, что ящики были «огромны и ужасно тяжелы».