Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) - Стокер Брэм. Страница 26

Мы приехали. Карета остановилась перед красивым домом, и мы были встречены великолепным слугой в красной ливрее, белых шелковых чулках и в напудренном парике. Он величественно передал нас своему двойнику по наружности и важности, даже, быть может, еще с более презрительными манерами, который, в свою очередь, проводил нас наверх с видом, как бы говорившим: «Глядите, до какого позорного унижения жестокая судьба привела великого человека!»

В гостиной мы нашли лорда Эльтона, стоящего у камина, спиной к огню, и как раз против него на низком кресле сидела, развалясь, элегантно одетая молодая особа с очень маленькими ножками. Я заметил ножки, потому что, когда мы вошли, они более всего бросались в глаза, будучи протянутыми изпод бесчисленных оборок к огню, который граф прикрывал собой. В комнате еще сидела другая дама, прямо, как натянутая струна, с изящно сложенными руками на коленях, и ей были мы сначала представлены, когда покончились излияния приветствий графа.

— Шарлотта, мои друзья: князь Лючио Риманец, м-р Джеффри Темпест. Господа, моя bellesoeur [9], мисс Шарлотта Фитцрой.

Мы поклонились; дама с достоинством нагнула голову. Она была внушительного вида старая дева, и черты ее лица имели странное выражение, какое трудно было определить. Оно было набожно и натянуто, и вызывало мысль, что, должно быть, она видела раз в жизни нечто чрезвычайно неприличное, чего она не в состоянии никогда забыть. Сжатые губы, круглые, бесцветные глаза и застывший вид оскорбленной добродетели, который, казалось, обхватывал ее с головы до ног, усиливал это впечатление. Нельзя было долго смотреть на мисс Шарлотту без того, чтоб не начать дивиться, что такое было в ее давно прошедшей молодости, оскорбившее так ее чистоту, что до сих пор оставался на ее лице неизгладимый след. Но с того времени мне пришлось встречать многих англичанок, выглядящих совершенно так же, особенно между «благовоспитанными» старыми и некрасивыми из «верхних десяти».

Совсем в другом роде было задорное, хорошенькое личико младшей дамы, которой затем нас представили, и которая, слегка приподнявшись из своего удобного положения, улыбнулась нам с ободряющей фамильярностью.

— Мисс Дайана Чесней, — сказал граф бегло, — вы, может быть, знаете ее отца, князь, — во всяком случае, вы о нем слышали: знаменитый Никодим Чесней, один из великих железнодорожных королей.

— Безусловно, я знаю его, — ответил Лючио тепло. — Кто его не знает! Я часто встречал его: прекрасный человек, одаренный удивительным юмором и жизнерадостностью. Я отлично его помню. Мы нередко встречались в Вашингтоне.

— В самом деле! — сказала мисс Чесней как-то равнодушно. — По моему мнению, он большой чудак; скорее чтото среднее между билетным контролером и таможенным офицером. Я не могу на него смотреть без того, чтобы не чувствовать, что я должна отправиться в путь: все железные дороги кажутся написанными на его лице. Я ему это говорю. Я говорю: «Если б ты не носил железнодорожных следов на лице, ты бы лучше выглядел!» И вы нашли его смешным?

Смеясь этой новой и свободной манере, с которой молодая особа критиковала своего родителя, Лючио протестовал.

— Я не нахожу этого, — призналась мисс Чесней, — но это, может быть, потому, что я слышала его все истории бесконечное число раз, и кроме того многие из них читала в книгах, так что для меня они не имеют большой цены. Некоторые он рассказывает принцу Уэльскому при всяком удобном случае, но мне он больше не пробует рассказывать. Он также очень ловкий человек, он скорее других составил себе состояние. И вы совершенно правы относительно его жизнерадостности: один его смех стоит в ваших ушах до следующей недели.

Сияющими весельем глазами она оглядывала наши улыбающиеся лица.

— Вы думаете, что я непочтительна, не правда ли? — продолжала она, — но знаете ли вы, он совсем не похож на «сценического родителя», украшенного великолепными седыми кудрями и благословениями; он сам бы хотел, чтоб перед ним не благоговели. Садитесь, господа! — и кокетливо повернув свою хорошенькую головку к графу, сказала:

— Посадите их, лорд Эльтон; я ненавижу, когда мужчины стоят. Высший пол, знаете ли? Кроме того, вы так высоки, — прибавила она, бросив взгляд нескрываемого восхищения на красивое лицо и фигуру Лючио, — смотреть на вас все равно, что яблоне смотреть на луну!

Лючио от души рассмеялся и сел около нее, я последовал его примеру. Старый граф не изменил своего положения, стоя перед камином, расставив ноги и сияя благосклонностью на всех нас. Безусловно, Дайана Чесней была очаровательным существом, одною из тех искусных американок, которые кружат головы мужчинам, не пробуждая их страсти.

— Итак, вы знаменитый м-р Темпест? — спросила она, смерив меня критическим взглядом, — да ведь это чудесно, не правда ли! Я всегда говорю, что только в молодости стоит иметь кучу денег. Если же вы стары, вы наполняете ими лишь карманы доктора за его старания починить ваше бедное расслабленное тело. Я знала одну старушку, получившую наследство в сто тысяч фунтов стерлингов, когда ей было девяносто пять лет. Бедная, она плакала! У нее было достаточно разума понять, как бы она могла хорошо пожить на них. Она не покидала постели, и ее единственной роскошью была полукопеечная лепешка, размоченная в молоке к чаю. Это было все, чего она желала.

— Сто тысяч фунтов хватило бы очень долго на лепешки! — сказал я, улыбаясь.

Хорошенькая Дайана засмеялась.

— Но я думаю, вы захотите чего-нибудь большего, м-рТемпест! Во цвете лет есть смысл иметь богатство! Вы сейчас один из самых богатых людей, да?

Она задала вопрос с прелестной наивностью и, казалось, не сознавала в нем неподобающего любопытства.

— Я мог бы быть одним из самых богатых, — ответил я, и в ту же минуту у меня промелькнула мысль, как недавно еще я был одним из самых беднейших, — но мой друг, князь, много богаче меня.

— Неужели?

И она уставилась прямо на Лючио, который встретил ее взгляд со снисходительной полунасмешливой улыбкой.

— Хорошо! После этого отец не больше, чем нищий! Что же! Весь свет у ваших ног!

— Почти что так, — ответил Лючио серьезно, — но, дорогая мисс Чесней, свет так легко привести к своим ногам. Без сомнения, вы знаете это?

И он подчеркнул слова выразительным взглядом своих неотразимых глаз.

— Я угадываю комплимент. Как правило, я не люблю их, но на этот раз я вам прощаю.

— Пожалуйста! — проговорил он с ослепительной улыбкой, так что она прервав свою болтовню, смотрела на него, как очарованная, с оттенком удивления и потом продолжала:

— И вы одних лет с мистером Темпестом?

— Простите, я на много лет старше!

— В самом деле?! — воскликнул лорд Эльтон, — вам нельзя этого дать! Не правда ли, Шарлотта?

Призванная в свидетели, мисс Фитцрой подняла к глазам элегантный черепаховый лорнет и стала критически разглядывать нас обоих.

— Я бы сказала, что князь немного старше мистера Темпеста, — заметила она тоном изысканной благовоспитанности, — но только очень немного.

— Во всяком случае, — настаивала мисс Чесней, — вы достаточно молоды для того, чтобы наслаждаться своим богатством, не так ли?

— Достаточно молод или достаточно стар, как вам нравится, — сказал Лючио, беспечно пожав плечами. — Но, увы, я не наслаждаюсь им!

Теперь мисс Чесней всей особой выражала живейшее удивление.

— Что делают для вас деньги? — продолжал Лючио, и его глаза, расширившись, приняли то странное и задумчивое выражение, которое так часто возбуждало мое любопытство. — Свет, может быть, будет у ваших ног, но какой свет! Что за мишурная глыба из грубого вещества! Богатство лишь играет роль зеркала, чтобы показать человеческую натуру в ее наихудшем виде. Люди низкопоклонничают и льстят перед вами, и лгут, чтобы снискать вашу благосклонность для собственной выгоды; принцы крови охотно унижают себя и свое положение, беря у вас взаймы. Внутреннее достоинство (если у вас такое есть) не принимается в расчет; вы можете говорить, как дурак, смеяться, как гиена, выглядеть, как павиан, но лишь бы был звон вашего золота достаточно громок. Наоборот, если вы действительно велики, отважны, терпеливы и обладаете искрой того огня, который укрепляет жизнь и делает ее достойной жизни; если у вас роятся мысли, создающие образы, которые должны существовать, пока царства не будут сметены, как пыль ветром, и если при этом вы бедны, — что же, все на свете будут презирать вас. Богатый крахмальщик и Крез, живущий патентованными пилюлями, станет ругать вас. Купец, у которого вы покупаете кухонные продукты, может смотреть на вас свысока и с пренебрежением, так как не по праву ли только одного своего богатства вы будете править четверкой и болтать свободно, почти покровительственно с принцем Уэльским? Богатые, но вульгарные граждане, старающиеся подражать высшему обществу, находят удовольствие в помыкании избранными и природными дворянами.