Сад и канал - Столяров Андрей Михайлович. Страница 32

– Так, – подтвердил я.

– Тогда пошли.

– Пошли.

– Но это был очень красивый город, – вдруг сказала Леля.

Кое-как мы перебрались через развалины. Леля спотыкалась, и мне то и дело приходилось ее поддерживать. Больше всего я боялся, что она провалится в какую-нибудь присыпанную щебнем расщелину. К счастью, все обошлось. Она лишь слегка поцарапала локоть об один из каменных блоков. Ранка, на мой взгляд, была совсем пустяковая. Мы пересекли Обводный канал и по безлюдному, наверное. безымянному переулку обогнули территорию, прилегающую к вокзалу. Углубляться в железнодорожные дебри мы не рискнули. Мы просто шли вдоль пакгаузов, пока они не начали сменяться однотипными серыми пятиэтажками. Собственно город здесь уже заканчивался. Леля была права. Это был действительно очень красивый город. Я вспомнил, как горит от закатного солнца шпиль Петропавловской крепости, как темнеет прозрачная синева на площади перед Эрмитажем, как блестит зеркальная заколдованная вода в каналах и как разгорается тихий волшебный свет, предвещающий белые ночи. Замирают подъезды. Цепенеют в торжественной тишине улицы и переулки. Эхо случайных шагов парит в воздухе…

Ничего этого больше не будет.

Я ощущал болезненную ноющую пустоту в сердце.

– Что-то закончилось, – негромко сказала Леля. – Не могу объяснить это словами, но чувствую – что-то закончилось. Что-то перестало существовать. Я не знаю, будет ли у нас еще что-нибудь. Может быть, уже и не будет. Но что-то определенно закончилось. Раз – и все.

– Да, – сказал я.

Я чувствовал то же самое. Действительно что-то закончилось.

И закончилось, по-видимому, навсегда.

– Пошли, – сказал я.

Здесь, среди новостроек, было ничуть не лучше, чем в центре города. Кварталы одинаковых серых домов давили на нас тупой однообразной унылостью. Словно строили их не люди, а некие механические существа. А, построив, навсегда утратили к ним интерес. Во всяком случае выглядело это именно так. Висели лопнувшие провода. Стояли троллейбусы с разъехавшимися в разные стороны штангами. Двери многих парадных были сорваны, точно вылетевшим изнутри ураганом, и оттуда гнилыми тухлыми языками выплескивался квартирный мусор. Валялись матрасы, игрушки, обувь, вспоротые чемоданы. Впечатление было такое, словно район подвергся целенаправленному разграблению. Я никак не ожидал подобной картины. Насколько я знал, ни «явления», ни какие-либо «прорывы истории» новостройки не задевали. Тут не бродили «мумии» и не падали замертво птицы, сожженные душным солнцем, не разваливались, набухая, здания и не трескалась от железной травы корка асфальта, тут не свирепствовала гроза и не образовывались многокилометровые торфяные болота. Тут все было, как обычно. Тут даже коммунальные службы работали вполне нормально. Во всяком случае, если судить по сводкам, которые я читал. И тем не менее, жители эти районы покинули.

– Кладбище, – передернув плечами, сказала Леля.

Она была права. Я опять чувствовал то же самое. Солнце стояло уже высоко, и болотный зыбкий туман, царивший в городе, незаметно рассеялся. Распахнулось от горизонта до горизонта синее небо, дул слабый ветер и приносил откуда-то полузабытый мной свежий лиственный запах. Однако ощущение было именно как от кладбища.

Хотя как раз здесь, в новостройках мы встретили первых живых людей.

Это произошло неожиданно. Мы брели по широкой улице, ведущей куда-то к юго-востоку – я предполагал, что таким путем будет проще выйти из города, – и вдруг неподалеку от стеклянного магазина с надписью «Промтовары» нам навстречу вынырнули трое мужчин в рабочих комбинезонах. Причем, все трое были коренастые, плотно сложенные, очень угрюмые, чем-то даже, как братья, разительно похожие друг на друга, в тяжелых армейских ботинках, с ломиками в руках, и у каждого за спиной висело по довольно объемистому рюкзаку.

Они увидели нас и остановились, как вкопанные.

Мы тоже остановились, и вдруг мгновенная ниточка холода продернулась у меня между лопаток. От этих людей исходила какая-то опасная напряженность. Хотя они ничего такого не делали, просто стояли и внимательно смотрели на нас.

Видимо, тоже не ожидали здесь никого встретить.

– Ого! – наконец сказал старший.

Я сунул руку в карман и вытащил пистолет. Я не стал им демонстративно размахивать, наводить на кого-либо и произносить угрожающие команды. Я чувствовал, что здесь это не нужно. Я просто держал его у бедра, так, чтобы видели.

На всякий случай.

И у них, вероятно, тоже с собой что-то было. Старший мужчина также без лишней спешки сунул руку за пазуху. Но доставать ничего оттуда не стал. Наверное, передумал. Только все трое как-то совершенно одинаково передернулись и снова замерли.

Впрочем, больше ничего не произошло.

Старший мужчина вполне миролюбиво покашлял.

– Ну как там обстановка? – вежливо, приглушенным голосом спросил он.

– Плохо, – сказал я.

– Призраки, мертвецы?

– Всякое попадается…

– А радиация? – быстро спросил старший мужчина.

– Что – радиация?

– Ну, говорят, там – радиация просто чудовищная.

Я пожал плечами:

– Это, по-моему, ерунда. Я, по крайней мере, ничего об этом не слышал.

Двое крайних мужчин сразу же посмотрели на старшего. А тот прищурился, видимо, что-то прикидывая и усмехнулся:

– Значит, нет радиации?

– Нет.

– Ясненько. Тогда – извините за беспокойство…

Все трое тут же одинаково развернулись и, ступая след в след, ушли в просвет между домами.

Шаги их стихли.

– Могильщики, – сказала Леля.

И снова она была права. Это были могильщики. Те, которые сейчас хлынут в город и разорят его окончательно. Так что, наверное, уже ничего не останется. Пустошь, болотистая равнина…

Может быть, это и к лучшему.

– Ну, чего ты? Пошли-пошли, – нетерпеливо сказала Леля.

Затем мы еще довольно долго брели новостройками. Простирались они, казалось, до умопомрачающей бесконечности. После каждого пройденного нами квартала я думал, что этот уже последний, но за группами блочных параллелепипедов открывались все новые и новые микрорайоны. Здания вокруг торчали, как спичечные коробки. Разбегались проспекты, нависали над перекрестками улиц железнодорожные виадуки. В окнах бесчисленных этажей блистало солнце. Раньше я и не подозревал, что город, оказывается, так сильно разросся. Было в этом что-то пугающе ненормальное. Ничего удивительного, что сердце его, в конце концов, не выдержало. Сознание омрачилось, и каменная его душа начала распадаться. Воцарилось небытие, у которого пока еще не было имени. Что-то закончилось. Что-то закончилось навсегда. Я не знал, как это правильно сформулировать. Чтобы правильно сформулировать, нужны какие-то силы. А никаких сил лично у меня больше не было. Я едва переставлял ноги по безжизненному асфальту. Очень тяготила солнечная духота. Ослепляло надрывное, зыбкое, августовское. Пыльное марево. Жара от блочных громадин исходила просто убийственная. Леля постанывала и непрерывно, как рыба, вынутая из воды, хватала ртом воздух. Воздуха нам, конечно, явно не доставало. Я уже начинал подумывать, что неплохо бы, наверное, найти какое-нибудь временное укрытие. Может быть, например, в одном из брошенных магазинов. Отдохнуть немного, поесть, подремать слегка, пока не ослабнет дневная жара. Правда, тогда придется идти через город в сумерках. А идти в сумерках, пусть даже через относительно спокойные новостройки, мне совсем не хотелось. Кто его знает, что может произойти в сумерках… К счастью, эти мои колебания продолжались не слишком долго. Мы пересекли какую-то речку, и новостройки вдруг начали постепенно отодвигаться назад. Они отодвигались, отодвигались и, наконец, совсем отодвинулись, даже изрядно уменьшились, превратившись в разнокалиберную череду, прикрытую дымкой. Унылая асфальтовая дорога тоже закончилась. Как-то неожиданно раскинулись по обе стороны бескрайние луговые просторы. Кое-где среди них виднелись ровные грядки с картошкой. Пахло землей, горячими травами, сыростью, наверное, близкого водоема. Далеко на горизонте синела мрачноватая кромка леса. До него было, по-видимому, километров десять-двенадцать через громадное поле. Здесь мы поняли, что идти дальше уже не можем и в изнеможении, не сговариваясь, повалились на траву рядом с какой-то канавой.