Наступает мезозой - Столяров Андрей Михайлович. Страница 17

Это была одна из лучших его историй. И рассказал её Манаев уже не вполсилы, как раньше, а – стараясь, на пределе возможностей – подкрепляя и мимикой и сменой интонаций. Руки его так и мелькали в воздухе. В результате директор начал опять медленно уползать под стол, а возбужденная коньяком и непринужденностью обстановки Валечка повалилась поперек кресла и в восторге замолотила ногами по подлокотнику. Левая туфля у неё слетела и ударила Сергуню по щеке. Но Сергуня не обратил на это внимания: бледный, даже заиндевевший какой-то по-прежнему раскачивался на стуле, повторяя одну и туже унылую фразу:

– Елки зеленые, как я нажрался, ребята!…

Чувствовалось, что сейчас он нырнет и отключится. Поэтому, специально для него, Манаев рассказал серию интеллектуальных анекдотов. В этих анекдотах фигурировали роботы, ученые и было много запутанной терминологии. Например. Как доказать, что политика нашей партии всегда – прямая? Возьмем произвольную точку в политике нашей партии. Эта точка есть «перегиб». Сноска: «перегиб» – такой математический термин. Поскольку данная точка есть «перегиб», то производная второго порядка в ней равна нулю. Точку мы брали произвольно, следовательно можно утверждать, что в любом месте – на политике нашей партии – производная второго порядка равна нулю. А если так, то политика нашей партии – всегда прямая.

Честно говоря, Манаев не очень любил рассказывать такие анекдоты. Для таких анекдотов требовалось образование. А образование у слушателей не всегда имелось. Разве что Сергуни. Да и то неизвестно. Правда, как раз Сергуня и пропустил их мимо ушей. Абсолютно не отреагировал. Будто не слышал. Лишь издал перехваченный горлом какой-то странный и настораживающий звук: нечто среднее между икотой и позывом к выворачиванию желудка. Манаев на всякий случай отодвинулся от него подальше. Валечка тоже слегка заскучала. Зато у директора, как ни странно, образование оказалось вполне достаточным – потому что он начал тихо, завороженно повизгивать и, наверное в полном экстазе – ударяться головой о крышку стола. Рюмки, уже опять налитые до краев, опасно заколебались.

– Про ослика, про ослика расскажи!… – крикнул директор.

Непонятно было, откуда он знает об этой истории. Про ослика Манаев, кажется, ещё не рассказывал. Может быть, ему что-то такое намекнул Рамоницкий? Наверное, намекнул. Вероятно, хотел представить Манаева в лучшем свете. Кстати, а где он сам? Манаев завертел головой. Только сейчас до него дошло, что Рамоницкого с ними не было. Впрочем, ничего удивительного. Рамоницкому было не по рангу присутствовать здесь. Директор института, заведующий лабораторией, секретарша. И какой-то там Рамоницкий. Мелкая сошка. Видимо, он потерялся, когда они переходили из одного кабинета в другой. Манаев что-то такое припоминал. Что-то смутное. Что-то неопределенное. Но про ослика упомянул – точно он. Между прочим, удивительно к месту. Манаев и сам чувствовал, что ситуация уже созрела. Пора вводить контрапункт. Иначе настроение будет падать.

Поэтому он сразу же согласился:

– Ладно. Давайте про ослика…

Но про ослика рассказать не удалось. Потому что едва Манаев, разумеется, приняв немного для вдохновения, отдышался и приступил к обстоятельному изложению своей истории: дескать, жил маленький серый ослик, и перед этим осликом возникали различные трудности, но когда эти трудности возникали, то ослик предлагал: Давайте выпьем, ребята… – как вдруг чрезвычайно явственно прорезался запах дыма и немедленно вслед за этим Валечка, соскочив, точнее, просто свалившись с кресла, огляделась и панически закричала:

– Гори-и-им!…

А из-под дивана вырвалось густое ватное облако.

Сразу же все пришло в движение.

Валечка кинулась к дверям, чтобы позвать на помощь. Но директор, как человек опытный, остановил её. Он её остановил и объяснил в доступной форме, что засвечиваться им совершенно ни к чему. Будет расследование, неприятности, грандиозный скандал. Справимся своими силами. Тогда Валечка кинулась к телефону, чтобы вызвать пожарных. Но здесь её, как опытный человек, остановил Манаев. И объяснил тоже самое. Валечка, наконец, поняла. Но все-таки попыталась сорвать вентиль, открывающий воду на батарее. В этот раз её остановили вдвоем. В общем, суматоха образовалась изрядная. Обеспамятевший Сергуня воспользовался ею и – громко упал. Причем, упал неудачно. Как раз там, где больше всего дымилось. Пришлось брать его за руки за ноги и переносить. Он был почему-то страшно тяжелый. Будто действительно сделанный из сплошного гипса. И к тому же он скукожился, как бы окостенев: разогнуть его не было никакой возможности. Но в конце концов соединенными усилиями диван отодвинули, и тогда выяснилось, что ковер под ним медленно тлеет, выгорел уже довольно большой круг, вероятно, от сигареты, которую уронила Валечка. Директор с Манаевым укоризненно на неё посмотрели, и несчастная Валечка покраснела до слез. Однако, быстро нашлась, вытащила из тумбочки электрический чайник и, промахиваясь, но очень тщательно залила место аварии. А потом из другого закутка достала тряпку и все это вытерла – собирая гарь.

То есть, оказалось, что в общем-то ничего серьезного. Директор сразу же повеселел. Диван поставили на место, распахнули окна, чтобы кабинет проветрился, Валечка ещё немного подмела, с некоторым напряжением посадили обратно Сергуню, и он снова, как неживой, начал раскачиваться взад и вперед. Обстановка в какой-то степени разрядилась, директор предложил выпить по случаю ликвидации очага пожара, и лишь когда уже было налито и Манаев, обхватив богемскую рюмку, собирался произнести короткий, но энергичный тост, так сказать, ободряющий и соответствующий моменту, то он явно услышал, что в дверь кабинета стучат.

Причем, стучали, по-видимому, довольно сильно, так как двери, разделенные тамбуром, были солидные, как положено, обитые кожей снаружи и изнутри, и если звуки сквозь них все-таки доносились, значит, колотили в приемной изрядно.

Манаеву стало как-то не по себе.

– Стучат, – подняв палец, сказал он.

И Валечка, тревожно прислушавшись, тоже подтвердила: